— Ты знаешь, Персефона, то мое призванье. Я лучше всех справляюсь с этой властью. Забочусь о душе…
— Верней, чем о живых! Ты нешто позабыл зерно граната? Я же верна тебе, я жду, и жду давно.
— Я помню. Я люблю. Тебя я приглашаю снова в царствие мое.
— Как? Правишь ты уже? Не слышала.
— Почти. А если б рядом ты была, то ожиданья срок ужался б вдвое.
— Но как могу пойти я на такое?
— Любовь способна и не на такое. Отбрось сомненья и спеши со мной. Займи же трон внизу, со мною рядом.
— Ну… я подумаю. А мама говорила, что ты обманом семечко скормил…
— Довольно! С мамою отдельный разговор. Как обучение твое, богиня?
— Почти закончила. И хвалят все меня.
— Так значит, как закончишь — так спускайся. Я одинок. Сильней день ото дня.
— Но быть царицей мертвых? Что за гадость? Я очень не люблю всех мертвецов.
— А для меня лишь это в жизни радость. И это цель исканья моего. В чем разница? Богиней быть для мертвых иль мелкой сошкой для практически живых?
— Подумаю. Не знаю. Мне так тяжко. Я не хочу терять твою любовь.
— Идут года. Теперь я и не знаю, когда с тобой увижусь вновь.
Действительно, для них лишь миг — для нас столетье, в Тартар отправились орды.
Аид ушел и закрутился. То там нужнее он, то здесь, то накормить собаку, то прогнать героев…
А Персефона думает и ждет. Боится, что случится что-нибудь такое, но и страшится — что-то не произойдет.
И снова встреча. Через сотню лет. Аид заматерел и смотрит волком. Уж он не понимает толком — кто дама рядом? И какой обет?
Зажили раны в сердце Персефоны, она почти забыла про зерно. Нет, верность есть. Но верность для кого? И кто он, этот яростный мужчина? Откуда на щеках его щетина?
— Устал. Я так спешил на встречу эту. Но скоро мне пора, идет борьба со светом. Ну, знаешь, в моем царстве. Там, где мрак.
— Зачем ты обижаешь меня так?
— Пожалуйста, не обижайся. Ты великая богиня. Я много слышал о тебе. Но даже мысли нет позвать тебя к себе. Ты — свет, я — тьма. Я — с душами, ты — выбрала людей.
— Тогда со мной расправься, не робей! Не хочешь, чтобы обижалась я? Может, ты боишься? Тогда не обижай великих, червь земной.
— Зачем пришел я? Что со мной?
— С тобой? Я знаю. Капелька любви в твоей душе вспорхнула легкой птицей и унеслась. Последняя.
— Да нет. Я просто осознал, что я дурак. Что столько лет все делаю не так. Тебя, строптивую и вредную девчонку, я должен был с собою увести, а не выслушивать какие-то «прости».
— Я тоже не умна… оттягивать так глупо. Хоть мы и боги, жизнь не без конца.
— Ты представляешь, мы с тобой — как два юнца…
— Профукали так много лет чудесных!
— Да… не достойны слов мы лестных.
— Что будем делать?
— Нынче что? Весна?
Тем боги и отличны от людей, что могут даже время оседлать. Лишь раз. Но этого довольно, чтоб исполнения мечтаний пожелать.
Аид и Персефона средь морей. Среди полей, людей и гор столовых. Рука в руке, и взгляд во взгляде снова.
— Меня ссылают в Тартар, как стажера.
— Ну что ж, прекрасно, милый мой Аид. Хоть мама мне, конечно, не велит… веди меня! А с мамой утрясем.
Глава V
1
Алена проснулась на своем любимом матрасе, хотя точно помнила, что засыпала сидя. Наверное, упала, проснулась и доползла. Она быстренько обследовала себя на предмет синяков, вертясь перед зеркалом, и ни одного не нашла. Даже боль в мышцах после катания на коньках отступила и затаилась до следующего раза.
Бублик не торопился встретить хозяйку ни на кухне, ни где-либо еще. Это показалось Алене странным, и, умывшись и собрав волосы в хвост, она направилась искать кота. Под шкафом и на шкафу его не обнаружила. Внутри шкафа — тоже.
Зато из шкафа на Алену прыгнул старенький набор для рисования, состоящий из гуаши, акварели и даже нескольких тюбиков масляной краски.
Бублик нашелся на окошке, за компьютером.
Умилившись видом вытянувшегося на спине Бублика, Алена тоже устроилась рядом с компьютером.
