— Погоди… — начал опять призрак.
— Нет, надоело, — отмахнулся я и подул на лучину, так как мне показалось, что огонек стал меньше.
— Слушай, Генка, — льстиво прошелестел Енох, — не жги только, а я тебе помогу. Я много чего знаю…
— Я тоже много чего знаю, — отмахнулся я, — например, третий закон термодинамики. Вот ты его знаешь?
Судя по растерянному мерцанию, с энтропией у Еноха явно были нелады.
— Ну вот видишь, — удовлетворённо констатировал я, — и ты ещё чему-то собираешься меня учить.
— Я обучу тебя алхимии! — замерцал Енох, — ты сможешь покорить мир!
— Ой, да я химию почти всю вторую четверть в восьмом «А» заменял, — рассмеялся я, — когда Мензурка ногу сломала. Это училка химии у них. А так-то её Элеонора Петровна зовут. Так что это я тебя могу обучить, Енох. Вот, к примеру, у тебя с окислительно-восстановительными реакциями как?
Енох, видимо, совсем расстроился, и даже мерцать перестал. И на вопрос не ответил.
Барсик, успокоенный, вылез из-под печи и вернулся к недоеденной рыбе. Где-то в углу трещал сверчок. За окном слышался тихий говорок, вроде как Гришки Караулова, который убедительно уговаривал кого-то впустить его.
У меня глаза уже начали слипаться.
Я зевнул и поднёс лучину к доске.
— Стой! — опять завизжал Енох.
И опять Барсик пулей метнулся под печь.
— Вот ты гад! — сказал ему я, — ты зачем мне кота всё время пугаешь?
— Не губи-и-и-и-и, — заныл Енох.
— Аргументируй, — опять зевнул я.
— Что? — не понял Енох.
— Какой мне прок тебя оставлять? — спросил я, — чтобы ты выпускал моих петухов и лишал меня ужина? Будил по утрам, потому что тебе скучно и поболтать охота? Пугал моего кота? Зачем?
— Я буду тебе помогать!
— Чем? Я тебя просил помочь сегодня. Ты отказался и подвёл меня. Я не смог выручить девушку в беде. Из-за тебя, между прочим! А она понадеялась.
— Генка, ну давай так, — примирительно предложил Енох, — я же тоже не могу на побегушках все время быть. Давай договоримся — я тебе помогаю в день два раза?
— Пять, — зевнул я.
— Три, — начал торговаться призрак.
— Четыре! — пошел на уступку я.
— Два, — обнаглел призрак.
— Шесть! — сказал последнее слово я и для аргументации поднёс лучину поближе к доске.
— Генка, шесть не смогу, — заканючил призрак, — у меня сил осталось не так и много, давай остановимся на трёх?
— Ладно, — кивнул я, — но, если я узнаю, что ты обманул меня — твоя доска сгорит очень быстро. Обещаю.
— Я правду сказал! — замерцал Енох.
— Итак, сегодняшний день прошел, и ты не выполнил ни одну мою просьбу, — мстительно напомнил я.
— Говори, что надо, — вздохнул Енох.
— Я тебе говорил уже, — проворчал я.
— Но сейчас все люди разошлись, спят уже, как я узнаю? — задал вполне логичный вопрос Енох.
— Я это разве меня должно волновать? — удивился я.
— Злой ты, — проворчал Енох.
— Разве помочь девушке в беде — это зло? — хмыкнул я. — так что вперёд, действуй!
— Но я не могу далеко отходить от деревяшки, — злорадно напомнил Енох.
— Давай я привяжу деревяшку к Барсику, ты внушишь ему куда идти, и вы сходите и все разведаете? — предложил я.
— А ты не боишься, что Барсик уйдёт туда, где ты его никогда не найдешь? — захохотал Енох, — и меня тоже?
Ну и вот что с ним делать? Я вздохнул, работы по перевоспитанию предстояло ой как много.
— Нет, не боюсь, — сказал я, — Барсик видел, что у меня есть ещё кусок рыбы. Теперь, он, пока всё не съест — никуда надолго от меня не уйдёт. Так что даже не надейся.
Ночь тиха… едва колышет, ветер темные листы…** — эти строчки из школьной программы по русской литературе неотрывно крутились у меня в голове, пока мы с Енохом тихо шли по селу. Тихо — потому что собаки при любом постороннем звуке начинали неистово лаять. Стоило одной собачонке тявкнуть, как через полсекунды весь конец улицы заливался собачьей многоголосицей.
