— Вы, советские люди, как и вьетнамцы, — Ли Хэшга погрозил мне пальцем, — встали с 1960 года на путь ревизионизма. Ясно: ни о каких дружеских отношениях с вами не могло1 быть и речи…
Приходится ли удивляться, что солдаты из роты Ли Хэпина, действовавшей в провинции Каобанг, забили прикладами насмерть работниц, в том числе и беременных, на животноводческой ферме Хунгдао? Преступно ли, с точки зрения китайского офицера, забрасывать гранатами спрятавшихся в щели детей «неполноценного народца»? О какой агрессии может идти речь, по мнению таких, как Ли Хэпин, если его солдаты, куда бы они ни пришли, — у себя дома?
Характерно, что Ли Хэпин ничего толком не знал о жизни за пределами своей страны. Конечно, он видел, как его солдаты грабили все подряд в захваченных населенных пунктах. Знал он и о мародерах-китайцах, на которых, когда их взяли в плен, обнаружили по нескольку брюк. Мне приходилось самому наблюдать, как вьетнамские ополченцы, преисполненные справедливым гневом, тем не менее не могли сдержать улыбок при виде этих горе-вояк. Во Вьетнаме брюки носят и женщины, они входят в их современный национальный костюм, и теперь «герои Дэна» напяливали их па себя. Но Ли, как и ему подобным, в голову не приходило, что китаец в женских брюках не может не вызывать насмешки. Китаец, если он следует линии Мао и его преемников, всегда и всюду прав…
Майор Чинь положил на стол кожаную офицерскую сумку. В ней нашли пачку солдатских анкет и биографий. Удивляло обилие вопросов о каждом подчиненном, на которые начальник в китайской армии должен отвечать: кто родители, братья и сестры, их жены и мужья, дедушка и бабушка, то же*— по линии жены, чем они занимались до революции, кто братья и сестры отца и матери, дедушки и бабушки.
— Для чего нужны все эти сведения о трех поколениях, в том числе и боковых ответвлениях, простого солдата?
— Таков порядок, — ответил Ли. — Он определен вышестоящими органами.
— Его как-нибудь объясняли?
— Я лично не задумывался над этим. Возможно, давая сведения о трех поколениях родственников, боец глубже проникается любовью к родной земле.
Чем на самом деле проникается китайский солдат, давая детальные показания о близких, стало ясно на допросах рядовых и младших командиров. Имеющий звание «отличный боец» за участие в воспитательной работе полкового культурного центра, мрачноватый 30-летний здоровяк, неожиданно подмигнув, сказал:
— Знаете, как ругаются наши начальники? Чуть что, орут: «Черепашье яйцо! Выступаешь против правильной линии? Изничтожить три поколения предателей!..» Вы знаете мое имя. Я говорю с — вами с глазу на глаз и никогда не подтвержу сказанное при своих. Я ведь тоже, как и остальные, заполнял анкету. Мы шли во Вьетнам против воли… Откажись подчиниться, выполнить приказ, накажут родных. На станции в Куньмине из роты дезертировали трое. Они, по данным анкеты, были круглыми сиротами… Те, кто ответил на все вопросы анкеты, попусту не захотят «хлопать тигра по заднему месту»…
«Хлопать тигра по заднему месту» на современном газетном языке Китая означает критику вышестоящих.
Подавляющее большинство пленных — рядовых солдат, получив положенное довольствие, ставило против своей фамилии крест.
В бой шли неграмотные или полуграмотные люди. Было много суеверных — с амулетами, ладанками, кожаными мешочками с заклятьями.
Вьетнамские офицеры из разведотдела первого военного округа рассказывали, насколько разные люди попадали в плен. Послушно идущие в атаку волнами «человеческого моря», ведущие себя, как звери, на оккупированной территории, проявляющие порой даже в лагере вызывающее высокомерие, при индивидуальных допросах многие китайские солдаты становились откровеннее.
— Многие Ли из вас видели Пекин? — спросил однажды пленных офицер разведотдела. С ними проводились беседы с целью снабдить перед возвращением домой хотя бы элементарными сведениями о реальном положении в современном мире.
— Вы смеялись над нами, начальник? — спросил позже один из солдат, оставшись с вьетнамским офицером наедине. — Не будь похода в вашу страну, мы бы просидели в гарнизоне, так ничего и не увидев вообще, даже у себя дома.
