В общем я добрался до верхней площадки и увидел, что она почти пуста, потому что последний сеанс уже начался. Почти — потому что там была девчонка с нашей улицы, Джоан Клэверинг. Я знал ее еще с тех времен, когда мы играли в лото и водили хоровод. Кажется, я ей давно нравился, но не стал за ней ухлестывать по нескольким причинам: во-первых, не знал, о чем с ней говорить, а во-вторых, тратишь вдвое больше, так что под конец остаешься с пустыми карманами и чувствуешь себя жалким шутом.
К тому же у наших ребят принято получать все, что тебе причитается за твои деньги, а я в то время, да и потом тоже, не любил брать свое таким вот способом, где-нибудь в подворотне. По-моему, уж если любить, так с удобствами.
Джоан стояла у одного из аквариумов. Когда я подошел, она обернулась. Не думайте, что она такая уж страшная. Она ничего себе. Но я видел, что на ней пальто, которое она носила еще в запрошлую зиму, а было уже лето. Может, поэтому я ее пожалел. А еще потому, что она была чуть-чуть горбатая. В общем я сказал ей: «Привет, Джоан», — она ответила, и я прошел мимо. Эх, не надо было мне оглядываться. С этого все и началось. Она так странно на меня поглядела, что я вернулся.
— В чем дело — обманул он тебя? — спросил я.
Она притворно весело ответила:
— Сегодня он, по-моему, работает сверхурочно.
И я подумал, что все сверхурочные заработки он, конечно, заначивает, надеется встретить девушку, которой на деньги плевать. Но я промолчал. Сказал только, что картина уже идет, и она сразу подошла ко мне.
— Можно мне сесть рядом с тобой, Артур? А то здесь пристают к девушкам, особенно когда они одни.
Ну что тут сделаешь?
Через минуту мы уже сидели рядом и глядели самую несусветную дрянь, какую я видел в жизни, — про какого-то хмыря, который работает на Аляске шофером, и у него всю дорогу шины спускают, и он без конца опаздывает, без чего никак не обойтись на Аляске; но другой шофер этому не верит и приезжает туда из Нью-Йорка со своей белокурой женой, чтобы водить грузовик точно по графику, а только вместо этого его жена совсем не по графику удирает к тому, первому. Мы стали играть в такую игру: считали по уговору, закрыв глаза, и нужно было угадать, что произойдет на экране, когда кончишь считать. Я выигрывал так часто, что играть стало просто неинтересно. Раза два Джоан придвигалась ко мне и, по-моему, была не прочь, чтоб я ее потискал. Но я вместо этого предложил ей сигарету. Она выкинула обычный фортель — хихикая, задула огонь, а потом схватила меня за руку, будто бы для того, чтобы удержать спичку. Так что я даже обрадовался, когда зажегся свет, хотя знал, что придется купить ей мороженое.
И тут ввалилась целая орава ребят. Я сразу узнал портовых по красным курткам и длинным бакам — года полтора, наверно, отращивали — и понадеялся, что они ко мне не пристанут. Они сели позади нас и стали отпускать всякие шуточки; потом один, длинный, худой и прыщавый, наклонился вперед и взял Джоан за плечо.
— Что, не дождалась меня?
Она повернула голову ко мне, потом отдернула плечо и оглянулась.
— А ты зачем ребят привел? Боишься, что один домой не дойдешь?
— Иди-ка сюда, я тебе объясню!
— Нет уж, теперь поздно. Я занята.
— Слушай, Джоан, — сказал я. — Ты иди, если хочешь.
— Это еще что за дурачок, из какой деревни? — спросил прыщавый.
— Хочешь от меня отделаться? — сказала она мне и говорит тому: — Заткни глотку, а не то мой дружок тебе ее заткнет.
Я вздохнул с облегчением, когда снова погас свет. Не обязательно быть трусом, чтобы избегать драки, особенно когда их пятеро или шестеро на одного. Я молил бога, чтоб картина была интересная, с пятью кинозвездами, потому что хоть я и не трус, но драться с такой оравой мне не светило. Еще куда ни шло, когда ты не один и есть надежда на победу, но мало радости, чтоб тебя отколотили всем скопом. Но малютка Джоанн этого не понимала. А может, и понимала. До сих пор толком не знаю. Она все жалась ко мне, а я отодвигался. Тогда она схватила меня за руку. Рука у нее была горячая. Да и у меня, честно говоря, тоже. Не стану утверждать, что остался к ней равнодушным.
А потом я вдруг чувствую, что тот, длинный, огрел меня кулаком по спине. Я обернулся и, провалиться мне на месте, в первый раз заговорил — до этого я не сказал ему ни слова.
— Вот что, приятель, — говорю, — ты полегче. Будешь лезть, вылетишь отсюда со страшной силой.