«Каждый, кто рассказывал или читал сказки вслух (обычно это бывают заботливые мамы, но есть и исключения из правил), замечал, что после прослушивания, объект сказкоподношения начинает проявлять творческую активность: рисовать, лепить, строить, сочинять новые сказки. Ходят слухи, что один известный скульптор не мог закончить ваять, пока не послушает не менее трех десятков сказок. А один знаменитый поэт все время приставал к няне, чтобы она рассказала ему на сон грядущий сказку, а потом закрывался в комнате и всю ночь строчил поэмы и романы в стихах, вперемежку с любовными стихами.
Иногда эта творческая активность приходит не сразу. Иногда вообще не приходит. И, наверное, это правильно. Иначе бы все были известными скульпторами, знаменитыми поэтами и изобретателями, и никто бы не захотел печь хлеб.
Сказки, как мощные трубы, передающие сбивающее с ног желание сделать что-нибудь эдакое, дабы отразить то, что скопилось в тебе, пока ты читал сказку».
Бублик живописно потянулся.
— Не шевелись! — воскликнула Алена и, стряхнув с колен клавиатуру, метнулась к прыгучему набору для рисования.
Бублик и не думал дальше двигаться, застыв в неестественной позе и вытянув шею.
Подскочившая с красками Аленка не сразу сообразила, что случилось с ее строптивым котом и почему он стал вдруг таким послушным. Но, взглянув в окно, сказочница все быстро поняла. Стремительными, аккуратными и элегантными перебежками по двору неслась соседская кошка Ватрушка.
— Ромео, — хмыкнула Алена.
Бублик посмотрел на нее мутным взглядом и жалобно мяукнул.
— Ну ладно, — тут же смягчилась Алена, слегка испугавшись такой странной реакции упрямого и хитрого кота. — Сейчас я тебя быстренько зарисую, и пойдем погуляем.
Бублик сел в позу сфинкса.
— Нет, ляг, как лежал, — заупрямилась Алена.
Бублик послушно улегся на спину И вытянул лапы пород собой.
— Ладно, пошли! — смягчилась Алена. Бублик рыжей молнией оказался у двери. Пока хозяйка одевалась, кот еще несколько раз прибегал и терся о ноги.
— Подлиза, — хмыкнула Алена. — Я тебя из снега вылеплю.
2
«Кое-кто считает, что сказка — это готовый шаблон действий, при помощи которого программируют людей с самого раннего детства, передавая свои собственные ошибки и запутывая в выборе. Каждый сейчас задумался над этим и решил — что-то в этой мысли есть. Обидеться, что ли, на всех, кто так решил?
Не буду спорить, что в сказке заложен некий алгоритм действий. Не стану спорить, что сказка может передавать чужой опыт. Не буду возражать, что сказка показывает множество выборов и неискушенному читателю легко запутаться.
Вот сколько всего я не стану делать. А стану я рассказывать дальше тем, кто в первый раз увидел слово «сказка», и напоминать тем, кто подзабыл.
Сказка — многогранный и на первый взгляд пустой внутри корпус. Он как раз подходит для того, чтобы пропустить его через себя и вытащить с той стороны, наполненным и еще более многогранным.
Если сказка кажется тебе однобокой, значит, ты просто не умеешь ни крутить ее, ни бегать вокруг, ни просто смотреть на нее правильно. Кстати, этому сказка тоже способствует. Чем больше сказок пропустил ты через себя, тем проще выбрать свой способ видеть сказку и пользоваться ее помощью».
Пока Алена с сосредоточенным видом строчила в блокнотике, Бублик то скрывался, то появлялся и обществе Ватрушки. Иногда он останавливался, пытливо поглядывая на хозяйку, но та махала ему варежкой и продолжала писать. Ей казалось, что она ухватила за хвост какую-то очень важную и простую мысль. О жизни и о сказках. Что на жизнь нужно смотреть, как на сказку, а на сказку — как на жизнь. Вот Бублик с Ватрушкой бегают, резвятся, мелькают шустрые спинки, только их и видели. Разве не сказка?
Солнце выглянуло, снег засверкал, угрюмые бабульки, выгуливающие внуков, заулыбались.
А если попробовать посмотреть на все это со стороны солнца? Оно так долго не видело землю. Соскучилось по зеленой траве, по журчанию ручейков. За облаками однообразно и серо. А вот выглядываешь и видишь, что на земле тоже все серо-бело-черное. Так не интересно. И вылезать из-за тучек неинтересно. Смысла нет. Пойду-ка я еще посплю пару месяцев.
Ну и солнышко!
А если со стороны бабулек?
Мороз, мороз, мороз, хлеб подорожал, невестка готовить не умеет, сын какой-то неправильный, где-то пропадает, мороз, мороз, мороз, еще внуков вручили, правительство никудышное, всю страну развалили, ироды, мороз, мороз, мороз… ой, солнышко вышло! Какое ты славное! Ярило, посвети нам, сделай милость… мороз, мороз, мороз.
