В правителе Италии с редкой гармонией соединились две противоположности: в гневе он так же великолепно ужасен, как и гроза; в радости — так же милостив и прекрасен, как безоблачное небо. Он не успеет еще открыть свои уста, а послы по выражению его лица, доброму или сердитому, уже знают, что их ждет — мир или война. В тебе заключена такая масса достоинств, что каждая из них, взятая в отдельности, достаточна для того, чтобы считать человека совершенным. О, как хотелось бы, чтобы к плодам этого Золотого века добавился королевский отпрыск от тебя! Как было бы хорошо, если бы на руках у тебя играл наследник твоего королевства и если бы он воспринял от нас ту уверенность в счастливом радостном завтра, которую мы положили к твоим ногам!»
Само собой разумеется, что к этим восторженным похвалам нужно относиться с известной долей скептицизма ведь они исходили из уст панегириста. И тем не менее Эннодий вовсе не был всего лишь придворным льстецом. Несколько лет спустя он дает такую же, весьма высокую, оценку Теодориху в частном письме к одному южногалльскому епископу:
«Его успехи в войне есть результат нашей молитвы о воздаянии ему за то, что он, исповедуя совсем другую религию, сделал все возможное, чтобы защитить нашу веру. Не изменяя своих религиозных убеждений, он продемонстрировал удивительную терпимость ко всем инакомыслящим. Если наши церковные дела шли не очень хорошо, он искренне сожалел об этом. Зная огромные возможности наших не слишком обеспеченных людей, он удерживал их от стремления к чрезмерно большому богатству. В пресвитерах он высоко ценил врожденные добродетели и старался внушить им те, которых у них не было…
О Христос, наш Спаситель, избравший Своим слугой нашего короля! Сделай так, чтобы его жизнь на земле продлилась как можно дольше!».
Подобные оценки остготского короля, которые содержатся в двух письменных свидетельствах ортодоксального священника, убедительно говорят о том, что между Теодорихом и Ортодоксальной Церковью существовали самые дружеские отношения. С большой долей вероятности можно утверждать, что их сблизило и одинаково негативное восприятие ими Византийской империи. Нет ни малейшего сомнения в том, что в создавшейся ситуации интересы Теодориха и Папы полностью совпадали. Один из них всегда мог рассчитывать на поддержку другого; византийский цезарепапизм угрожал королю-арианину в той же степени, что и монофизитская ересь — Папе; глава римской Церкви, стоящие за ним епископы, а также аристократы поддерживали короля, все еще вынужденного мириться с властью императора.
В Византии, а также в провизантийски настроенных римских кругах этот прочный союз короля и римской Церкви воспринимали как непреодолимое препятствие, лишающее пропаганду идей, направленных на политическое объединение, каких-либо шансов на успех. И пока между Римом и Константинополем существовал церковный раскол — а он длился в течение всего времени правления исповедующего монофизитство императора Анастасия I, скончавшегося в 518 году, — Теодорих мог спокойно смотреть в ближайшее будущее.
Глава 5
Политика Теодориха noотношению к другим германским народам
Швее же в то время Теодориху следовало опасаться не столько Византии, сколько других германских вождей, боровшихся с ним за господствующее положение в Западной Европе. На территории прекратившей свое существование Западной Римской империи появилось большое количество независимых германских королевств: франков, вестготов, бургундов, вандалов и остготов. Каждое из них избрало свой собственный путь, и каждое, кто в большей, кто в меньшей степени, было объектом реституционных планов императора. Как правило, все эти государства были настроены враждебно друг к другу. Помыслы Теодориха, с самого начала его прихода к власти, были направлены на то, чтобы обеспечить себе сильное политическое влияние во всех странах, возникших на месте распавшейся Империи. И если император — так пытался Теодорих теоретически обосновать свои претензии на главенствующее положение — стоит намного выше любого из германских вождей, то и его полномочный представитель на Западе, который носит пурпурную мантию и имеет другие императорские инсигнии[29], должен обладать более высоким статусом, чем остальные германские короли. А поскольку Италия (в течение многих лет являвшаяся географическим, политическим и, в первую очередь, культурным центром бывшей Западной Римской империи), безусловно, занимает и сейчас доминирующее положение по сравнению с любой из римских провинций, то и ее правитель должен возвышаться над правителями этих периферийных государств. Теодорих считал, что оба названных выше фактора дают ему полное право претендовать на ведущую роль среди остальных германских королей Западной Европы.
