— Да, ну, тебя, Князь. Скажешь тоже, — смеясь сказал я. — Пойду я, умаялся…
— Ступай, Михась.
— Там в повозке воевода шемякинский. Похоронить бы…
* * *
Я сидел у себя в кабинете и пил чай с мёдом после баньки, поигрывая метательным ножиком. Их на столе лежало с десяток, а несколько уже торчали в колоде, когда вбежал Иван, и остановился в проёме, глядя на меня.
— Как у тебя это получается, Михась. Как ты везде успеваешь? Казну привёз…
— Иван, да хватит уже. Василь Васильевич сначала, ты теперь… Ах, да ах… Вот, всё брошу, спрячусь в Рязани и всё… Надоели. — Я притворно «надул» губы.
— Ты, как моя Марья губы капылишь, — засмеялся он, и запел, — Девица-девица, скушай-ка варенья…. Дам тебе девица вкусного печенья.
Я засмеялся.
— Дразнись-дразнись. Кто девица, а? — Я метнул ножик — стук, второй — стук, третий-стук. — А ты? Смогёшь?
— Ловко ты… Дай, ка…
Он взял ножи. Стук-дзинь, стук-дзинь.
— Да ну тебя… Научи.
— Научу… Только, вот, что, Иван… Подумал я над нашим разговором вчерашним… Пустые разговоры были… Прости ты меня.
— Что не так? Здравые слова ты говорил.
— Не… Вздор… — Я угрюмо замолчал.
Иван смотрел на меня хмурясь, подняв левую и опустив правую бровь.
— Объясни!
Он сел в кресло. Сел и я, напротив.
— Про армию мы вчера с тобой всё правильно удумали, а кто воев кормить будет и чем? Не додумали.
— Крестьяне и другие работные люди. Кто ещё? — Он пожал плечами, и развёл руками.
— Так они же все в вои пойдут, а землица на Руси скудная, не родит обильно. Лесов уже не хватает. Трёхпольем сеять начали. Но выход зерна в разы меньше стал.
— Почему так? — Спросил Иван.
— Землица отдаёт себя травам да деревам и оскудевает. Ежели дерева срубать, либо траву скосить, на такой земле злак не родит, потому, как в дерево, да в траву жизнь ушла, а мы его в сруб, либо скоту. Таку землю удобрить надоть. Така земля кислая и вредная, как девица не кормлена, а потому, усластить её треба. И, тодыть, землица — мать наша, родит урожай богатый.
— И чем её кормить? — Заинтересованно, подавшись вперёд, спросил Иван.
— Тем, что от скотины остаётся, да от сжигания дерев. Куда золу с пожарищ деют?
— На дорогу…
— Вот… А надо куда?
— На поля?
— Ты знаш, что англы у новгородцев и немцев пепел и золу покупают, лодьями увозят.
— Не.
— Вот тебе и не. И гоуно скотское под пар. Но этого мало. Усластить землицу можно известью.
— О, как!
— Так. Потому известь жечь надо много. И для стен каменных, и для землицы нашей.
Мы помолчали.
— Много трудов, однако… — Задумчиво сказал Князь.
— Хэх! А ты думал, как государством править? Надоть всё знать. Не токма военное дело.
В свое время, армия Руси, разросшись и окрепнув, решила некоторые задачи по созданию независимого государства, но в итоге «съела» экономику. От голода и непомерного «тягла» народ бунтовал и бежал с земель. Бежали они и от преследования за еретичество.
— Самое главное, Великий Князь…
Я так к Ивану обращался редко, и Иван напрягся.
— Народ надо сохранять, и не давать ему уходить с земель… Но силой этого не решить. Хоть кордоны ставь… Всё одно уйдут. Одни к литвинам, други к морю Белому, да Тихому. Народу надо дать молиться любым своим богам. Нельзя за это их гнобить. Тут на земле русской. В одном и том храме. Пока ещё кое-где так и есть. Но приходят из Литвы попы, которые воюют с твоим народом, князь. И гонют его из храмов. Силком в веру склонят. Идолов жгут.
Я вот говорил, чтобы Василь Василич власть над церковью взял. Щас по-другому думаю. Надо тебе власть, и над церковью взять и над Русью. И далее, старшему сыну передавать, либо какому другому родичу наследовать.
И делать это надо прямо сейчас. Пусть батюшка завтра указ напишет. Поговори с ним. Хуже, верь, не будет. Сейчас все храмы сами по себе. Под единую руку их брать надоть. Пока Византийцы, либо ляхи не опомнились.
