Тех самых, отчего у нас безнадежно больной наследник престола. Слышали-с… Иной раз барон боялся за свое лицо, дабы оно не выдало крамольных мыслей. Ольга преданна Александре и шуток на ее счет не приемлет, как и критики, все воспринимает исключительно буквально.
Война не разразилась сразу. Ей предшествовала длительная дипломатическая артподготовка. Сначала образовался германо-русский союз, омраченный несогласием по Восточной Пруссии. Вильгельму наплевать на Варшаву, а Кенигсберг — знаковый город для германцев. Николай Второй явил редкое упорство, не желая отдавать трофей Елизаветы Петровны. Обосновывал нежелание вернуть те земли крайне просто: его предшественник Петр Третий, возвративший Кенигсберг германцам, быстро и плохо скончался. Императоры договорились для начала разделить шкуру неубитого британского льва, а потом вернуться к спорным землям на континенте.
До Кинг Чарльз-стрит и Даунинг-стрит донеслись отголоски дипломатических маневров, явно основанных на краже секретов из Форин-Офис. На Лондон обрушилась эпидемия расследований, а потом и шпиономании. Русские помогли бежать сэру Идену. Вообще, в подобных обстоятельствах разведки охотно приходят на помощь своим агентам, ибо скандал, суд и тюрьма для них резко отпугивают последующих кандидатов на вербовку. Естественно, молодой человек предпочел отправиться в Петроград.
Там он навел справки о баронессе Ольге фон Врангель, с восторгом узнал, что она в столице. Через общих по Лондону знакомых пробрался на прием, где к полному ужасу услышал: барон Петр Николаевич Врангель с супругой. Их представили. Эта женщина также ослепительно хороша, но иначе, гораздо старше ненаглядной Ольги. Ее муж, высокий генерал с жестким выражением на лице, глянул подозрительно.
— Excuse me… Простите, благородный сэр, — промямлил шпион. — Не соблаговолите сказать, есть ли у вас в роду иные дамы, зовущиеся Ольга фон Врангель?
Ответ обескуражил.
— Вы — англичанин?
— Да, сэр.
— Убирайтесь прочь отсюда, пока я вас палкой не отходил.
Сэр Иден дважды открыл и закрыл рот, не зная, что сказать, затем услышал продолжение на таком же чистом английском языке:
— Проваливайте из этого дома и из России на… — Тут барон проявил знание не только широты, но и глубины языка Альбиона. — Не то пристрелю без дуэли как собаку. Живо!
Общий знакомец уволок Энтони в другой угол зала.
— Простите великодушно, запамятовал. Генерал-лейтенант весьма зол на англичан, не попадайтесь больше ему на глаза. Ну что вам стоило сказаться американцем! А я при случае уточню у баронессы о других Ольгах.
В чудовищно растрепанных мыслях несчастный влюбленный поймал экипаж и сказал адрес доходного дома, где остановился. Сказанное баронессой о наличии или отсутствии у нее родственниц с тем же именем молодой человек так и не узнал. От стены отделился неопрятного вида мужчина. Он без разговоров засунул в живот сэру Идену большой мясницкий нож. Потом споро побежал к безукоризненно одетому и выбритому заказчику злодейства. Джентльмены любят продавать других и терпеть не могут, когда торгуют ими самими. Парадокс!
После этого в России до зимы не произошло ничего существенного, достойного отдельного рассказа. Страна готовилась к новой войне, но население этого не знало или предпочитало не знать. Страхов, потерь и национального самоутверждения от героических побед хватило с лихвой за первые месяцы боев с австрийцами и германцами, оттого в бой рвались разве что выпускники армейских и морских училищ. Так наступил декабрь 1915 года.
Снова снег на поле боя, белоснежный у Вердена и сероватый от морской близости на холмах близ Ипра. Война, задуманная в тиши лондонских кабинетов в виде короткого и решительного удара по непомерным германским амбициям, растянулась на полтора года, вступив во вторую зиму. И ей не видно конца. А если он и будет, то принципиально иным, чем планировали британские политики. И все из-за непредсказуемости русских. Они сепаратно вышли весной из войны. Разведка доносит, что эшелоны с войсками двинулись из Восточной Европы к Западному фронту. Но в союз Германии и России невозможно поверить, слишком много крови они выпили друг у друга. Либо просто не хочется верить.