В действительности же ему удалось обеспечить себе лишь «некоторый вид морального протектората» над другими германскими племенами: находясь в Италии, он со своими остготами стал естественным соединительным звеном между остальными варварами и сокровищницей римской культуры. Чем дальше эти варвары находились от Рима — эсты пришли аж с Балтийского моря, чтобы принести ему присягу, тем сильнее это тешило самолюбие остготского короля. Когда Теодорих отдал в жены тюрингскому королю Херминафриду свою племянницу Амалабергу, которая была дочерью его сестры Амалафриды от первого брака, он написал ему письмо, в котором были такие строки:
«Вы, отпрыск королевского рода, отныне примете на себя часть славы блестящего рода Амалов. Мы посылаем Вам бриллиант нашего двора и дома, красу всего рода, мудрую советчицу, прелестнейшую из женщин. Она должна разделить власть с Вами и управлять Вашим народом с мудрым усердием, чтобы он стал еще более счастливым. Вы получаете женщину с достоинствами, которые высоко ценятся в Италии: она сведуща в науках, чтит старинные обычаи, имеет царственный вид благодаря не только своему происхождению, но и своим женским достоинствам; мы помним, что Ваше отечество гордится своими традициями не менее, чем своими победами».
Не забыл Теодорих и о бургундах, отправив к их королю Гундобаду Боэция, который привез ему в подарок солнечные часы и клепсидру: Гундобаду надлежало иметь в своем королевстве все то, чем он когда-то восхищался в Риме; благодаря своему королю бургунды должны были избавиться от варварских обычаев. С тем же посланником Теодорих отправил к королю франков человека, умеющего играть на кифаре: подобно Орфею, он должен был тронуть чарующими песнями суровые сердца его подданных. Теодориху очень хотелось добиться поставленной цели — сделать так, чтобы эти дружественные остготам племена изжили жестокие варварские нравы, перестали решать споры с помощью насилия, а обратились бы, в поисках справедливого решения, к закону, что уже было свойственно остготам.
Но не это было главным: используя глобальную "систему альянсов", Теодорих хотел объединить под своей властью все германские народы, живущие на территории развалившейся Западной Римской империи. Его собственный политический опыт и реальная оценка исторических событий подсказывали ему, что различные германские народы не имеют общей национальной идеи. Чем явственнее Теодорих видел, насколько сильным было стремление византийского императора к реставрации прежней империи включая государства, находившиеся в центре Европы, в том числе и его собственное, а также расположенное в провинции Африка государство вандалов, тем больше он убеждался в том, что необходимо противопоставить свою федеративную политику политике Византии, основным лейтмотивом которой было натравливание одного германского народа на другой.
Конечно же, стремление Теодориха к объединению всех германских народов под своей эгидой можно считать лишь проявлением его политического идеализма и беспочвенных фантазий. Но оно было совершенно оправданным, ибо он прекрасно осознавал шаткость своего положения. Зная о постоянно грозящей ему опасности, Теодорих просто не мог сидеть сложа руки и ждать, когда с ним расправятся.
И, может быть, такая попытка объединения всех живущих на территории Империи германских народов была единственной возможностью избежать этого? Во всяком случае, несмотря на то что Теодорих, скорее всего, прекрасно отдавал себе отчет в невозможности полного осуществления надежд всех этих народов, он не собирался отказываться от такой попытки. Разумеется, Теодорих знал, что реальная власть, которой он обладал, была явно недостаточной; поэтому он старался убедить варваров в своей избранности, используя заимствованную у римлян великолепную внешнюю атрибутику монарха, а также моральные критерии, слабость которых была совершенно очевидной. Но он верил в свою путеводную звезду и старался достичь своей цели любыми средствами, действуя, тем не менее, с предельно умной осторожностью.
