Становилось жарко. Расставленные вдоль стены цветы в горшках блестели, как будто бы здесь, внутри, дождь тоже все это время поливал их. Никто и никогда уже не смог бы остановить Густавуса Коломара Куртеринга, и Карола восхищалась тем, с какой любовью старик описывал прошлое, всегда казавшееся ей чем-то удушливым, густым и непроницаемым, как Алькенский лес или как тайна Германии.
Орландо откинулся на спинку диванчика и нащупал под столом руку Каролы.
— Не буду подробно излагать вам историю той любви. Вам, мсье Натале, несомненно, известны ее основные вехи…
В его глазах время от времени проскакивали озорные искорки. Казалось бы, сухарь ученый с хитроватым лицом, человек, целиком состоящий из знаний, — и вдруг откуда ни возьмись это мальчишество, заставляющее его выцветшие глаза светиться еще сильнее…
— Что касается нового персонажа, уже готового выйти на сцену, которого Гёте нарек Вертером и чье настоящее имя Карл Вильгельм Ерузалем, то здесь я уточню всего лишь две детали. Это студент. Сердечные делишки ему отнюдь не в новинку, и он принадлежит к развеселой шайке кутил из Фольперстхаузена, даже, судя по всему, является ее потешным предводителем. А еще смею вас заверить, что все собранные мною свидетельства… а на это расследование я потратил большую часть своей жизни… Словом, могу утверждать одно — и я докажу вам это, господин Натале, — Вертер был полной противоположностью романтичного юноши, склонного к самоубийству. Впрочем, он себя и не убивал.
Карола взглянула на Натале. Его профиль отчетливо выделялся на фоне стекла, усеянного отблесками фонарей с набережной, которые были видны даже отсюда…
Значит, Гёте выдумал всю эту историю?
Сухой смешок вырвался из груди Крутеринга. Его ноги под столом ходили ходуном.
— Вовсе нет, Гёте искренне верил, что Вертер-Ерузалем покончил с собой. Как свидетельствует его переписка, это самоубийство тронуло его до глубины души, именно оно побудило его взяться за пересказ этого нашумевшего происшествия: еще бы, мужчина умирает от любви! Какая удачная находка! Полицейские протоколы, кстати, тоже свидетельствуют, что Карл Вильгельм Ерузалем собственноручно свел счеты с жизнью накануне Рождества, года, милостью Божьей, 1773.
— И что же, разве не так было на самом деле?
— Определенно нет.
Карола протянула руку, и ее ладонь сверкнула белизной в круге света, падающего из-под абажура.
— Господин Куртеринг, — сказала она. — Вертер умер от пули, выпущенной из револьвера. Полиция говорила о самоубийстве, молва твердила о самоубийстве, и два века спустя все по-прежнему считают, что это было самоубийство. Но раз самоубийства не было, то что же стало причиной смерти Вертера?
Настал черед Куртеринга выпрямиться. Его седые волосы растрепались, и Натале показалось, что щуплое тело профессора задрожало.
— Вы задали хороший вопрос, мадемуазель, — промолвил Куртеринг.
Без видимой причины Каролу охватило странное чувство, будто кто-то вдалеке отворил дверь и ледяной ветер, прилетевший из чужих далеких стран, обдал холодом ее сердце.
Маргарет очень осторожно подняла кошку, спавшую у нее на коленях. Ингрид, дремавшая в глубине кресла, приоткрыла один глаз, удивленная такой непривычной деликатностью. Распрямив колени, девушка легко подпрыгнула и разжала руки. Кошка взлетела в воздух, выпустила когти и, зарычав от ужаса, вцепилась на лету в стенную обивку, повисла на ней. Лишь чудом извернувшись, она упала на лапы и юркнула под кресло.
Ингрид Волленхаус молча улыбнулась, от чего остатки утреннего макияжа на ее лице потрескались еще сильнее.
— Однажды ты убьешь ее, ведь правда?
Маргарет пожала плечами. Она никогда не любила Бабусю. И просто ненавидела ее с тех пор, как Карола уехала с Орландо. Ей не хотелось смотреть на часы: было уже поздно, а ночью наступает время любви. В этот момент они, должно быть, уже в постели. Вдвоем в Вене. Она представляла, какое это, должно быть, безумное удовольствие. До сих пор она не любила ни одного из мужчин, которые когда-либо были с нею рядом… Даже того прошлогоднего финна, такого хрупкого, с девичьими руками. Карола же всегда имела то, что хотела. Вот и в этот раз она забрала постояльца себе. Теперь она больше не вернется в Сафенберг. Зачем ей это нужно? Снова возиться с этими впавшими в детство маразматиками и терпеть тупого простака Крандама, который даже не способен…
— Людвиг! Маргарет хотела убить кошку!
