говорят: лучше немного подождать, чем потом несколько часов уговаривать.
* * *
— Итак, милочка моя, — топала ногой Настя, стоя перед стулом, к которому примотали журнашлюшку Устинову Н. — Я даже и не знаю, чего с тобой делать…
Та продолжала что-то мычать, крутить головой и раздувать ноздри. Очки висели на левом ухе и грозились вот-вот шлепнуться на пол.
— Анастасия Михайловна, — подошла к Насте горничная Глаша. — А давайте мы ее… отпустим. Вы же все равно разбили ее фотоаппарат?
Да, удалив все фотки из «галереи» устройства, Настя не успокоилась и расколошматила фотик об стену. Осколки до сих пор лежали на ковре, и их активно заметала Марфуша.
— Неа, — немного подумав, покачала головой Настя. — Она, поди, еще где-нибудь запасную флешку прячет. В трусах или еще где поглубже…
Устинова снова замычала — куда громче, чем прежде.
— Еще и ляпнет чего-нибудь… Нет, отпускать ее нельзя. Красавка, есть идеи?
— Жрать! — облизнулся довольный Красавка, поглядывая на смертельно побледневшую Устинову.
— Идея неплохая… Но нет. Ты уже сегодня нажрался достаточно.
— А давайте, — Марфуша отвлеклась от подметания и, зажав веник в руке, тихо пробормотала. — … спросим ее саму?
Настя скептически поджала губы, но потом щелкнула пальцем:
— Можно! Слушай, ты, как там тебя? Ты же не будешь орать, если мы сейчас вытащим кляп у тебя изо рта?
Устинова активно замотала головой, подтверждая намерение не верещать как резанная свинья.
— Ну смотри, — склонилась над ней Настя. — Если пикнешь, суну тебе твою разбитую «мыльницу» туда, где я видала твою лживую газетенку!
Она вытащила слюнявый кляп и с омерзением сунула его Глаше в руки. Журнашлюшка закашлялась и сплюнула. Прямо на ковер.
— Ну ты! — тут же подскочила Марфуша и влупила ей веником. — Ты знаешь, сколько этот ковер стоит⁈
— Тихо! — шикнула Настя и снова повернулась к пленнице. — Так что делать будем, «акула пера»? Может быть, писать правду?
— Вы, вы… — выдохнула Устинова и вдруг, набрав в грудь воздуха, завизжала как сирена:. — Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Вы нарушаете свободу выска…
Настя сунула ей кляп обратно в хлебальник. Истерический поток разоблачений оборвался.
— Значит, нет, — выдохнула Настя. — Ну, что ж. Ты сама выбрала свою судьбу… Вы двое свободны!
Повторять не пришлось — горничные поспешно вылетели из комнаты. Хозяйка и пленница остались вдвоем.
— Гама, ты тут?
— Я всегда тут, сударыня, — отозвались из темноты, а мгновением позже на ковер ступила босая нога их дорогой «тетушки».
При виде черной фигуры со светящимися в темноте глазами журнашлюшка дернулась так, словно ее прижгли утюгом. Очки сорвались с уха и запрыгали по полу.
— Отдаю эту тупую дуру тебе, — махнула рукой Настя. — Делай с ней все, что захочешь! Как наказать, сама придумаешь. Но не убивай. Сделай из нее умную, покладистую девочку. Ей еще статью писать…
Амальгама подошла и склонилась над дрожащей от страха Устиновой, а затем схватила ее за подбородок и наклонила голову вбок.
— Я думаю, наказание и не нужно. Мы просто сделаем из госпожи Устиновой лучшую версию себя…
И они обе поглядели на Настю. У одной в глазах разгорался озорной огонек. У другой сквозило отчаяние.
— Вот и отлично! И пусть она станет золотым стандартом журналистики!
— Славно!
Донельзя довольная Амальгама схватила стул за спинку и под заливистый вой пленницы потащила его по ковру.
Через секунду обе пропали в самом темном углу гостиной. Крики резко оборвались. Часы пробили десять утра.
* * *
Звук в коридоре заставил меня оторваться от губ Герды.
Шаги. Кажется, кто-то спешил облегчиться. Но не дошел… Берс разразился заливистым лаем, и шаги тут же затихли и зазвучали в противоположном направлении.
— Так, Женя, — зашептала Герда мне в ухо. — Не хочу портить этот «романтичный» момент, но я уже и так нарушила все возможные правила. Отпусти.
— Во-первых, ты первая начала, а, во-вторых… Отчего же сразу Женя, а не Евгений Михайлович?
— Очень смешно. Отпусти… Блин, и что на меня нашло?
— Прониклась здешней атмосферой?
— Да иди ты… Все, хватит, отпусти! Не дай бог сюда заявится Горн.
— У него сейчас есть дела посерьезней, нежели искать тебя по туалетам. Я нагрузил его работой по самые гланды. Он о тебе и не вспомнит.
— Ты шутишь? Горн отпустил тебя⁈
— Ага.
— Как ты умудрился⁈ — Герда извернулась и таки сумела освободиться из моих объятий. — Мы держали тебя за горло. Горн был абсолютно уверен, что уж тут ты не отвертишься!
— Ты видишь за мной конвой с кандалами? Думаю, завтра вам придется скинуть все на местные органы и свалить в закат.
— Да как так-то?
— Вот так. Если в ближайшие дни Горн не отыщет след Александра Христофоровича, в чем я сильно сомневаюсь, ему больше нечего делать в Фаустово.
— Ты либо мастерский лжец, либо гений…
— Возможно, это две грани одного и того же… Не подашь мне баночку? Вон в кабинке валяется.
— Ты мне, наконец, скажешь, что в ней?
— Пепел… Тихо!
Мое внимание привлекли знакомые тяжелые шаги, а через секунду Берс зашелся в лае. Но топот пробивался даже через него.
Только один «человек» мог так топать.
— Людвиг… — слетело с языка Герды, и тут в коридоре раздался жалобный визг. Лай оборвался.
И тут же дверь содрогнулась от очень мощного удара.
— Людвиг! — выкрикнула Герда, и, отпихнув меня, побежала к выходу. — Ты чего там охренел, твою…
— Стой, дура! — рыкнул я и попытался схватить девушку за руку. Но опоздал.
Дверь рухнула, едва не прибив ее на месте, а в туалет одним прыжком влетел Людвиг, и тут же схватил Герду за горло.
— Люд…виг… — прохрипела она.
Но ее «коллега» никак не среагировал. Он поднял девушку в воздух и швырнул ее прямо на меня.
Я едва успел выставить руки и подхватить обмякшее тело.
— Ты чего творишь, мудак⁈
Быстро и как смог аккуратно, я опустил девушку на пол, и из моих пальцев выскочили когти.
Людвиг же резко выбросил вперед руку. Зазвенела быстро разматывающая цепь и…
Бам! — об кафельную плитку рядом с моей головой ударился стальной шар-моргенштерн…
Я поднял едва живую Герду и попятился. И как разделать этого здоровенного
