Снова пишет Миколка, снова вопросы: «Когда же конец?!» Вам это виднее. Пишет о какой-то Викторине, в ком-то она разочаровалась. Я ничего не понял, потому что никакой Викторины не знаю. Кирик, оказывается, все жен меняет. Галинка его крепко ругает, но зря, пусть живет, как хочет, какое наше дело.
Сегодня я хорошо выпью и встречу в третий раз Новый год в сугубо мужской компании.
А вы не завидуйте ни мне, ни Кирику – у каждого своя судьба.
12.01.44
Новый год мы встретить успели. Командиров полков комдив вызвал к себе в 0.10 уже 44-го года.
Мы же погуляли, постреляли в воздух из пистолетов, я и Игорь Масалов обменялись случайно шапками.
В 3.00 полупьяные, сонные поднялись и вышли на исходные рубежи для нового большого зимнего наступления. С первыми лучами солнца наша артиллерия открыла ураганный огонь, и в 9 часов утра 1 января 1944 года мы перешли первую линию обороны немцев.
Наступление началось от Невеля на север к Новосокольникам. В это же утро другая армия начала наступление в южном направлении на Витебск.
За 12 дней января на счету нашей дивизии появились первые 40 освобожденных населенных пунктов. Но это только по карте, потому что на местности мы не видели ни одного домика. В письмах обычно немного гиперболизируют, но, поверьте: все сожжено, что можно, и взорвано, что нельзя сжечь.
Случаются курьезы: один полк доносит: «Веду бой за деревню Палки», а второй полк в это время: «Нахожусь в деревне Палки». Все серьезно, ибо ориентация идет только по карте, на местности даже головешек нет, все занесено белым пушистым снегом.
Я полмесяца не снимал шубу и шапку. Нет, вру: когда приходится спать на чистом снегу, то шубу снимаю.
Спим мы с Ивановым вместе: укладываем ветки, потом – плащ-палатку, на нее – шинель и шубу Иванова. Раздеваемся до гимнастерок, ложимся и укрываемся моими шубой, шинелью, а сверху плащ-палаткой. При таком раскладе спать тепло и приятно, вероятно так же приятно, как медведю в берлоге. Вставать утром очень не хочется.
В общем, зима получается не в пример той, которую мы провели в блиндаже.
31.01.44
«И воистину светло и свято
Дело величавое войны».
У вас, вероятно, все попуталось относительно моего расположения: мы снова в пути, движемся снова на север. Новосокольники не взяли. С боями подошли к самому городу, но в последний момент, ночью, нас вывели во второй эшелон. С утра в бой вступила 73-я гвардейская дивизия.
В 12 дня по телефону сообщают: «73-я вошла в город». Было очень обидно: ведь на нашем счету нет пока городов, а к вечеру стало известно, что от 73-й ничего не осталось.
Через 4 дня был назначен штурм города; ночью наши полки вышли на исходные рубежи у самых окраин города, мы пролежали в снегу до утра, а в 6 часов дивизию вывели во 2-й эшелон. Во второй половине дня мы уже форсированным маршем двигались куда-то на север.
Игоря не вижу с той ночи, когда поменялись шапками в Новый год. Он где-то в тылах дивизии, с его специальностью сейчас здесь делать нечего.
Орлова давно не пишет. Миколка сообщил, что она поехала к Легостину, который от нее без ума, и что Легочке можно позавидовать. Сам же Миколка не забывает старого и переписывается с Валей Камаевой, а меня почему-то спрашивает: «Отчего у Валентины плохое настроение?» Сам он собирается в командировку на Кубань.
Я же собирался домой, но видите – не получилось. Как война поутихнет – приеду.
20.02.44
...
«Пути господни неисповедимы».
Пошел 4-й месяц наших блужданий. Вся зима в дороге. За три недели прошли 200 километров пешком и снова очутились там, откуда нас вывезли поездом в ноябре. Получилось турне примерно в 600–700 километров. Все это интересно будет рассказать, а описывать – обстановка не позволяет.
Мы в старой 1-й ударной армии, в родных, если так можно выразиться, лесах и болотах Ленинградской области. У нас прежние крепкие блиндажи, и снова можно топить печку, не жалея дров.
Вчера проходили деревушку, где прожили конец лета и осень. Я торопился глянуть на «родной» домишко, в котором мы жили, и знаете, так стало на душе нехорошо и грустно, когда увидел, что он наполовину сгорел. Дом мы считали родным, хотя прожили в нем всего несколько месяцев, а представляете, каково настоящим хозяевам видеть такое.
Военных действий здесь нет, как и раньше, но немецкие разведчики часто ходят на лыжах по нашим тылам.
20.03.44
Немец бежит!