— Что мы читали о Советском Союзе? — переспросил солдат Ли Ванся, в прошлом, до армии, работник архива из Шанхая. — Пишут о технических достижениях, которые ставятся на службу социал-империализму. В январе, например, нам читали статью, в которой говорилось, что в Советском Союзе приготовлено огромное количество контейнеров с микробами бубонной чумы. Их сбросят над Китаем, едва начнутся боевые действия… Командиры прочли статью по всем ротам.
— А лично вы верите этому? Он отвел глаза в сторону.
— Народ привык бояться бубонной чумы…
Нельзя сказать, что все пленные, с которыми мне довелось говорить, были по своим убеждениям полными копиями Ли Хэпина. 23-летний танкист Лю Фи, старый «знакомый» по встрече в пещере под Каобангом, когда его только взяли, имел достаточно времени поразмыслить над происшедшим. Он всего лишь водитель-механик танка, но пограмотней многих командиров: закончил восемь классов средней школы. Лю больше молчит, покусывает губы. Видимо, начиналась в нем какая-то внутренняя, напряженная работа, он уже не так безапелляционен.
— Приходится сожалеть, что мы напали на Вьетнам, что враждебно относимся к Советскому Союзу, — тихо говорит он.
Передо мною в тот день проходили изломанные маоизмом и маоистами человеческие судьбы. Офицеры вьетнамского штаба, занимавшиеся пленными, справедливо говорили, что, беседуя с солдатами и командирами НОАК, наблюдая за ними, они остро ощущают, как упорно вдалбливаются в сознание китайского народа идеи войны, экспансионизма, великодержавного шовинизма, национальной исключительности. Ведется ловкая, массированная спекуляция на его в общем-то естественном стремлении видеть родину могучей и процветающей, идущей по социалистическому пути. Развитая в китайцах, особенно молодых, одетых в военную форму, националистические настроения, правители КНР отравляют их души и разум ядом вражды и ненависти к другим странам и народам, и прежде всего социалистическим.
— По существу, Пекин формирует армию бездумных, готовых на все автоматов, способных по указке начальников служить какой угодно политике, в том числе и империализму, с которым Пекин вступает в сговор, — говорил майор Зыонг Куок Чинь. — Известно ведь, что китайские офицеры помогают бандам наемников не только в Азии, как это было в Кампучии, но и в Африке и Латинской Америке…
Шестеро пленных возвращались после допроса в лагерь. Шеренга во главе с бывшим командиром первой роты первого батальона 448-го полка 50-го армейского корпуса НОАК, теперь военнопленным номер 616, Ли Хэпином направлялась к грузовику, который должен был увезти китайских вояк. Шли они, опустив глаза, мерно печатая шаг. Действительно, как автоматы.
2
Между тем тяжелые кровопролитные бои и после официального объявления китайским правительством о выводе своих войск с вьетнамской территории продолжались во всех шести пограничных провинциях и в начале марта. В ходе боевых операций, пресекая мародерство и грабежи, вьетнамцы вывели из строя множество солдат и офицеров армии Китая. Наибольшие потери агрессор нес в Каобанге, где были наголову разгромлены две крупные колонны в секторах Тайхосин и Набо. Продолжались артиллерийские дуэли и боевые действия пехоты в Лангшоне, Хатуене, Хоангльеншоне и Лайтяу. В Куангиине, близ городка Монгкаи и у побережья, шли стычки патрулей.
Из вьетнамских передовых частей, вступивших в освобожденные уезды, поступали донесения о том, что китайцы сформировали специальные подразделения для вывоза с территории СРВ, временно попавшей в оккупацию, государственного, кооперативного и личного имущества. Они угоняли скот, отправляли в Китай сельскохозяйственную технику и механизированные транспортные средства, оборудование предприятий и продовольствие, уничтожали жилой фонд в приграничных районах. Только из одного уезда провинции Лайтяу эти подразделения вывезли сотни тонн семенного зерна, угнали тысячи буйволов — пока еще главную тягловую силу вьетнамского пахаря, сожгли 53 деревни. На улице Батсат, выходящей из города Лаокая в направлении одноименного местечка, мародеры учинили зверскую расправу над учениками начальной школы, не успевшими эвакуироваться. Свидетель — раненый боец ополчения Чан Хуан, скрывавшийся в развалинах, видел, как все они вместе с преподавателями были умерщвлены только потому, что их новая форма приглянулась грабителям.
Газета «Нян зан» писала в те дни: «Совершая агрессию против нашей страны, китайские реакционеры продемонстрировали свою фашистскую сущность. Всюду, где они прошли, они занимались грабежами, уничтожали посевы, разрушали города и деревни».