Еноху было хорошо, призрак, перемещается бесшумно. А вот мне приходилось ухищряться, чтобы не шуметь, да ещё полы плаща норовили за что-нибудь зацепиться и приходилось их постоянно одёргивать. Назло, ночь была хоть и звёздная, но месяц висел молодой, так что темно было, как в желудке афроамериканца, если можно так толерантно выразиться. И холодно так, что я всё равно замёрз.
Так как узнать, кто именно вымазал ворота Анфисы дёгтем уже было невозможно, я решил слегка подкорректировать свой план. Ну, во-первых, дёгтя у меня не было и где его взять, я не знал. Мазать ворота дерьмом было некуртуазно, всё-таки мы хоть и местная, но богема. Плюс — оно воняет. Негигиенично, в общем. Да и бессмысленно, если пойдёт дождь. Во-вторых, я банально не знал, чьи конкретно ворота надо мазать. Поэтому нашел следующий выход.
Вместо дёгтя взял известь, которой крестьяне мазали печи и основания деревьев от садовых вредителей. Извести в селе было полно. Даже в нашем дворе был почти полный мешок в одном из сараев (я там я искал лопату, и случайно обнаружил). Известь я засыпал в ведро, залил водой, дал немного постоять. И, когда реакция прошла, взял ведро и отправился в карательный поход. Кисти у меня не было, но я сделал её из куска тряпки, экспроприированной мной из сельсовета предыдущей деревни и в которой я раньше держал продукты. Теперь у меня была торба бабы Фроси, так что все продукты я переложил туда. Тряпку я на манер факела накрутил на палку и получилась у меня такая себе импровизированная рисовалка.
В общем, согласно моему плану, чтобы не красить все ворота в селе известью (а то ведь не хватит), я на каждых воротах писал общеизвестное слово из трёх букв. Кроме ворот Анфисы, естественно. Поэтому прежде, чем приступать к написанию, я засылал Еноха в каждую избу проверить, не живет ли там Анфиса.
Ах, да, были ещё одни ворота, где я тоже ничего не написал!
Да! Ворота бабы Фроси, конечно же. Я мало того, что не написал ничего, так ещё слегка покапал известью у калитки и затем забросил пустое ведро и палку-рисовалку ей в палисадничек перед окном. Такой вот небольшой расчёт за продукты для сироты.
Сказать, что я сильно навредил — это нет. Известь — не дёготь. Если второй почти не убирается из поверхности деревянных ворот, и даже после того, как смыть дёготь, там остается резкий запах и тёмные следы. То известь можно легко смыть водой, буквально за пару минут. Так что ущерба селянам я не нанёс. Разве что немного морального.
Ну и взбудоражил село заодно. Я рассчитывал на то, что селяне сейчас увлекутся поисками злоумышленника и про Анфису на время забудут. А днём мои комсомолки подсуетятся, да и для любвеобильного Василия я решил приготовить небольшой сюрприз.
Запулив бабке Фросе подарочек, я отправился домой. Скоро рассвет, хотелось хоть немного поспать. Сзади не отставал Енох, который всю дорогу ворчал и донимал меня моральными аспектами моего поступка:
— А если там человек невиновный живёт, а ты ему ворота испачкал? — бубнил он, — и вот как?
— Нормально, — огрызнулся я, закутываясь в плащ поплотнее, — если этот человек живёт в этом селе и прекрасно видел, что Анфисе вымазали ворота дёгтем, но он промолчал, не заступился за неё — значит этот человек тоже виновен! Так что всё правильно.
— А старухе этой ты зачем ведро подкинул? — не унимался Енох, — теперь же на неё подумают.
— Это такая старуха, что от чего хочешь отбрешется, — хмыкнул я, вспомнив, как её корёжило, что у Сомова урожайность репы выше. — А не надо сироту обижать! Пусть денег мало у меня, но и плесневелый хлеб подсовывать голодному — грех.
А наутро всё село бушевало, словно вулкан Гуарапуава. Прецедент вышел знатный.
Пока агитбригадовцы проснулись, в деревне уже трижды все успели перессориться, в поисках злоумышленника. Подозревали все всех и каждый каждого. Об этом нам рассказал Гришка Караулов, который ночью так и не смог кого-то убедить, чтобы его пустили и, соответственно, ночевал на селе у какой-то вдовушки, поэтому был прекрасно в курсе всех скандалов у селян.