— Да тебе и с одноруким карликом не справиться, — сказал он.
— Слышь, мне просто неохота с тобой связываться. Отстань.
Все вокруг нас шикали и возмущались: безобразие, пусть молчат или выматываются, — а эти портовые все выпендривались. Джоанн тем временем жалась ко мне, я отодвигался, а проклятая картина так тянулась, что можно было две сигареты скурить между револьверными выстрелами. Я слышал, как портовые перешептываются, и насторожился. Было ясно — они такую заварушку готовят, что чертям тошно станет.
Потом двое схватили Джоан. А тот, длинный, сидел на откидном месте и покуривал. Он-то и командовал парадом.
— Посадите крошку ко мне на колени, — приказал он. — Аккуратненько подымайте — как бочку с пивом.
Я разозлился и сгреб одного за руку. Они уже подняли Джоанн, и мне стали видны ее ноги — сроду ничего подобного не видывал. Она брыкалась и визжала, а я ничего не мог поделать, потому что, когда схватил первого за руку, второй, сидевший сзади меня, накрыл мне лицо пятерней, норовя ткнуть пальцами в глаза. Я отпустил того, который держал Джоанн, и врезал этому второму; я и с десяти дюймов могу стукнуть так, что добавлять не надо будет. Он живо меня отпустил. Но Джоанн теперь была уже над стульями, так что я выскочил в проход и принялся за длинного.
Дальше разговор был короткий.
Я ухватил его левой рукой за узенький черный галстук и развернулся правой. Но ударил мимо, потому что он неожиданно пригнулся. А потом кто-то бросился мне под ноги, и я полетел на пол.
Тот, который мне под ноги бросился, выскочил из другого прохода. Это было неплохо придумано. Когда билетер осветил меня своим фонариком, я лежал на полу среди стаканчиков из-под мороженого и ореховой шелухи.
— Вставай, — сказал он. — И убирайся отсюда.
— Но они первые полезли.
— Все вы так говорите, — сказал он, когда мы запрыгали по длинной лестнице.
— Спросите девушку, с которой я был, они к ней пристали, — протестовал я.
— Какую девушку?
— Вон ту. Они ее через стулья перетащили.
Он зажег фонарик, и я увидел, что разговаривать бесполезно. Джоанн уже садилась на колени к длинному, закрыв глаза и прижавшись щекой к его прыщам. И я вышел в холодный, неуютный мир.
Я побрел домой, обдумывая планы мести. Про Носаря я совсем позабыл. Честное слово, я обрадовался, когда увидел, что он стоит, словно в старинной раме от картины, спокойный и уверенный, как ковбой с американского Запада, и глядит на меня сквозь дымные сумерки. Я все ему рассказал, и он ни разу даже не вставил: «Я ж тебе говорил». Сидел и слушал, молча куря мою сигарету. Я хотел подождать того, длинного, у «Альбиона».
— Будь спокоен, никуда он от нас не уйдет, — сказал Носарь.
— Да он из нашего района сразу умотается.
Носарь покачал головой.
— Помяни мое слово, он пойдет ее провожать.
Но я был так зол, что все еще хотел вернуться к «Альбиону».
— Спокойно, — сказал он. — Пораскинь мозгами. Если мы пойдем туда, вся орава на нас навалится. А если обождем здесь, тогда уж мы навалимся на него.
— Я хочу драться по-честному.
— Все будет по-честному, — пообещал он.
Жутко было сидеть в темноте на старой кровати и слушать, как внизу крысы дружно грызут продавленный диван, а вокруг шныряют сборщики утиля. Иногда слышались удары молотка; жалобно плакали во сне дети; горланили пьяные, ссорился муж с женой. Я думал о том, что сделаю, когда дойдет до честной драки, — неужто всего только раздавлю прыщ-другой на его роже. Около половины одиннадцатого мы решили смотреть в окно по очереди, но уже через пять минут стали смотреть оба. Носарь увидел их первый и сказал мне.
— Где?
— Вон, на тротуаре.
— Что же делать?
— Ничего — остальные-то небось следом тянутся.
Но вскоре выяснилось, что хвоста за ними нет; они шли, как в упряжке, — он почти нес девушку на руках.
— Это Мик Келли, — сказал Носарь.
— Давай вниз! — сказал я.
— Спокойно. Что-то слишком уж тихо… Не нравится мне это.
— Но ведь он уйдет.
— Лучше упустить его, чем на остальных нарваться.
Мы подождали, покуда они не скрылись из виду.
— Ну, теперь двинули, — сказал Носарь. — Только тихо.
Мы спустились по лестнице. Они шли, то и дело целуясь на ходу.
— Обожди-ка, — шепнул Носарь. — Не нравится мне все это, Артур.
— Даже жаль им удовольствие портить, — сказал я.