Нам приказано сидеть на плечах отступающего противника. Идем без сна и отдыха. Ночью обычно догоняем врага, а утром ведем бой с заслонами, которые оставляет немец. Только начинает смеркаться, немец снимает заслоны, взрывает мосты и дороги, и нам путь «свободен» до утра.
Мы прошли больше 150 километров по безлюдной пустыне. Тася, есть кинокартина «Победа в пустыне», где показан марш 8-й английской армии в Африке. Посмотрите этот фильм, но представьте, что песок – это снег, тогда фильм будет почти о нас.
Кругом только снег, и днем и ночью, – белый снег и сожженные села. Не только мосты, даже дорога и та взорвана, а нам необходимо двигаться вперед через речки, через овраги, которые напоминают наши высоковские.
Представьте такой овраг, а вместо дороги воронки от тонных бомб – дом уберется. И вот через такие овраги, через реки, без дорог, нам надо перетаскивать лошадей и машины. Подъезжаешь и думаешь: «Ну здесь-то уж точно не переберемся», а смотришь, 3–4 часа – и мы на другой стороне. На войне возможны невыполнимые вещи.
Ночью мы идем, освещенные далеким заревом горящих деревень. Вы представить не можете – весь горизонт полыхает огнем: горят деревни, в которых мы будем завтра. Жуткое, ужасное зрелище – ведь зима, а там люди.
Сегодня повезло – мы попали в несгоревшее село с населением – немец жечь уже не успевает: он бежит до старой границы. Мы шли целый день и в полночь пришли в назначенное место, пройдя 58 километров.
Устали, кругом горят костерки, около которых греются солдаты. В это время приезжает верховой и говорит, что полк ведет бой за железной дорогой и взял большое село Каменское, до которого от нас 12 километров. Командир батальона предлагает сделать еще небольшой бросок.
И вот в 3 часа ночи мы в огромном селе у железной дороги Новосокольники – Дно. За дорогой стучат пулеметы, трещат автоматные очереди, но мы уже в теплых домах с печками.
Местные люди на пределе человеческой радости, я не могу вам это описать – они плачут от счастья, а сегодня одна старушка упала в обморок. Своих они не видели два с половиной года и уже не мечтали увидеть.
V. Дюралевые таблички
25.03.44
Мы у ворот Прибалтики!
Последняя железная дорога осталась позади, скоро Латвия.
Трудно передать то, что я вижу сейчас. У меня нет таких красок. Сегодня мы в три села вошли впереди стрелковых полков. Когда проходим по дороге, изо всех соседних сел бегут люди, плачут, обнимают всех. Это слезы радости, плачут не только мамаши, нет, плачут молоденькие девушки, сначала смеются, а потом в слезы. Как бледны мои фразы, эти сцены не описать, постарайтесь вдуматься и понять. Мы идем по дороге, светит замечательное весеннее солнышко, а нам навстречу все бегут и бегут ребятишки, старики, женщины. А когда идешь по селу, тебя несколько раз остановят: «Сыночек, дорогой сыночек, дождались, наконец дождались!» – и со слезами бросаются на грудь.
Позавчера один стрелковый полк получил задание обойти Новоржев и взять его с юга. Это тот город, о котором много писал Пушкин. Мы в пушкинских краях, впереди Михайловское, Тригорское.
Вечером мы видели зарево над Новоржевом, а утром стало известно, что наш полк сбился с дороги, и в город вошла соседняя дивизия.
Идем дальше, перед нами Пушкинские горы.
20.04.44
Война для нас снова кончилась, постараюсь описать последние дни.
Мы попали в край, где нас очень ждали, но не верили в наш приход. В последнее село нашего зимнего марша мы вошли ночью. По нему била артиллерия, половина села простреливалась вражеским пулеметным огнем из соседнего леса. Мы вошли в первую свободную хату, затопили печь и сразу легли спать. На улице иногда разрывались снаряды, домик вздрагивал, но нам необходимо было уснуть, ибо мы уверены были, что с утра двинемся дальше в путь. До Пушкинских гор осталось 30 километров.
Настало утро, бой затих, пехота покинула село и ушла вперед.
К домам из леса подтянулось местное население. В Задолжье, в избе, где мы остановились, жило три семьи с маленькими ребятишками.
Так уж сложились обстоятельства, что в этом доме мы прожили около месяца, ставшего сплошным праздником для молодежи. Вечерами полы трещали от пляски. В соседнем доме жила красивая, выражаясь по-калинински, молодуха Зина, перед самой войной вышедшая замуж. Мы с ней каждый вечер ходили на танцы.
В избе, что напротив нашей, жила другая девушка, которую я просто называл сестренкой; она была молоденькая, очень симпатичная, и я ее переносил на руках через улицу. Родители девушки любили меня и полностью доверяли.
