Они стояли очень близко, черты его лица стали размытыми, взгляд Кирби сосредоточился на губах. Она не противилась. Вообще редко сопротивлялась тому, что хотела получить. Она позволила теплому ветру просачиваться сквозь ее тело медленным непрерывным потоком, пугающим и умиротворяющим одновременно.
Желание. Неужели ее, наконец, осенило то, о чем она грезила, то, что должно было произойти с правильным мужчиной? То ли это, чего она жаждала с того момента, как открыла в себе женщину? Да, именно так. Кирби раскрыла ему объятия.
Сердце Адама билось как сумасшедшее, сознание помутилось. Как он мог переиграть ее, если земля уходила из-под ног всякий раз, едва она оказывалась рядом? Если он выполнит обещание – или угрозу – и займется с ней любовью, что он теряет? И что приобретет взамен? Игра стоила свеч.
– Вы будете мне позировать, – прошептал он ей в губы. – И вы займетесь со мной любовью. У вас нет выбора.
Именно это слово остановило Кирби. Заставило отказаться от соблазна. У нее всегда есть выбор.
– Я не…
– Ни у кого из нас его нет. – Адам отпустил ее. – Мы решим насчет одежды после завтрака.
Не допуская возражений, Адам вытолкал ее из комнаты.
А часом позже затолкал обратно.
За завтраком Кирби выглядела безмятежно. Но Адама не так просто одурачить. Она злилась, и он хотел ее именно такой – в гневе. Она не могла допустить, чтобы ее перехитрили, даже в мелочах. На Адама нахлынула волна удовлетворения от осознания того, что он может это сделать. У нее был непокорный, мрачный взгляд, именно такой он хотел запечатлеть на полотне.
– Красное, думаю, – решил он. – Этот цвет подойдет вам лучше всего.
Кирби махнула в сторону шкафа и упала на кровать. Уставившись в потолок, принялась обдумывать свое положение. На самом деле она никому, кроме отца, не позволяла писать с нее портрет. Не хотела, чтобы кто-нибудь имел возможность приблизиться к ней. Она знала, насколько тесные отношения связывают творца и объект изображения, не важно, будь то человек или чаша с фруктами. Она никогда не стала бы делить себя с кем-то.
Тем временем Адам потрошил ее шкаф.
Он изменился. Кирби могла бы убедить себя, что это из-за его таланта, из желания изобразить ее настоящую, а не польстить ей. Это пусть и не ложь, но и не абсолютная истина. Иногда лучше признать половину правды – удобнее. Честно говоря, ей было любопытно увидеть себя его глазами, и все равно что-то мешало.
Адам не должен догадаться, что творится в ее голове. В обычных обстоятельствах она умела держать мысли при себе, но под проницательным взглядом художника это не просто.
Пока Кирби спорила с собственным «я», Адам перебирал гору разнообразных нарядов. Некоторые из них словно принадлежали нищенке, другие больше подходили эксцентричному подростку. Ему стало интересно, действительно ли Кирби носила фиолетовую мини-юбку и как она в ней смотрелась. Изящные платья из Парижа и Нью-Йорка висели вперемешку с фрагментами военной формы. Если одежда отражала человека, то тут явно присутствовала не одна Кирби Фэйрчайлд. Как много она позволит ему увидеть?
Адам отшвыривал один наряд за другим. Это слишком тусклое, это слишком роскошное… Он обнаружил пару мешковатых рабочих брюк на одной вешалке с облегающим платьем из блестящей ткани с ценником в две тысячи долларов. Отодвинув в сторону костюм-тройку, который идеально подошел бы ассистенту доктора гуманитарных наук, он, наконец, нашел. Его.
Алый шелк. Несомненно безумно дорогой, но не настолько актуальный, как те модели, что создает, как он предполагал, Мелани Бэрджесс. Лиф сужался к талии, затем ткань переходила в пышную юбку. Края и нижняя юбка обшиты оборками белого, черного и розового шелка. Короткие рукава с буфами украшали полосы тех же цветов. Наряд принадлежал богатой цыганке и был великолепен.
– Это. – Адам взял платье и навис над Кирби. Вздохнув, она продолжала рассматривать потолок. – Наденьте это и поднимайтесь в студию. Я сделаю несколько эскизов.
Она произнесла, не глядя на него:
– Вы понимаете, что даже ни разу не попросили меня вам позировать? Вы говорили, что хотите написать мой портрет, напишете портрет, но никогда не просили разрешения. – Она принялась постукивать пальцем. – Интуиция подсказывает мне, Адам, что вы – джентльмен. Возможно, просто забыли о волшебном слове – пожалуйста.
– Не забыл. – Адам бросил платье на кровать. – Но думаю, вы слышали от мужчин слишком много подобных слов. Вы – женщина, которая ставит мужчин на колени одним взглядом. А я не собираюсь стоять на коленях. – Нет, он никогда не встанет на колени, поэтому самоконтроль – единственный выход для них обоих. Наклонившись, он поставил руки по обе стороны от ее головы и сел. – И я привык получать то, что хочу, так же как и вы.
Кирби смотрела на Адама, обдумывая его слова и собственное положение.
– Но я еще не испытывала на вас свой взгляд.
– Разве? – пробормотал он.
Почувствовал дикий волнующий аромат, напоминавший об одиноких зимних ночах. Она раздраженно надула губы – именно так она соблазнила его. Он должен был попробовать их – совсем чуть-чуть. Всего лишь легкое касание, только вкус… потом вернется к работе. Ее губы ответили ему. Или покорились.
Желание опалило его. И всепоглощающий огонь. Пламя, жар, дым… Таков ее вкус. Дым и соблазн, и обещание невероятного наслаждения.
Он попробовал, но этого оказалось мало. Хотелось прикосновений.
Ее тело было маленьким и хрупким, таким, что мужчина боялся бы его взять. И Адам боялся, но не за нее. За себя. Кирби могла рассечь мужчину пополам. В этом он был абсолютно уверен. Но, лаская и смакуя ее, Адам понимал, что ему наплевать.
Он никогда так сильно не хотел женщину, а с ней чувствовал себя подростком на заднем сиденье машины, мужчиной, заказавшим лучшую шлюху во французском борделе или падающим в объятия жены. Ее противоречивость эротичнее, чем атлас, кружево и тусклый свет. Мягкий проворный рот, сильные решительные руки… Вряд ли он сможет когда-нибудь вырваться из этих объятий. В обладании ею он познал бы бесконечный круговорот сложностей, битв, возбуждения. Она – наркотик. Прыжок со скалы. Если он не будет осторожен, то умрет от передоза и разобьется о камни.
Каких огромных усилий ему стоило отступить. Она лежит перед ним с полузакрытыми глазами.
«Не поддавайся! – в отчаянии кричал он себе. – Достань Рембрандта и уходи! Ты здесь только за этим».
– Адам… – Кирби прошептала имя так, словно никогда раньше его не произносила. Оно ласкало язык. Она могла думать только о том, что никто и никогда не заставлял ее чувствовать подобное. И никто не заставит. Что-то пробудилось внутри ее, и она не хотела этому препятствовать. Сдалась.
