Но собственное поведение Лжедмитрия было неверным и совсем не походило на традиционный образ жизни московского царя. Тысячи глаз видели, что Лжедмитрий носит иноземное платье, подчеркнуто пренебрегает местной знатью и национальными обычаями (не позволяет кропить себя святой водой; не ходит в баню; не спит после обеда; посещает город, лавки ювелиров и аптекарей без свиты; ест телятину в пост и многое другое). Москвичи еще не знали, что в Польше их царь принял католичество, но постепенно заподозрили, что он «не совсем православный»: на это указывали попытки разрешить в Москве строительство костела и открыть иезуитский «коллегиум» для обучения детей.
Кичлив и распутен самозванец был до крайности, даже в сравнении с Грозным, — среди его жертв оказалась чистая и милая девушка Ксения Годунова, дочь царя Бориса. Эта выходка вызвала сильное раздражение в народе и привлекла много сердец к страдалице. От Лжедмитрия отвернулась даже Мария Нагая — после того, как он задумал вырыть из могилы в Угличе труп похороненного там ребенка и в очередной раз доказать, что ему удалось спастись.
Особую критику вызывало расточительство Лжедмитрия, несвойственное правителям Руси: он без конца заказывал драгоценности у лучших ювелиров Европы, дарил неслыханные суммы своим покровителям-полякам, заказывал бесчисленные наряды, строил новый дворец, а при отсутствии денег раздавал направо и налево векселя. В конце концов Казенный приказ поставил его расходы под контроль и ограничил выплаты по царским распискам!
Думу раздражали и безуспешные попытки Лжедмитрия вмешаться в европейскую политику, и фантастически дорогостоящие военные проекты. Так, он думал начать войну с протестантской Швецией и стал готовить поход на Азов, принадлежавший Турецкой империи (хотя в союз с ним не вступила ни одна европейская держава). Для этого в Ельце была создана военная база. Наконец, царь собрался втянуть Россию в борьбу за корону Речи Посполитой, которую ему тайно предложили польские шляхтичи-заговорщики. Сигизмунду III об этом сообщили московские бояре, сразу заговорив о желании свергнуть самозванца и возвести на престол сына короля, Владислава. В итоге Лжедмитрий утратил поддержку короля.
Старое московское боярство вообще относилось к царю с недоверием и контролировало все сколько-нибудь ответственные его шаги. Теперь оно убедилось не только в низком происхождении самозванца, но и в непригодности на роль «природного царя». Положение Лжедмитрия стало крайне ненадежным, в Московии и за рубежом открыто говорили о самозванстве царя, умножились слухи о заговорах, состоялся ряд покушений на его жизнь, «шатость» появилась даже среди стрельцов охраны.
В такой обстановке самозванцу нужна была поддержка, и он решил заключить брак с Мариной Мнишек. Это было одним из условий договора с польским королем и позволяло под благовидным предлогом ввести в Москву наемную армию. Несмотря на противодействие Боярской думы, царь добился своего: 2 мая 1606 г. невеста прибыла в Москву в сопровождении огромного эскорта пехоты и конницы, привезя в обозе довольно много оружия.
Это событие еще больше осложнило отношения с подданными: по происхождению невеста явно не была ровней московскому царю, архиепископ Казанский Гермоген открыто называл ее еретичкой, язычницей и «польской девкой» (его пришлось даже сослать в монастырь). Едва терпевшее царя-«еретика» духовенство заволновалось еще и потому, что он начал занимать у богатых монастырей деньги: было ясно, что назад их будет получить нелегко. Настоящим насилием над русскими обычаями стала свадьба: Марина впервые в истории Руси была венчана на царство вместе с мужем в Успенском соборе; обряд ее обращения в православие и совершение таинства брака патриарх совершил за закрытыми дверями. Устроенные вслед за тем танцы и маскарад выглядели в глазах москвичей ничем иным, как бесовскими играми. Огромная военная свита Мнишков вела себя в Москве, как в завоеванном городе.
Народ еще верил «доброму царю», видя его именно в Лжедмитрии, но бояре во главе с Шуйскими и Голицыными воспользовались напряжением в столице. В ночь на 17 мая они впустили в Кремль новгородских дворян, недавно прибывших в Москву, и на рассвете подняли город набатным звоном, направив гнев толпы на поляков. Те не смогли прийти на подмогу Лжедмитрию, заговорщики захватили дворец и убили пытавшегося скрыться самозванца, одновременно перебив в городе множество иноземцев. Над трупом глумились несколько дней, публично подтвердив, что убитый был Гришкой Отрепьевым. Позже во дворце нашли секретные договора с папой римским и польским королем — они окончательно оправдали в глазах народа убийство царя и доказали его «неподлинность».
