Слуги не пытались помочь, не отваживались даже войти без зова. Двадцать лет назад Эдуард приучил придворных являться только по требованию, а тем, кто пытался предупредить желания своего господина, пришлось испытать на себе тяжесть его гнева. С годами характер короля стал более предсказуемым и покладистым, но, раз усвоив урок, люди его не забывали.
Эдуард снова откинулся на постели, подтянул одеяло под самый подбородок и принялся размышлять о приговоре врачей и о прожитой жизни. Воспоминания, видения нахлынули на короля, он ворочался и стонал, посасывая по давней привычке палец, и порой впивался в него зубами, сдерживая крик. Горечь и боль, ненависть и тоска – вот чем наполнили его жизнь Годвинсоны, не говоря уж о дочери этого изверга, Эдит.
Глава двенадцатая
Тысяча сорок второй год. Гардиканут[38], сын Канута, крепко пил и умер от удара за пиршественным столом. Несколько человек могли претендовать на престол после его смерти, и в первую очередь его сводный брат Эдуард, позднее прозванный «Исповедником», и другой Эдуард, Этелинг, то есть «Принц», сын Эдмунда Железнобокого[39] и внук Этельреда Неразумного или Несоветного[40], не принимавшего добрый совет. Эдуард, будущий Исповедник, был сыном Этельреда, но не от первой жены, а от второй, Эммы Нормандской. На его стороне были определенные преимущества: когда Гардиканут умер, Эдуард находился в Англии и ему было около сорока лет, а Этелинг, еще подросток, пребывал в изгнании у мадьяр.
По английскому обычаю, очередного короля утверждал Витан, верховный совет страны, принимая во внимание не только степень родства претендента с покойным королем, но и его способность управлять страной. На этот раз вопрос о престолонаследии оставался нерешенным на протяжении всей зимы 1042-1043 года. За власть боролись две могущественные клики – Годвин с сыновьями, владевшие югом страны, против Сиварда и Леофрика, эрлов северных графств Нортумбрии и Мерсии. Посадив на трон своего ставленника, каждая партия надеялась получить земли и титулы противников.
Годвин поддерживал Эдуарда, будущего Исповедника, но были тут и свои сложности: восьмью годами ранее, после смерти Канута, Годвин, управлявший Англией от имени короля, пока тот воевал в Скандинавии, ослепил, а затем умертвил Альфреда, старшего брата Эдуарда и ближайшего наследника королевского титула, чтобы освободить престол для Гарольда Заячьей Лапы[41], первородного сына Канута. Правление Гарольда, на благосклонность которого надеялся Годвин, продлилось недолго, а убийство Альфреда весьма осложнило отношения нового претендента с семейством Годвина.
Пока не избрали короля, Годвин мог располагать пиршественным залом Винчестера, ведь Винчестер был старинной столицей Уэссекса, вотчины Годвина. На Эдуарда никто не обращал внимания, ему пришлось ждать снаружи, за большими дверями. Было холодно, земля затвердела, точно железо, конский навоз превратился в коричневые камешки, лужи замерзли и покрылись тонким слоем льда, припорошенного снегом. По ту сторону ограды виднелось приземистое серое здание старого монастыря. Господь заслуживает лучшей доли, думал Эдуард, и Господь получит ее. Либо здесь, либо в Лондоне Ему возведут новый дом. Эдуард любил рисунки винчестерских мастеров, миниатюры, которыми они украшали рукописи, глубоко трогали его сердце – краски переливались, фигуры были живыми, передавали подлинное чувство. Когда это будет в его власти, он закажет винчестерским художникам большую работу, например, полную Библию с иллюстрациями. Он начал уже замерзать, но тут дверь распахнулась.
– Эрл Годвин просит тебя войти.
Кто открыл дверь – слуга, раб или тан? У этих англичан ничего не разберешь. Только во всеоружии или в праздничном наряде знатные люди выделяются из толпы, но их повседневные одежды такие же блеклые, а зачастую и грязные, как у простонародья.
