— Только вместе с Тихоном Ефимовичем, — ласковой интонацией Виктория Филипповна и как бы звала Фокина в каюту, и как бы что-то обещала…
Мысль Даши смекнула: Гончева лукавит. Имея полную свободу перемещения, возможность незамеченной внедряться в мозг, в нервную систему и даже в инстинкты, впервые в жизни получившая такую независимую силу, она перепрыгнула на палантин начальницы и не сразу узнала одежду Виктории Филипповны: удлиненное платье цвета маренго плотно облегало фигуру, ткань с люрексом струилась под плащом, колыхалась, блестела… Мысль осмотрела тонкое белье, ощупала другие элементы туалета, удостоверилась, что начальница строительно-монтажного поезда одета вовсе не для поездки по реке в тайгу…
Виктория Филипповна кокетливо пожимала плечами, шевелила выщипанными и подведенными бровями, беглой улыбкой одаривала проверяющего из министерства. Мысль Даши обследовала волны пушистых кудрей, обрамлявших напудренное лицо Гончевой и ниспадавших на плечи, принюхалась к благоуханию духов, критически осмотрела ярко напомаженный рот и тщательно вычищенные пастой зубы, переместившись в мозг Гончевой, обнаружила там сгусток лукавых замыслов, несколько вариантов: на случай, если она понравится пожилому человеку, очарует его и тот проявит к ней интимный интерес; на случай, если ей не удастся пробудить в нем чувство, а также самый худший вариант, если Тихон Ефимович рассердится на попытку обольстить его… «А ты не так проста, как кажется!» — удивленная Мысль Даши выбралась на тонкий, аккуратный нос начальницы и увидела, что Фокин строго смотрит на Павла Николаевича.
— Меня интересуют два предмета: первый — Шестаковский мост. Зачем он вам понадобился? И второе — ваши сомнения по существу проекта строительства всей дороги.
— Ну, вы допрашивайте Павла Николаевича, а я пойду, — притворно жалобно проговорила Виктория Филипповна, покидая палубу, и спустилась по железным ступеням вниз, в каюту.
Мысль Даши метнулась к Павлу, встревоженная тем, что он остается в опасности, один на один с проверяющим. Не зная, как помочь, взволнованная, она напряженно наблюдала, как Фокин добывает из кармана брюк костяную табакерку, из нагрудного кармана — резную с кривым мундштуком трубку и набивает ее, утрамбовывая табак сухим желтоватым пальцем.
Мысль Даши лихорадочно неслась вместе с речью Павла Николаевича к ушам Тихона Ефимовича и стремительно возвращалась назад, она устами Павла объясняла проверяющему, что в северной тайге вести строительство в три очереди неэкономично, что деление трассы дороги на три части имело бы смысл, если бы дорога шла по густонаселенному южному району области, где много городов и поселков, а в захолустном Искере пока нет промышленности, отрезок дороги из Красногорска в Искер не даст никакой выгоды. В семидесяти километрах за Искером — леспромхозы, продлить рельсы за Искер — и, пожалуйста, вози оттуда древесину, бери доходы. Вот в чем выгода от Шестаковского непланового моста!
— Но ведь принято решение построить за пятилетие первую очередь! — возразил Фокин.
«Писали люди. Они ошиблись», — пыталась опередить голос Павла Николаевича Мысль Даши.
— Сейчас, с согласия замминистра, мехколонны штурмуют Еланское болото, путеукладчик пойдет форсировать последний участок до станции Искерской новым методом — по непрофильной насыпи. Если эксперимент удастся, то за зиму можно проложить рельсы от Искерской дальше леспромхозов, до самых Нефтяных Юрт, за пятьсот километров! Это колоссально выгодно…
«А проект для кого существует?» — недовольно подумал Фокин. «Тяжелый тип», — с досадой поморщился Павел, и Мысль Даши согласилась с ним.
Мысль заметила, что из люка выглянула голова Заварухина, он морщил лоб, скалил зубы, двигал челюстями — всей мимикой объясняя Павлу Николаевичу, что «кушать подано», что ревизора надобно уже спускать в каюту, к столу. Павел заслонил собою Заварухина от взгляда Тихона Ефимовича, сжал у себя за спиной кулак и показал его Семену, мол, «не мельтеши», убирайся вниз. Мысль Даши не сразу поняла, почему обиженный хлебосол не спрятался в люке, а с грохотом упал вниз, шумом озадачив проверяющего из министерства.
Стрелецкий попытался разговором отвлечь внимание Фокина от сдержанной ругани Семена, который, стараясь не скрипеть сапогами, вновь подымался по металлическим ступенькам лестницы и, кажется, подслушивал беседу Павла с Фокиным.
— Где же ваш мост? — нетерпеливо вглядывался Фокин в даль речной глади. Места проплывали безлюдные, то заболоченные, то лесистые.
— За островом.
Мысль Даши знала, что Павел, попросту говоря, катает проверяющего по реке, надеясь, что тот согласится выйти на одном из островов, выпьет чего-нибудь, захмелеет и простит Стрелецкого за самовольство в строительстве Шестаковского моста; а Виктория Филипповна содействует Стрелецкому, имея далеко идущий замысел…
Угадывая затруднительное положение Стрелецкого, Гончева снова вышла на палубу, уже без плаща, радушно улыбалась Фокину, жадно вдыхая запах табачного дыма. С самого утра, разыгрывая тонкую натуру, слабое существо, она не выкурила ни одной сигареты и очень страдала от этого. Как бы случайно она слегка тронула гостя за локоть:
— Не пора ли сделать привал? Ушицу сварить?
— А рыбу кто наловил? — забеспокоился Фокин, догадываясь, к чему все клонится.
— Тихон Ефимович, если вы любите рыбачить, то вам будут и удочка, и удобный бережок, и рыбину поймаете, какую захочется. — Гончева умело воссоздавала хрипловатым прокуренным голосом нежное воркование.
Мысль Даши нерешительно топталась на клубочках дыма, выпыхиваемых из трубки Фокина, ее подмывало надоумить проверяющего, что Гончева — плутовка, но одновременно она опасалась навредить Павлу.
— Так-таки любую рыбину? — искристым взором Фокин уставился на Викторию. Он прошелся по палубе и увидел в открытом люке рыжую голову Заварухина: тот затаился, не глядя вверх, слушал беседу.
— Аа-а! Вот он, шпион! — Фокин ткнул пальцем в люк, пушистые усы его сердито подпрыгнули. — Давай-ка, братец, вылазь!
— Я не шпион, — виновато вскинулся Семен, выпрастывая из люка свое тело в потертом пиджаке и в мятых брюках. — Я автор идеи ценою в миллиард! С Шестаковским мостом — не моя затея!
— Сенечка, Сенечка! — поспешно устремилась к Заварухину Гончева. — Как тебе не стыдно подслушивать! — И тут же повернулась к Фокину, стала проникновенно объяснять, что Семен Васильевич человек талантливый, хотя и якшается с физинструктором Зотом Митрофановым…
Мысль Даши совершенно запуталась среди круговорота чужих мыслей и хитрых слов, она уже не знала, кто искренен, а кто лукавит; у всех были вроде бы добрые замыслы, благие намерения, хотя все говорили не то, что думают…
— Так как же, Тихон Ефимович, вы хотите… поймать большую рыбину? — Виктория дразнила гостя обворожительной улыбкой; ветер рвал на ней платье, мерцающая ткань облепила бедра, она изящно придерживала рукой трепещущий подол, тело ее передергивало мелкой дрожью. — Или с вами ухи не сваришь? — В глазах веселые бесенята.
— Сварим, как-нибудь сварим, — уклончиво отвечал Фокин, смущаясь и протягивая Гончевой руку, помогая ей спуститься в люк; она осторожно оперлась о нее и шутливо пригрозила:
— Совсем заморозили. Отогревать будете!..
— Всенепременно. Вы меня взяли в плен, очаровательная женщина. Полная виктория с вашей стороны, — галантно бурчал Фокин, спускаясь по металлическим ступеням в полумрак каюты.
Через иллюминатор виднелись волны, разбегавшиеся от бортов. Освещенное плафоном помещение таило — по углам загадки. Гончева взяла гитару, забренчала по струнам одним пальцем, стала крутить колки, но, заметив, как искривилась бровь Павла, отложила инструмент, ловко повязала стан фартуком.
Мысль Даши заглянула в темный отсек и увидела там ящики. Она заметалась между мыслями Павла Николаевича, Гончевой, Семена Заварухина, ей захотелось узнать, что думает Фокин, и, совершенно растерявшись, она стала звать Зота…
«Сеанс связи закончен, — сказал Зот. — Теперь ты знаешь, что видит третий глаз. Ты согласна идти по пути знания? Не хочешь стать вороной?» Она искала физинструктора и не находила его.
Глава 8
Воочию, а не третьим глазом
Лесной чертог блистает, как лампада.
Кумиры стройные стоят, как колоннада.
И стол накрыт, и музыка гремит,
И за столом лесной народ сидит.
Николай Заболоцкий
Пробудилась Даша на полке — ни дворца, ни катера… Выглянула в окно: на поляне — автомашина; из кузова спрыгнули несколько девчат, оставшиеся наверху откинули задний борт машины, там Катя Дрыгина деловито тащила за рога лохматого барана к краю кузова. «Стра-а-ашно!» — казалось, жаловался баран.