* * *
Оба Великих Князя пришли ко мне рано по утру. Поздоровавшись, мы уселись в моём кабинете. Василий с удовольствием сел за стол.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Михась, — по-доброму, но снисходительным голосом, обратился он ко мне. — Ну чего ты Ивану голову дуришь церковью? Ну их к б…, - чуть не вырвалось у князя крамольное слово, — к Богу пусть идут. Военных дел по самые… — он не смог найти слово и, поморщась, замолчал.
— Жабры, — сказал я.
— Чо? — Переспросил Князь.
— Жабры. Это, тут, у рыб, — я показал двумя руками на шею, — чем они дышат в воде.
Князь со вздохом махнул рукой.
— Ты и про рыб знаш… Всё знаш… Кто чем дышит, он знат, — подняв к небу обе руки, и подняв слепое лицо в закопчённый потолок, взмолился князь. — Ну, отколь? Скажи ты мне.
— Бог знат… — Пожал я плечами.
— Ты на Бога не кивай, сукин ты сын…
Потом помолчал, и извинительно сказал:
— Звиняй, Михась, про сына… это я… того… загнул не к месту.
— Понимаю, государь. Грех на тебя обиду мать. Не со зла ты… от сердца.
— Не со зла, Михась. Обскажи думы твои. Ванька, мне сказывал, вечор. Вроде складно сказывал, но не понял я.
Я пересказал, сказанное Ивану ранее, и добавил.
— Храмы и монастыри говорили про ханов ордынских слова добрые? — И сам же ответил, — Говорили и продолжают говорить. Ханы сейчас нам — враги? Враги! Вот сейчас надо храмам и монастырям запретить хвальбу ханам баять, и для слежки над ними назначить главу церквей всея Руси — Ивана. И начните сначала их гнобить, а потом можно и похолить. Земли пока не отымайте, но покупать новые — запретите.
Василий Васильевич сидел, задумчиво теребя бороду.
— А Константинополь?
— Константинополь в этом годе рухнет и останется под турками на многие века.
— Как так?! — Вскричал царь. — Второй Рим падёт?!
— Падёт, батюшка. И самое время всю власть церковную в Руси собирать под началом твоим. Литва, Польша — считай уже папская вотчина… У моря орден Тевтонский прусов, родичей наших, давит.
— Да-а-а… Сурьзные дела предстоят… — Он надолго замолчал.
— Молод Иван… Не забороть ему книжников… — Задумчиво сказал он. — А вот ты… Складно сказывать можешь, смел и дерзок не по децки… С кондачка их крепости монастырские и умы книжные не взять… Ты у себя в княжестве своим указом тоже можешь… себя назначить…
— Нельзя, Великий Государь. Надо сразу наследнику престола Царского верховную церковную власть забирать, а то, сильней прежнего раздрай будет. Народ от раздрая, сам знаш, как бежит… Возьми под свою руку Рязань, назовись государем, царём Российским, и забирай тоды сам церковь.
— Не можно… У тебя договор с князем Иваном Фёдоровичем подписан на восемь лет твово княжения.
— Какой договор, этот? — Я достал с полки пергаментный свиток, скреплённый тремя печатями: участниками договора и арбитром — Московским Князем.
— Этот.
— А вот, смотри… Помнишь, я просил сделать приписку о передаче под мою руку казну рязанскую?
— Помню. Мы ещё дивились, зачем писать и так ясное. Княжество с казной передаётся. Как без того?
— Вот… И гляди, где это? Писано?
— Нетути.
Он рассмотрел сургучные печати, болтающиеся на шёлковых бичёвках, и покачал головой.
— Тот договор. Не понимаю…
Я поставил перед ним склянку с чёрными чернилами.
— Это чернила, которые… пропадают… У князя Ивана весь договор писан такими чернилами. Помнишь, я две чернильницы на стол ставил. Когда я про казну писал, я взял его чернильницу. Чтобы сейчас было что тебе показать. Чтобы ты поверил, что у него договора со мной нет. Его пергамент чист. А есть только мой. А в моём договоре писано рукой князя не: «отдаёт на восемь лет…» и«…после передает сыну…», а просто — «отдаёт княжество Рязанское». Свидетелей, кроме тебя, не было.
— Так ты, как это… Плут? — Спросил изумлённо Василий Васильевич.
— Да, — просто сказал я.
* * *
