— Бог с тобой, Князь, какие обиды на тебя, благодете… — он запнулся.
Я засмеялся:
— Тебя звать то как, по имени и отчеству?
— Семён Ильич.
Я спешился.
— Ну вот, Семён Ильич, благодарю тебя за работу добрую. Держи тебе мой подарок.
Я свистнул Гриньку, взял у него завернутый в дорогой бабий платок самовар, и передал деду.
Тот развернул платок, увидел блеснувший солнцем пузатый самовар, обомлел, захлебнулся воздухом и… из глаз его потекли слёзы. И он снова упал на колени.
«Эк их…» — сглотнул слезу и я.
— Ты, что, Ильич? — Поднял я старика, и обнял. — Я тебе за такую работу три таких самовара должен. И жонке твоей плат возьми.
Дед стоял, чуть отвернувшись, и утирал рукавицей глаза.
— Вот барина Бог дал… До слёз довёл, — сказал он, и улыбнулся.
Улыбнулся и я.
— Ни чо, дедко, слёзы без горя — радость. Бывай. — И я поехал дальше.
Глава шестая
Проехав ещё в сторону Рязани, я свернул свой отряд на окольную дорогу, а потом развернул назад, в сторону Твери и Великого Новгорода. Знать, что я поехал туда, а не в Рязань, никому не следовало.
* * *
Я стоял в общей толпе работных и крестьян перед собором и истово молился, бия земные поклоны. В храме шла праздничная служба, и он был заполнен знатью. Простому люду места в храме не хватило. Зазвонили колокола. Служба закончилась. Из храма повалил народ. Увидя нужную мне личность, я пробрался сквозь толпу.
— Прёшь куда, голодранец, — махнул на меня рукой он, но встретившись со мной взглядом, вздрогнул и опустил руку.
— Ты ли, князь? — Спросил он шёпотом.
— Я ли.
— Чого здеся?
— Дело не конченое есть.
— Так, вроде… Нет князя и дела нет… Или…?
— Вот пришёл спросить об том тебя. Ты ближний ему был, и при договоре нашем с ним присутствовал. А то, вроде, я деньги взял, а дело не сделал. Не по нраву это мне.
Глаза Шемякинского воеводы алчно блеснули.
— Дело говоришь. Мне то дело… сейчас не нать. Казна у меня, пока. Значит задаток тот вернуть в казну ты должон.
— И мне те деньги мошну жгут. Но, что-то и мне взять надоть. За страх, — сказал я громко.
— Тихо, — зашипел он. — Давай в корчме погутарим. Иди за мной. Токма не сразу.
— Ты, гляди, не балуй… Задаток не со мной, ежели чо.
— Ступай ужо…
Я шёл за ним по городу, которого я не знал. Каменные здания очень отличали Новгород, и от Москвы, и от Твери, и от Рязани. Новгород был — Европа. Я крутил головой, и старался не упустить в толпе воеводу из вида.
Увидев богатую вывеску «У Юстаса», я усмехнулся: «Анекдот: „Встречаются два нелегала у Юстаса…“» Не. Круче было бы, если бы пивная называлась — «Элефант». Так думал я, пока воевода не нырнул в дверь. Я следом. Постояв, и привыкнув к полутьме, я прошёл весь зал, и присел рядом с ним.
— Сколько ты хочешь? — Он явно думал об этом всю дорогу, и его трясло от возможности заполучить мои деньги. Деньги не малые.
Я скинул рукавицы, и крикнул корчмарю.
— Пива. — Я посмотрел на взалкавшего чужих богатств воеводу. Он сглотнул и качнул головой.
— Два пива, und schnell. — Добавил я на немецком.
Корчмарь вздрогнул, и рванулся за стойку. Воевода тоже вздрогнул, и видимо, тоже хотел удрать, но жадность победила.
— Странный ты, князь. Наш, не наш. Не понять тебя. Может ты немец переодетый?
Глаза его шарили по мне испуганно, он весь дергался.
— А тебе разница есть?
— Нет вроде… Так, сколько ты хочешь?
— Я за работу беру… не законченную… десятую часть. И не спорь. А то уйду, и плакала твоя казна. Ежели согласен, приезжай завтра на то место, где наш лагерь стоял, помнишь? Там и сейчас мои вои стоят табором, в купчишек одетые. И тут есть, мои, так что, не балуй.
— Много, Князь…
— Мне уйти?
Корчмарь принёс пиво и сухари. Воевода снял рукавицы, и одним махом всосал в себя литровый жбан с пивом. Я тоже отпил.
— По рукам? — Спросил я.
