Как там это называется? И как делается? Кто это все оформляет?
Как много вопросов! А ответов-то нет. Пока нет, их искать надо.
Видать, снова Гоше звонить придется.
Но, прежде всего надо решить главный вопрос. Мы вместе с Мишкой, или так - временно?
*28.*
- Расскажи нам, кем были твои родители? - спросила Анна у Мишки после обеда. - И вообще, расскажи о себе. Мы же про тебя ничего не знаем…
Мы пообедали у Анны. Зачем таскать продукты из одной квартиры в другую, даже если эти квартиры на одной площадке? Это было бы нелогично. И все-таки я ощущал некую неловкость. Получалось, что это именно я подкинул Анне такой "подарок" - беспризорника Мишку и кучу забот вместе с ним. Правда было заметно, что эти заботы Анне не в тягость, напротив - она вдруг вся засветилась, стала веселой и щебетала без умолку. На Мишку она насмотреться не могла и все подкладывала и подкладывала в его тарелку лучшие кусочки. Изредка я бросал на Анну короткие оценивающие взгляды. А ведь она и, правда, очень красива. Ей уже шестой десяток, а выглядит лет на сорок.
Присутствие Мишки повлияло на ее внешность? Навязанные заботы о пацане ее омолодили? Явились чем-то вроде эликсира молодости? Или она всегда была такой, а я этого не замечал? Ну да конечно была. Я просто не хотел замечать очевидного. А Мишка сразу заметил. В самом соку, бабец, сказал он. Я вдруг ощутил что-то, похожее на укол ревности. Только не понял к кому - к Мишке, к Анне или к ним обоим?
- Ну, что, расскажешь? - повторила Анна.
- Не интересно.
- Не хочешь вспоминать? - догадался я.
Мишка посмотрел мне в глаза и вдруг начал:
- Мама умерла, когда я родился. Отец меня один воспитывал. Он электромонтажником был. На заводе работал, а потом завод закрыли и всех распустили. Батя стал в каком-то сервисе работать и на дом работу брал часто. Ремонтировал всякую бытовую технику. Меня учил.
Учись, говорил, Мишка, пока я живой. Учись профессии. Тебе жить. Как знал… - Мишка шмыгнул носом, но не заплакал. По-видимому, плакать его отучили уже давно. - Как знал батя, что скоро умрет… Он не только профессии меня обучил. Он мне книги покупал. Говорил - читай, в книгах много чего полезного есть. И в школу меня хорошую устроил.
В платную. Школа искусств. Там меня всякому обучали, не только арифметике и русскому языку. Женщинам и старикам место уступать, правильно разговаривать учили, есть красиво. Даже танцам бальным учили. Но танцы я не очень… Зато на мандолине играть выучился. -
Мишка изобразил, как он левой рукой зажимает струны на грифе, а правой, в которой держит воображаемый медиатор быстро-быстро ударяет по ним. - Батя на гитаре играл классно. А я на мандолине. У нас с ним дуэт неплохой получался… Теперь я разучился, наверное играть на мандолине. Три года ее в руки не брал. Да и бати нет.
- Он болел? - сочувственно спросила Анюта, - твой папа?
- Не-а. Никогда не болел. Может, и болел, только я об этом не знал ничего. Батя всегда веселый был. И бодрый. Никогда на здоровье не жаловался.
- Что же с ним стало?
- Не пришел с работы однажды. Потом ко мне пришли с этой его работы и сказали: твой отец умер. Что-то с сердцем.
Мишка замолчал.
- А потом что?
- Потом меня в детский дом определили. Баба какая-то с мужиком пришли и увезли меня. В детский дом этот… Только я оттуда сбежал.
Там воспитатели - все извращенцы. Один старый пидарас…, ой простите теть Ань. Короче, стал один воспитатель ко мне подкатываться. Я старшему пожаловался, но у них там походу…, у них там… все они такие. Еще били и в холодную комнату сажали. В общем, сбежал. Ну, а потом… - Мишка замолчал и задумчиво посмотрел в окно. За окном темнело, сегодня на улице и днем-то не особенно светло было.
- Потом ты с Чемоданом встретился, - предположил я.
- Не-а. Чемодан - это уже потом… Сначала я домой пришел. Ну…, туда, где мы раньше с батей жили…
- А там уже другие люди живут, - задумчиво молвила Анна.
- Да, - вздохнул Мишка. - Только не живут. Работают. Теперь вместо нашей с батей квартиры - офис фирмы, той самой, в которой батя работал. Не офис - шарашка какая-то. Одна там секретутка сидит, а что за дверью - не знаю - закрытая дверь. Мне секретутка сказала, что здесь теперь офис фирмы, дополнительный какой-то. Что батя мой фирме много денег был должен, вот фирма квартиру и забрала. Я тогда маленький был, расплакался. Она меня чаем с печеньем угощать стала.
