Но такова жизнь: нельзя угнать грузовик с цветами на фарте и без последствий.
Мы ещё немного болтаем обо всякой ерунде, а после засыпаем.
Последующие дни проходят в том же сумасшедшем ритме: два часа на сон, с утра дела, встречи с нужными людьми, Настька в это время либо встречалась с друзьями и родными, либо отсыпалась после очередной бурной ночи. А ночи у нас были просто безумными. Мы, как дорвавшиеся до свободы подростки, не пропускали ничего из того, что можно было урвать: кино, рестораны, бары, прогулки по городу, разговоры обо всем на свете, цветы, мороженки, подарки… Я пытался в эти кратчайшие сроки по максимуму дать моей малышке все то, чего она будет лишена со мной по возвращению домой, поэтому мы практически забыли про сон. Даже приползая в номер пьяными и уставшими до полусмерти, мы все равно не могли оторваться друг от друга. Целовались, как дикие, ласкались. Настька с каждым разом зажималась все меньше: позволяла залезть ей в трусики и довести до оргазма пальцами, а уж как она старалась компенсировать свои загоны на тему "этих дней" минетом… С таким наслаждением и самоотдачей мне ещё не сосали.
Пожалуй, это могла быть лучшая неделя в моей жизни, если бы за два дня до вылета меня не разбудил вибрирующий Настькин телефон. Не глядя, я сначала несколько раз скинул звонок, но кто-то продолжил настойчиво трезвонить.
На часах было четыре утра, на дисплее – «Сеня», а на повестке дня несколько встреч с не самыми приятными типами, поэтому я, естественно, взбесился. А когда увидел, что сопливый додик уже неделю названивает Настьке и истерит в сообщениях, и вовсе вышел из себя.
Не знаю, говорила ли она с ним, объясняла ли что-то. Судя по его просьбам ответить и обвинениям в том, что она ведёт себя, как ребёнок, предпочла, как всегда, спрятать голову в песок.
Позицию страуса я не разделял. Но на месте додика любой нормальный пацан уже давно бы все понял и отстал, этот же ждал каких-то пояснений.
Что ж, пояснения я ему обеспечил. Позвонил своему начальнику СБ и отдал распоряжение, чтобы немного потолковали с дурнем, а после отправился, наконец, спать.
Казалось бы, проблема исчерпана. Как говорится, если не доходит через голову, дойдет через печенку. Во всяком случае до любого нормального пацана. Но я снова не учел, что этот дурачок и «нормальный пацан» не имеют ничего общего. Честно говоря, я и думать про него забыл, как только положил трубку. Днем меня закрутили дела, вечер тоже получился насыщенный.
Один тип из криминальных пригласил меня на встречу в свой клуб. Поскольку я уже пятые сутки спал от силы два часа, перспектива провести ночь в накуренном, шумном гадюшнике меня не особо прельщала. Настька к тому же напросилась со мной. Видите ли, ей потанцевать приспичило, да и клуб не хухры – мухры.
Светить её мне совершенно не хотелось, особенно, перед таким контингентом, но и отказывать тоже не было причин.
Однако, когда она вышла из гардеробной в коротеньком, темно-зеленом платье и черных ботфортах, я понял, что одни ее ноги – уже причина.
Наши русские бабы безусловно в большинстве своём хорошенькие, так что красотой мало, какого мужика можно удивить, но, как говорил сам Пушкин, сыскать три пары красивых, женских ног во всей России – это надо потрудиться. А когда они еще такие длиннющие, стопроцентный п*здец и слюни до пола этим вечером обеспечены.
– Ну, как? Нравится? – накинув поверх кожаный плащ, красуется Настька передо мной. На губах у неё алая помада, на глазах – стрелки, волосы собраны в высокий хвост – ничего вычурного, но выглядит настолько сексуально, что меня, как кипятком, обжигает похотью. Перед мысленным взором проносятся пошлые картинки, но я тут же торможу свою разыгравшуюся фантазию.
– Переоденься, – бросаю строго и, отведя взгляд, закуриваю.
– В смысле? – возмутившись, вскидывает Настька бровь.
– В прямом. Я еду решать дела, а не тебя караулить.
– Ну, и решай, я вполне могу сама разобраться, если кто пристанет. Раньше же как-то жила, – насмешливо парирует она и подхватив сумочку, подходит ко мне. – Так тебе нравится?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Настя, я тебе все сказал! – цежу сквозь зубы, когда она с игривой улыбкой заглядывает мне в лицо.