Эдуарда провели между высокими дубовыми столбами, на которых покоилась крыша, в центральную часть главного дома. Просторное помещение, скудно освещенное, зато теплое. На небольшом расстоянии друг от друга стояли жаровни, топившиеся углем, а посредине – большая железная печь, до того раскалившаяся, что Эдуарду и его проводнику пришлось обойти ее стороной. Уголь горит без дыма и дает сильный жар. В Англии все еще в изобилии росли дубы и вязы, а потому уголь, необходимый для кузнечных работ, был доступен даже небогатым людям, и топить им не считалось роскошью, в отличие от Нормандии, где гораздо большее значение придавали изготовлению оружия и доспехов. Там уголь использовали исключительно для обработки металла, а в очаг клали дрова, в домах стоял чад, и одежда тоже пропахла дымом. Большую часть жизни Эдуард провел в Нормандии, будучи гостем старого герцога, а потом молодого – соответственно, брата и племянника своей матери. Его отправили за море, поскольку в Англии сын Этельреда представлял собой угрозу для Канута и датской династии. В результате по воспитанию и вкусам Эдуард сделался в большей степени нормандцем, нежели саксом, и остался им до смертного часа.
Три десятка дружинников, в большинстве своем молодые, играли в кости и шашки, пили эль, спорили между собой. Большие собаки, то и дело почесываясь, шныряли вокруг. Застоявшийся, горячий и влажный воздух, запахи пива и бараньего жира. Кто-то – в полумраке не разглядеть – перебирает струны арфы, вторя печальному напеву флейты. Эдуард по привычке окинул взглядом самые юные лица, гибкие тела, но ни один из дружинников ему не приглянулся – уж больно все неотесанные.
Подведя Эдуарда к лестнице в дальнем конце зала, проводник жестом предложил ему подняться наверх.
Взойдя по ступенькам, Эдуард отдернул загораживавший вход занавес. Притолока была низкой, а претендент на престол – худым и высоким, ему пришлось наклониться, чтобы войти. Это помещение оказалось более светлым, чем нижний зал. Оштукатуренные стены недавно побелили, под щипцом было даже застекленное окошко. Посреди комнаты стоял низенький столик, на нем простые глиняные кувшины с вином и медом, толстые ломти хлеба, наполовину обглоданные куриные тушки и большой сыр. Здесь же лежали большие ножи с костяной рукояткой, заточенные с одной стороны. Англичане пользовались ими и для еды, и для кабацкой драки – для всего, кроме настоящей войны. Пол был покрыт соломой.
Во главе стола в широком кресле развалился Годвин, опираясь о подлокотник и поддерживая отяжелевшую голову. Левая рука его играла ножом, постукивала костяной рукояткой по столу в такт доносившейся снизу мелодии. В темных волосах эрла мелькала седина, брови грозно сходились над переносицей, нос слегка покраснел – начали уже сказываться годы невоздержанной жизни, – и в карих глазах появились кровяные прожилки, но крепко сбитое тело сорокадвухлетнего графа и его короткопалые, покрытые шрамами руки все еще излучали здоровье и силу.
– Принц Эдуард. С сыновьями моими ты знаком – Свен, Гарольд, Леофвин. Тостиг вот-вот придет. Садись.
Сесть он мог только на табурет, более низкий, чем стулья и кресла, которые захватила эта семейка. Эдуард сел, скрывая страх и унижение. Этот человек убил его брата. Принц внимательно оглядел весь дьявольский выводок. Хотя последний год он прожил при дворе Гардиканута, с Годвинсонами он почти не сталкивался, а общаться с ними ему и вовсе не довелось. Тостига и Леофвина он не видел ни разу. Эрлы по большей части пребывали в собственных поместьях, приезжая в столицу на заседания Витана или по королевскому вызову. Даже встречаясь случайно при дворе, Эдуард и Годвинсоны обходили друг друга стороной.
Теперь Эдуард смог хорошенько разглядеть эрлов. Свену двадцать два года, он темноволос и смугл, как отец, но более стройный, высокий, красивый, если бы не оспины, оставшиеся на лице после юношеских угрей. (Младший из братьев, Леофвин, которому едва сравнялось пятнадцать, весь покрыт такой же сыпью.) Но чувствуется в нем какая-то гнильца, так и попахивает адом. Прыщавый Леофвин еще мальчишка, ни характер, ни тело его не сформировались, а неоперившиеся юнцы Эдуарда не привлекали.
Оставался только девятнадцатилетний Гарольд. Его промытые, аккуратно подстриженные темные волосы отливали бронзой: должно быть, этот цвет он унаследовал от матери, свойственницы Канута. Из-под темных бровей серовато-голубые глаза глядели на Эдуарда холодно, но с интересом, даже с любопытством. Эдуарду показалось, что этот отпрыск Годвина не только хитер, как все они, но и умен, а потому его следует бояться больше прочих. В этом молодом человеке не было ни капли отроческой нежности и беззащитности, которые могли бы вызвать у Эдуарда трепет желания.
Глубоким, чуть хрипловатым голосом Годвин предложил:
– Перейдем к делу. Ты хочешь быть королем.