Голос этой старухи способен был преодолеть стены. Иногда по ночам она кричала — пронзительно, как малая девчонка.
— Я видела, она как подбросила ее вверх, под самый потолок…
Людвиг Кюн вошел в салон и с трудом присел на корточки перед камином. Стекла его очков превратились в два красных круга.
— Зима будет холодной, — сказал он.
Маргарет встала, ее охватило знакомое и ненавистное ей чувство: она сама не знала, чего хотела, внутри нее царила бескрайняя пустота, которую нечем было заполнить. Такое часто на нее находило, но именно теперь, в этой комнате, это чувство обострилось до предела. Слишком мною темноты под потолком, много ковров, много стариков, а вокруг огромная пустынная долина…
Ингрид хлопнула в ладоши, и сухой резкий звук отозвался эхом, словно в пустом театре.
— Спят они все, что ли?
Людвиг все еще смотрел на огонь. Его лысина блестела, словно гладкий розовый панцирь скарабея. Он протянул руки к огню. Да, все, должно быть, спали. Лишь проходя мимо комнаты своего отца, он слышал шум. Старик, наверное, снова взялся рисовать.
— Карола вернется?
Маргарет повернулась к старухе. В отсветах пламени волосы Ингрид сменили оттенок на грязно-розовый. Ее губы были влажными от слюны.
Психи. Больные. Нужно смываться отсюда.
В очаге тихонько треснуло полено, но не этот звук заставил Маргарет вздрогнуть. Кто-то стучал в стену. Равномерный стук в перегородку, доносившийся со второго этажа…
Людвиг встал, и его колени хрустнули.
— Сдохните! — завизжала Ингрид. — Сдохните вы все…
Маргарет взглянула на отца. Теперь мертвец стучал громче. Ей показалось, что Людвиг вдруг решил больше не шевелиться, что он так и останется стоять спиной к пламени, пока все не утихнет.
Полумрак «Кистлеркафе» прорезан светящимися кругами от абажуров. Свет едва касается лиц, однако Карола прекрасно различает профессора Куртеринга. Наверное, потому что он, увлеченный рассказом, склонился над сто лом…
— Итак, тело Карла Вильгельма Ерузалема обнаружили утром. Его нашла Шарлота. И здесь Гёте пускает в ход вымысел, изменяя две детали. Писатель утверждает, что Вертер-Ерузалем пустил пулю в лоб у себя в кабинете и, что когда приехал врач — а это более чем через шесть часов после выстрела, — он был еще жив. У Гёте, несмотря на весь его безумный романтизм, присутствует здравая доля реализма. Чтобы придать рассказу большую правдоподобность, он приводит точные детали. Так, он сообщает, что выстрел пришелся повыше правого глаза и что мозг не был задет. Массне, или, вернее сказать, авторы оперного либретто, идут еще дальше: у них Вертер умирает на улице, под зимним снегом, на руках у Шарлоты. Что поделать, в конце оперы нужен дуэт…
Карола отметила, что Орландо зажег сигарету, третью с тех пор, как они сюда пришли.
— Подведем итог, — сказал Натале. — Этот Карл Вильгельм Ерузалем влюбляется в Шарлоту Хард, хозяйку дома, в котором он останавливается. Она замужем, поэтому отказывает ему, а пару месяцев спустя находят его труп с пулей в голове. Рядом с трупом пистолет, и следствие приходит к выводу, что это самоубийство. И все же можно предположить, что люди, занимавшиеся этим делом, имели свои причины, чтобы…
Карола увидала, как сморщилось лицо Куртеринга: теперь перед ней была глиняная маска, которую можно было бы озаглавить «Ликование». Когда он заговорил, его голос звучал выше на октаву.
— Вы упускаете одну деталь, господин Натале. На первый взгляд, она не имеет ничего общего с этой историей, но именно благодаря ей все и проясняется: Герберт Хард, муж Шарлоты, занимал в то время высокую должность в магистрате.
В нескольких столиках от них один из посетителей перевернул страницу газеты, и шорох бумаги смял тишину.
— Вы хотите сказать, что он сам вел расследование?
— Практически так оно и было. Расследование поручили другому судье, сведения о котором я нашел более двадцати лет назад: он был лучшим другом мужа Шарлоты. Другом и коллегой.
Орландо выпустил синий дым, который заполнил конус света и поднялся под абажур. Казалось, из-за дыма лампа стала светить ярче.
— Я держал в руках промежуточные заметки следствия, продолжил Куртеринг. — Они все еще хранятся в архивах судебной канцелярии. Я могу утверждать, что никакого настоящего расследования не было, я приберег для вас несколько очевидных противоречий, пару существенных пробелов. Они даже не учли то, что Ерузалем через день должен был отправиться на свадьбу одной своей родственницы, и что накануне он кутил в Шорфестене, в кабаре «Золотая беседка», и что…