– Ты не ответил на вопрос, – дразнится паскуда. Втягиваю с шумом воздух и чуть ли не по слогам чеканю:
– Не нравится. Ты похожа на придорожную шалаву.
Как ни странно, моя грубость ее ничуть не задевает, наоборот вызывает снисходительную улыбку.
– Вы противоречите сами себе, Сергей Эльдарович. Придорожные шалавы – эталон того, что всегда нравится мужикам. Так что неубедительно.
– Настя! – предупреждающе рычу, хотя самому уже смешно, но я все же продолжаю стоять на своем. – Мне не нравится, когда на мою бабу пускают слюни все, кому не лень.
– Да? – тянет она наигранно, ничуть не впечатлившись, и нагло закинув руки мне на шею, соблазнительно прижимается всем телом, шепча. – А мне вот не нравится, когда всякие девки строят глазки моему мужику, но я же не говорю ему, чтобы он снял свои ролексы, оделся, как бомж и прекратил улыбаться.
Конечно же, после такой предъявы не могу сдержать смешок.
– Ты не угомонишься, да? – уточняю мягко, скользнув ладонью по её круглой попке.
– Даже не надейся, – качает Сластенка головой с хитренькой улыбкой и прогибается навстречу ласке, как голодная кошка.
И мне до безумия нравится она такая. Нравится, что рядом со мной она раскрепощается, забывает про свои комплексы, страхи и становится собой – той, которой и должна быть: знающей себе цену, красивой, острой на язычок стервочкой. Однако, когда это идёт вразрез моим желаниям, начинает не слабо напрягать. Но что уж теперь? Сам ведь настаивал.
– Мне казалось, ты собиралась танцевать, – предпринимаю последнюю попытку вразумить эту мелкую занозу. – Тебе в этом удобно будет?
– Мне в этом будет красиво, Серёжа, – заверяет она с ехидной усмешкой и, слегка коснувшись моих губ своими, мурчит. – А еще очень – очень горячо, когда ты будешь смотреть на меня и сходить с ума.
– Сходить с ума? Думаешь? – выгибаю высокомерно бровь, чтобы хоть немного смутить и охладить эту хренову соблазнительницу.
И да, она краснеет, но не взирая на пылающие щеки, кладет мне ладонь на ширинку и, пройдясь вверх-вниз по стоящему члену, повторяет мой финт, выгибая с довольной ухмылкой бровь.
– Ты редкостная сучка, Настюш, – резюмирую, втянув с шумом воздух.
– Да-а, очень – очень мокрая сучка и без трусов, – взяв меня за руку, направляет она её себе между ног. У меня же от понимания, что это значит и от того, как там горячо и мокро у нее, просто плывут мозги.
– Когда приедем, оттрахаю тебя так, что ног не соберешь, – обещаю хриплым шепотом, проникая в неё двумя пальцами. Она с тихим стоном прикусывает свои соблазнительные губищи и прикрывает глаза. Но я не позволяю ей, как следует, кайфануть: растирев по губам и клитору ее смазку, вытаскиваю руку из – под платья. Вытираю салфеткой пальцы и беру из пепельницы свою недокуренную сигарету. Затянувшись, пытаюсь хоть немного собрать мозги в кучу. Но куда там?
Пальцы пахнут ей, стояк такой, что в штанах тесно и хочется лишь одного – нагнуть её над столом, и отодрать, как ту самую придорожную шалаву. Но до встречи всего полчаса, поэтому приходится нервно курить и успокаивать себя тем, что я устрою этой паскуде по возвращению. А уж я ей устрою! Неделю потом будет в раскорячку ходить.
– Трусы надень и поехали, – докурив, бросаю Настьке.
– Ух, какие мы злые, – весело подмигнув, достает она из сумочки стринги, словно только и ждала моего приказа, чтобы демонстративно надеть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я же охреневаю. Научил, называется, на свою голову!
– По заднице бы тебе надавать за такие выкрутасы, – обречённо качаю головой, открывая перед ней дверь. Сластенка заливается смехом и, поцеловав меня, обещает компенсировать все "неудобства".
В клуб мы едем в приподнятом настроении и предвкушении, вечер обещает быть жарким. Но тут Настьке приходит сообщение, и она буквально на глазах меняется. Вскидывает на меня какой-то дикий взгляд и дрожащим голосом цедит:
