Инги нет.
– Показалось, наверно, – убеждает себя Жанна, но с каким-то сомнением. – Ей тут нечего делать вообще-то.
– Ты говорила про Маську, – возвращаю я ее к нашей теме.
Да, логично. Маська в курсе. Кто как ни она.
После развода отец женился на ее матери, и мы были как два брошенных щенка в пустом доме, пока родители раскатывали по загранкам и устраивали приемы.
Нам было по восемь. Сначала бились насмерть. Носы расквашивали друг другу, устраивали подлянки. А потом как-то случилась гроза, и оказалось, что безбашенная новая сестра до ужаса ее боится. Настолько, что пришла ко мне ночью зареванная в комнату.
Маська знает про парусники.
Маська знала, что Инга хотела мне его подарить.
Маська ни шиша не рубит в сайтах, конфигурациях и зеркалах. Сама она ни за что бы не справилась.
Могла ли она так поступить с Ингой?
Могла.
Маська – маугли. Выросла с волками. Точнее со зверями. По-другому нашу семью не назовешь.
Могла ли она так поступить со мной?
Раньше я бы твердо сказал: «Нет».
До прошлого лета.
«Дим, не отталкивай меня. Ты нужен мне, Дим», – звучит у меня в голове ее пьяненький голос, вспарывая швы на ненужных, запретных воспоминаниях.
Мобильник лежащий на столе вибрирует в беззвучке. Высвечивается Рэм.
Нет, сначала договорю с Жанной, но та, кажется, больше не настроена на мое избиение.
– Лучшее, что ты можешь сделать, больше не появляться. Никак. Я больше не хочу с тобой разговаривать. Ты мне противен.
Она оставляет меня одного.
Вспугиваю все-таки решившуюся подойти ко мне с перекисью водорода официантку безумным взглядом.
Контроль шатает.
Набираю Рэма. Выслушиваю его и понимаю, что дождаться вечера не смогу.
Я должен узнать все прямо сейчас.
Глава 26
Инга
Господи.
Заметив Демона рядом с Жанной, я на инстинктах вылетаю за дверь кафетерия.
Этого не может быть!
Только не Жанна.
Перед глазами всплывает картина, как она держит Горелова за руку.
Вроде бы, что такого? Не целуются же.
Но я-то точно знаю, что Демон не любит, когда к нему прикасаются посторонние.
Значит, Жанна для него не посторонняя. Они сидят в кафетерии и держатся за руки.
Похоже, они меня не заметили.
Не знаю, почему это должно меня волновать.
Какая разница, увидят или нет?
Я только что лишилась последней подруги. Какое мне дело, до чувств других?
Наверное, я просто знаю, что не вынесу его победный взгляд.
Горелов ни перед чем не останавливается. Превращает мою жизнь в ад, как и обещал.
Перед глазами все плывет, лицо горит, сердце колотится.
Осматриваюсь, куда меня занесли ноги – женский туалет на первом этаже. Прислоняюсь пылающим лбом к зеркалу и бессмысленно разглядываю здоровенную трещину через всю его поверхность.
Я – как это зеркало. Есть трещины, которые, как ни склеивай, все равно уродуют внешний вид. Можно сколько угодно говорить, что дефектная вещь – вещь с историей, только сути это не меняет. Как правило, она уже не пригодна к использованию.
Мысли ворочаются с трудом.
Благословенное отупение не позволяет мне прочувствовать, как проворачивается нож в моем сердце. Эмоции гасятся тотальным опустошением.
Жанна. Я даже не могу обвинить ее в предательстве.
Она хорошая, но я знаю, каким Горелов может быть. Как он умеет кружить голову. Рядом с ним земля превращается в облака. Или в лаву. Демон – наркотик. Чувственный, порочный, эмоциональный, бьющий по всем инстинктам и затаенным желаниям. Безбашенный, делающий только то, что считает нужным, неконтролируемая стихия.
Разрушающая все, если ты не в центре этого смерча.
А пока ты внутри, ты не можешь даже дышать без него.
Раньше я думала, что только он живой. А теперь я понимаю, что он мертвый. Внутри. И все его поступки – попытки симулировать жизнь.
На автомате включаю воду и плещу в лицо, поражаясь собственному хладнокровию. Да, внешне меня еще потряхивает, но внутри – выжженная пустыня.
Или это просто неверие? Невозможность осознать?