— По рукам, — сказал он, и протянул мне руку.
Я её пожал. Воевода обтёр свою ладонь о кожушок, и оглянулся в сторону корчмаря, решившись заказать ещё один жбан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Погодь, воевода, — тон голоса у меня изменился, и он посмотрел на меня удивлённо.
Я вытащил стеклянный флакон. Открыл пробку и выпил всю жидкость, демонстративно перевернув его вверх донышком, а горлышком постучал по столу. Из флакона на стол капнула жёлтая капля. Я её растёр пальцем.
— Это — противоядие. А это, я раскрыл правую ладонь, и показал перстень с распылителем, — яд. Через сколько дней умер Шемяка после моего с ним рукопожатия?
Воевода покраснел так, что я подумал, его хватит удар…
— Тихо… не шуми, — сказал я. — Противоядие есть.
— На второй день, — сказал он.
— Вот… Соображаешь. Вези всю казну шемякинскую, и получишь противоядие.
Подбежал корчмарь.
— Bier an den Herrn, — сказал я громко.
— Но… так нельзя. Я не один… — Попытался он юлить.
— Извини, я в тебе ошибся. Всё-таки твоя жадность сильней желания жить, — я поднялся.
— Стой, а я…
— Ты умрёшь тихой смертью чрез два дня.
Я пошёл к двери. Почти у самого выхода я услышал, как он крикнул:
— Я согласен! — На него все оглянулись.
— Das ist gut. Das ist ein Schnäppchen, — сказал я улыбаясь во все тридцать два зуба и, подмигивая питухам за соседним столом, уселся рядом с воеводой. — Допиваем пиво и выходим.
— Не хочу пиво. Пошли.
— Заплати, — сказал я, — у меня мелких нет.
Воевода с тоской посмотрел на меня, и выложил монету.
— Не пытайся напасть на наш лагерь. Зелье закопано. Не найдёшь. И меня живым не возьмёшь. Жду завтра с утра. Не будет, — я ухожу.
На улице мы расстались.
А рано утром он приехал на повозке, груженой серебром. Я лично проверил казну: вскрыл княжеские печати, помазал рубли серной мазью. Потом дал ему бутылёк.
Он вскрыл его, торопливо выпил, и умер. Я свистнул бойцов.
— Гриня, этого «чёрта» в карету. И снимаемся. На Рязань. Арьергард в пределах видимости, — тихо и буднично приказал я.
* * *
— Ты, князь? — Спросил Василий Васильевич удивлённо. — Не ждал. Что вернуло тебя? Что-то случилось?
— Казну твою тебе привёз.
— Как-к-кую казну? — Он привстал с трона.
— Которую Шемяка украл.
— Врёшь!
— Да, что ты всё, Князь: «врешь да врёшь»? — Я засмеялся. — Когда я тебе врал. Вон во дворе повозка стоит, а в ней серебро в мешках с твоими печатями, токмо, прости, взял грех на душу, сломал некоторые. Проверял, серебро ли. Проверил. Настоящее серебро.
— Пошли.
Мы вышли во двор и постельничные подвели Василия к телеге. Откинув полог, он стал шарить по мешкам.
— Посмотри, Настас.
— Они, Батюшка.
— Сколько тут, Михаил?
— Я не считал, Великий Князь. Не до того было. Скоро шли. Но привезли всё, что воевода отдал. Всех дружинников обыскивал три раза. Они сами друг друга обыскивали. И меня тоже, князь, обыскивали. Три раза.
Василий Васильевич слушал меня, чуть склонив голову и направив в мою сторону правое ухо. Потом хмыкнул и покачал головой.
— Откуда ты такой появился? А, Князь? Всё у тебя, как по писанному. Всё ладно… Не бывает так.
— Я же тебе говорил, Василь Василич…
— Снится-мниться?
— Нет… Я много думаю. Только и думаю, как лутче сделать. Хворь у меня такая. Сам маюсь уже. Сон не йдёт. Думка на думку лезут.
— У меня тако же, Михаил. Понимаю я тебя.
— Спаси тебя Бог, государь. Хочу, чтоб на Руси мир был.
— Иди сюда, Михась. Обниму тебя. Были бы глаза — заплакал. Спаси Бог тебя. Великое дело сделал ты.
— Что могу…
Он обнял меня, и мы долго так стояли. Василий был высок и широк в кости.
— Десятая часть этой казны — твоя. Забирай.
— Пусть у тебя лежит. Всё одно… Всё моё — твоё, Государь.
Князь снова покачал головой.
— Святой ты, что ли, Михаил.