Из Парижа положение воспринималось совершенно иначе. Париж не отделен от фронта Каналом. Этот город хорошо помнит франко-прусскую войну, пленение Наполеона Третьего и германский сапог. Поэтому когда на стол президента Раймона Пуанкаре легла весьма секретная записка о возможном русском посредничестве при заключении мира с Вильгельмом, он не порвал ее гневно, не потребовал демонстративно уведомить британских союзников. Президент задумался. Затем распорядился немедленно пригласить премьер-министра, настояв, чтобы тот бросил даже самые неотложные дела.
Жорж Клемансо, взволнованный срочностью, застал президента в на редкость спокойной позе. Тот стоял у окна, рассматривая заснеженные деревья в парке Елисейского дворца, и, казалось, вообще отрешился от суетного мира, где Франция увязла в изнурительно долгой войне без конца и края.
— Господин президент!
— Тихо, Жорж. Дай еще секунду насладиться безмятежностью за стеклом. Если мы с тобой сейчас ошибемся, больше такой возможности не будет.
Премьер также шагнул к окну. Близкие, даже несколько фамильярные, отношения двух политиков не стирали разницы между ними, особенно в возрасте. Откровенно постаревший премьер-министр с глубокой лысиной на полчерепа, с усталым печальным лицом и грустными седыми усами выгодно оттенял президента, энергичного, подвижного, с яркими живыми глазками, хотя и на нем плеши начали неумолимое наступление, считая Верденом макушку.
— Русские предложили посредничество в переговорах с Вильгельмом о мире, — прервал молчание Пуанкаре.
— О! Замечательная новость, Раймон! Русские не стали бы дергать нас, не будучи уверенным, что кайзеру тоже нужен мир. А каково мнение Лондона?
— В том и проблема, Жорж. Германия не ищет мира с Великобританией. И Николай, похоже, принял его сторону.
Премьер нащупал кресло и тяжело опустился в него.
— Мы с таким трудом сдерживали бошей, когда они воевали на два фронта… Если их поддержат русские — это катастрофа.
— Да, дорогой друг. Именно. Я убежден, что совместными усилиями двух империй Франция неминуемо будет захвачена, кто бы ее ни оборонял — британцы, мы или обе наши армии вместе. Германцы с русскими выкатят против нас пятимиллионную армию, самолеты, танки, соединенный флот их не меньше, чем Грандфлит.
— Мерд! — ругнулся Клемансо, хотя к ситуации подошли бы словечки похлеще. — Сколько же у нас времени на раздумья?
— Сутки. Да-да, ты не ослышался, дорогой Жорж. Если я уведомлю их дипломатическую службу, завтра же сюда прибудет личный посланец русского государя. Собственно, что я рассказываю. Сам почитай.
Премьер взял в руки листок.
— Они обещают показать документы, освещающие ситуацию в абсолютно другом свете. Верно, я слышал — они раздобыли какие-то бумаги из Форин-Офис и шантажируют ими полмира. Как ты думаешь, Раймон, отчего предложена тайная встреча?
— Намекают, что не хотят оказывать на нас чрезмерное давление, как если бы британцы узнали об официальных консультациях в Париже за их спиной. Тайная дипломатия чем хороша — мы имеем право за нее не отчитываться, а наши враги и союзники имеют возможность ее не замечать.
— А если откажемся, русские начнут развертывание своих войск, нацеленных на разгром французской армии. Раймон, похоже, выбор у нас невелик. Как минимум выслушаем.
— И заработаем лишний день безмятежности, — сухо отрезал президент, вдруг подобравшийся, как пантера перед прыжком. — Один день, не более. Без иллюзий, мой друг.
Судя по тому, что личный посланник Государя граф Воронцов рано поутру постучался в апартаменты Клемансо, он заранее прибыл в Париж, не имея официального дипломатического прикрытия. Так, закупить с женой наряды к Рождеству.
— Пардон, месье премьер, что настоял на приватной встрече у вас дома. Обстоятельства к тому принуждают. — Легкими и точными движениями, выдающими гимнаста и фехтовальщика, русский извлек конверт, содержавший некоторую часть фото, показанных весной в Стокгольме на столь же тайной встрече. — Соблаговолите ознакомиться.
Не новичок в политике, Клемансо понимал, что, играя в команде с англичанами, нужно держать ухо востро и не удивляться удару в спину. Но что к сердцу Франции с самого начала войны был приставлен нож, а джентльмены с холодной рассудочностью подумывали — втыкать его или нет, произвело на премьера неприятное впечатление.
— Обратите внимание. Здесь нет особой подлости в отношении французов. Британцы ко всем так относятся, без исключений.
Министр собрался с мыслями.