Я сомлевший был, сразу после карцера детдомовского. Ну, уснул нечаянно. А когда проснулся, в квартире, в офисе то есть, та баба, что меня в детдом отвозила, этот старый пидор (простите, теть Ань) и два мента. Поймали преступника беглого, суки гребаные! - Мишка так разволновался от воспоминаний, что не заметил, как выругался. Мы с
Анной промолчали.
- …Снова в детдом отвезли, - продолжил Мишка свой рассказ после недолгого молчания, - а там карцер меня ждал уже. Но в карцере кроме меня еще один пацан парился, новенький, он недавно в детдом попал. И сразу почти - в карцер. Его…, неважно, как его зовут. Короче, мы с ним на пару дернули. Он-то меня в Мертвый город и привел. И с
Чемоданом познакомил. А дальше… - Мишка задумался, потом повернулся ко мне и сказал: - Дальше ты дядя Сережа знаешь. Работал на Чемодана, воровал алюминий и всякое другое. Потом вот здесь оказался. С вами… У вас.
- Надеюсь, к Чемодану возвращаться не хочешь.
Мишка неопределенно пожал плечами и так же неопределенно ответил:
- Поживем - увидим.
*29.*
Мишка допоздна смотрел телевизор у Анны в квартире, а мы с Анютой сидели на моей кухне, пили чай и разговаривали, планировали дальнейшие действия в отношении нашего приемыша. Сам не понимаю, как
Мишка стал не только моим, а нашим, нашим с Анютой. Втянул я ее в это дело! Втянул, но почему-то теперь не жалел об этом. Теперь мне стало даже приятно, что мы вот так, по-семейному, сидим с Анютой на кухне и разговариваем о том, что делать дальше. Я даже на время забыл о тех, кто мне всегда был дороже всего на свете. Нет, не так - не забыл. Просто понял - то, что произошло в моей жизни десять лет назад, произошло действительно /десять лет н//а//зад/. А десять лет
- это много. Не так много, чтобы забыть, но достаточно для того, чтобы перестать думать о тех, кого нет постоянно.
- Жалко парня, - грустно говорила Анна, - хлебнул горюшка.
- Да. А отец, наверное, у него был настоящий человек. Мужик, который трудностей не боится. И не раскисает от неприятностей… -
(произнося эти слова, я подумал о себе: а сам-то я мужик?) - Если бы не сердце, если бы жить остался - такого же настоящего человека из
Мишки воспитал бы.
- Я вот что подумала… Странно все это.
- Со смертью Мишкиного отца?
- Да. А потом - с квартирой.
- Ну, насчет смерти Мишкиного папы мы ничего не выясним. Три года назад человек умер… А вот с квартирой - тут явно Мишкины права нарушены. Да не только с квартирой. Он до совершеннолетия пособия получать должен и вообще… Я не знаю, но мне кажется, что если копнуть в этом направлении, да поглубже - много чего откопать можно.
Да бог с ней, с квартирой! Нужно как-то Мишкины документы восстанавливать. Ему уже шестнадцать. Паспорт ему надо. Без документов - вроде как нет человека. Без документов ни один человек государству нашему не нужен. А Чемодану нужен.
- Да… - Анна задумалась.
- Вот только с какого конца это дело раскручивать начинать.
Пойду, наверное, завтра в собес. Или лучше в мэрию?
- Слушай, Сережа…, мне одна мысль в голову пришла. Только ты не обижайся…
- А что такое?
- В прошлом году ко мне сватался один человек. Мужчина…
- Ну, ясно, что не женщина, - съязвил я, сам не понимая, зачем это делаю.
- Я же просила не обижаться.
- Да я и не обижаюсь, что мне то? Просто так сказал. Вылетело.
Прости…
- Нет, ты не просто так сказал. Тебе об этом мужчине неприятно слышать.
- Почему это неприятно? Мне все равно!
- Да? Жалко… Ну, ладно. Так вот: этот человек…
- Мужчина, - подсказал я. Анна укоризненно на меня посмотрела и продолжила:
- …он работает в мэрии. Курирует работу то ли собеса, то ли комиссии какой-то. Не помню, но связана его работа с социальной защитой материнства и детства.
- Матери у нас нет, - возразил я.
- Зато есть ребенок… дитя, можно сказать. И сирота…Кстати,
Гоша Николая Петровича тоже хорошо знает. Он-то, братик, меня с ним и познакомил.
- Николай Петрович? Ну, теперь-то нет никаких сомнений, что это мужчина. - Я никак не мог остановиться. Что это со мной? Понимал, что надо успокоиться, но меня несло. - И чем закончилось его сватовство? Судя по всему - ничем. Почему?
- Тебя ждала! - сердито ответила Анюта.
- Зачем? Я же тебе советовал не ждать.
- Советовал. А я ждала. Надеялась на что-то. Идиотка. Теперь вижу
- зря. Все - зря!
Я посмотрел Анюте в глаза и увидел слезы. Зачем? Зачем я это делаю, зачем говорю эти слова, нехорошие слова, злые, зачем я делаю ей больно?