Как в галлюциногенном сне, накладываются воспоминания вчерашних поцелуев с Демоном на картины из кафетерия. Словно кадры диафильма сменяются зарисовки меня, держащейся за щеку, когда Жанна, увидев таблетки, влепила мне пощечину, образы нашего с Гореловым первого раза и, как сквозь зум объектива, пальцы подруги, цепляющиеся за ладонь Демона.
Наверное, так все и должно быть.
Наверное, хорошо, что я узнала: не куплюсь больше на взгляды, руки, голос…
Наверное.
Хочется просто исчезнуть, чтобы никто не нашел, не трогал…
Звонок мобильного напоминает, что в этом мире не так легко остаться позабытой.
Жанка.
Очень не хочется брать трубку. Все существо восстает против. Но какой-то внутренний мазохист заставляет ответить.
– Инга, а ты где? – взволнованный голос подруги, пытающийся перекричать гомон толпы студентов, ввинчивается в мозг.
– Еду в бюро, – вяло ворочая языком, вру я. – А что?
– Нет, значит, показалось. Слушай, мне надо с тобой поговорить серьезно.
У меня все холодеет внутри. Кровь накачивает сердце толчками. В животе ворочается колючий ком.
Я не хочу слышать то, что она мне расскажет. Я уже все знаю.
– Я пока не могу… Напиши мне сообщением… – голова начинает кружиться.
– Это не так просто, – мнется Жанна. – Мне самой не нравится то, что я хочу сказать, прям выворачивает, но, думаю, ты должна знать…
– Алло, алло? – прерываю я ее монолог. – Плохо слышно, я в метро спустилась… Перезвоню тебе вечером...
И сбрасываю.
Хочется завыть. Словно внутри меня маленький зверек бьется в капкане.
Остается только перегрызть себе лапу, чтобы освободиться.
Непреодолимое желание постучатся головой о стену, чтобы боль физическая притупила душевную, чтобы звон в черепной коробке заглушил голос Жанки: «Думаю, ты должна знать…»
Бросаю на себя взгляд в зеркало – мокрые передние пряди липнут к белому, как мел, лицу, расцвеченному лихорадочными пятнами на скулах, глубокие тени под потухшими глазами и сухие губы.
От бестолкового разглядывания себя в зеркало меня отрывает появление в туалете нескольких щебечущих девчонок.
– Видела, да? Горяч! Блин, и какой-то невзрачной мышеле достался!
– Ага, все девки в кафетерии на него смотрели, а он от этой моли глаз не отводил…
Вылетаю из туалета.
Невыносимо.
Это точно про Горелова. Точно.
Все пропитано им.
Куда ни плюнь, кругом он. Везде про него. Спрячешься, а Демон тут как тут, продолжает уничтожать.
Я больна. Горелов – раковая опухоль. Стадия ремиссия ведь возможна? Если не полное излечение, то хотя бы… Хотя бы что?
Мне просто нужна передышка.
Я не представляю, как добралась до дома. Не могу даже вспомнить, заплатила ли я за проезд в автобусе. Помню, что сажусь на маршрут, идущий кружным путем, плюхаюсь на заднее сиденье и, привалившись к пыльному оконному стеклу, сосредотачиваюсь на том, чтобы ни о чем не думать.
Выходит хреново. И в этих болезненных попытках я действую на автомате.
Обнаруживаю себя уже возле подъезда на лавочке.
В чувство меня приводит поднявшийся ветер, швырнувший мне в лицо пыль с козырька над дверью.
Сколько сейчас? Достаю негнущимися пальцами мобильник.
Оказывается, я замерзла.
Три часа дня.
Понимаю, что и ноги задубели, коленки и те синие, но шевелиться все равно не хочется. Да и сил нет.
Телефон в руке булькает. Входящий от Тамары Львовны, хозяйки квартиры.
– Алло, – отвечаю.
– Ингуш, это ты там уже два с половиной часа на лавочке торчишь? Что случилось? Ключи потеряла?
Она живет в доме напротив, наверное, углядела меня с балкона. У нее там рассада какая-то, да и вообще пожилая женщина развлекается наблюдением. У нее даже бинокль есть, который она мне однажды гордо продемонстрировала. «Так что, зайка, плотные шторы в наше суровое время – это необходимость. Мало ли, у кого еще есть хороший Никон».