Василий Шуйский
Московский престол вновь освободился. У бояр был уже опыт избрания царя, и они после недолгих, но горячих споров выбрали Василия Ивановича Шуйского (1606–1610) — врага и Годуновых, и Лжедмитрия, того самого, кто вел пятнадцать лет назад следствие о гибели царевича Дмитрия, а потом вынужден был признать его в самозванце. С него взяли обещание («крестоцеловальную запись») быть истинно «боярским царем»: править «по старине», не казнить без суда, по одной опале (гневу), не забирать имущество осужденных. За Василия Шуйского стояло дворянство центральных и северо-западных областей (Смоленской и Новгородской земли), он выделялся знатностью рода, но, избранный на царство второпях, без созыва Земского собора (даже акт помазания был совершен наспех), тоже не мог полностью убедить народ в своей «подлинности». Тем более что этот уже пожилой человек не отличался выдающимися способностями, а был известен своей скаредностью, хитростью и лживостью. Наконец, он вступил на престол в разгар гражданской войны и не успевал избавиться от одного противника, как ему приходилось иметь дело с новым.
Чтобы уничтожить возможность умножения самозванцев, Шуйский выкопал в Угличе останки царевича Дмитрия, торжественно перенес их в Москву и поместил в Архангельском соборе. Сразу же вслед за этим у гробницы были отмечены чудесные исцеления, царская канцелярия составила описание чудес Дмитрия Углицкого, и в Кремль началось настоящее паломничество. Все же самоубийцу (пусть и невольного) канонизировать не следовало, и Шуйскому пришлось пересмотреть версию о «нечаянной» смерти царевича, которую он сам когда-то поддержал. Дмитрия Углицкого объявили злодейски зарезанным, мучеником. Другим актом агитации против мертвого Лжедмитрия стало почетное перезахоронение его врагов, Годуновых. Их тела перенесли в Троице-Сергиев, причем в процессии шло множество бояр и Ксения Годунова в черном монашеском платье. Все же слишком частые смены Шуйским своих взглядов не прошли незамеченными, подорвав доверие к нему.
Несмотря на «странности» Лжедмитрия, москвичи вспоминали его добром — он пользовался популярностью как законный наследник, «добрый царь», сменивший, наконец, на троне узурпатора, и умел привлечь к себе сердца свободой и живостью обращения.
Тем более в него продолжали верить жители провинции: ведь они не видели, подобно москвичам, его труп. Так что страна отказалась принять смерть «прирожденного царя»: «черниговы, и путимцы, и кромичи, и комарицы, и вси рязанские городы» заявляли, что «царь Дмитрий Иванович» жив. Юг продолжал верить в «истинного» Дмитрия и не хотел присягать Шуйскому. Особенно ждали новых кандидатов в «добрые цари» казаки, всегда готовые встать под их знамена.
В «воскрешении» Дмитрия были заинтересованы и Мнишки. Марина, находясь под арестом в Ярославле, продолжала считать себя законной царицей Московии. В Самборе открыто говорили, что царь Дмитрий в очередной раз избежал смерти и находится под защитой родичей жены, ожидая возможности занять престол. В Самбор сошлись дворяне и казаки, служившие Лжедмитрию I в Москве: они готовы были подтвердить слух о его спасении. В Россию пошли грамоты с призывами не признавать власти Шуйского, как незаконно захватившего престол. Через границу шел активный обмен посольствами между Россией и Польшей, в обе стороны скакали эмиссары Мнишков и слуги Лжедмитрия I. Официальная Речь Посполитая отмежевалась от своего погибшего ставленника, а вступить в Россию без больших сил было слишком опасным. Поэтому приход нового самозванца отсрочился на несколько месяцев.
Но развития гражданской войны это не остановило — напротив, сразу за вступлением на престол Василия Шуйского последовала ее новая вспышка, в которой особенно ясно проявились движущие силы недовольства. Продолжался мятеж казаков, выдвинувших еще при Лжедмитрии своего самозванца, «царевича Петра» (якобы сына царя Федора и Ирины Годуновой) — их отряды шли от Каспия вверх по Волге. В начале лета 1606 г., после годичного перерыва, гражданская война вспыхнула с новой силой: дворяне южных уездов начали вооруженную борьбу с правительством Шуйского.
