– Она появилась непонятно откуда, – прошипел Нэт, – платит только наличными и никогда не включает свой интерфейс. Она явно от кого-то прячется. Можешь ей передать, что, если она сообщит о случившемся с Рафферти, я использую ее удостоверение.
Ана вспомнила про состриженные волосы, которые прятала на дне сумки. Хорошо, что она успела от них избавиться! Ее мысли снова вернулись к грузу, привязанному к ноге мальчика. Нэту страшно. Видимо, он считает, что она может вызвать психпатруль.
– Нет, – возразила Лайла. – Она не такая. Я все объясню.
– Я оставлю стержень у себя, – заявил Нэт.
У Аны так отчаянно колотилось сердце, что она боялась, как бы в наступившей тишине этого не услышали.
– Ладно, – уступила Лайла. – Но пусть считает, что потеряла его. Я буду за ней присматривать. Если мне покажется, что она пытается связаться с патрулем, я дам тебе знать, а ты сделаешь все, что потребуется.
Нэт не ответил. У Аны сердце сжалось от дурных предчувствий. Если ее удостоверение останется у Нэта, тайна ее личности будет под угрозой. Он явно ей не доверяет. Она спасла его сына, но вместо того, чтобы заслужить его доверие, пробудила в нем подо-зрения. С этого момента он будет следить за каждым ее движением. Как она сможет заговорить про арест Коула и секту «Просвещение», если они будут ставить под вопрос любые ее поступки?
– Надо было оставить ее на причале, – проворчал Нэт, тяжело поднимаясь по трапу.
Потом Ана долго лежала совершенно тихо, слушая, как Лайла прибирается на камбузе. Бродить по Городу с отключенным интерфейсом, чтобы ее не могли выследить, – это одно, а оказаться без стержня удостоверения – совсем другое. У нее не будет никакого запасного варианта, если у нее кончатся наличные или случится нечто экстраординарное. Она никак не сможет доказать, кто она такая. В случае травмы или несчастного случая ее отправят в антисанитарную, полную микробов больницу для Психов. Ей придется ожидать операции второсортных врачей, которые вечно перерабатывают и постоянно бастуют. А что предпримет Нэт, если воспользуется ее стержнем и выяснит, что она – та самая пропавшая девушка, обрученная с Джаспером Тореллом? Ему не понравится, что ее разыскивает половина лондонских смотрителей, это уж точно. Не говоря уже о том, как она внедрилась в его семью, чтобы получить сведения о местонахождении Джаспера.
Ана обдумала возможность возвращения домой. Наверное, она могла бы воспользоваться версией отца и смотрителей, притвориться, будто ее похитили, но ей удалось сбежать от злоумышленников или ее освободили. Когда смотрители утащат ее к себе и задержат на несколько часов для допроса, она сможет солгать: сказать, что ей дали снотворное, оставили в какой-то комнате, а потом снова дали снотворное. А потом по совершенно непонятной причине Психи вернули ее назад. Но что, если Нил – охранник КПП – сказал им правду?
Да и вообще, даже если смотрители ей поверили бы, даже если бы ей удалось обмануть и Коллегию, ее отец догадается об истинном положении вещей: ведь это он учил ее лгать! И он, наверное, надежно запрет ее дома до возвращения Джаспера или же до того момента, когда Коллегия заявится, чтобы выставить ее из Общины. Нет, пути домой не было. Ей нельзя возвращаться, не узнав, где Джаспер. Она поняла это еще утром.
Ана закрыла глаза и неожиданно для себя вспомнила последний канун Нового года у Тореллов. До ее восемнадцатилетия оставалось всего четыре месяца, она была уже слишком взрослой, чтобы проводить время в детской части дома, но чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы общаться с молодыми парами, недавно заключившими союз.
В конце концов она оказалась у плавательного бассейна: устроилась на шезлонге в темноте и холоде, накрыв плечи ковриком из пенки. Спустя какое-то время ее отыскал Джаспер. Он пришел с огромной материнской шубой из искусственного меха и молча протянул ее Ане, а потом смотрел, как она одевается.
– Что ты так смотришь? – спросила она. – Как будто я могу разрыдаться или сломаться! Этого не будет. Но тебе надо понять, что я никогда не стану здесь своей. Даже если мы все-таки вступим в союз.
Он присел на шезлонг рядом с ней, держась на требуемом приличиями расстоянии.
– А ты никогда не задумывалась о том, – сказал он, – что все происходящее с Чистыми и остальным населением – это нечто вроде научно обоснованного расизма? Чистые считают себя лучше других, считают, что им дано божественное право все решать, потому что все остальные, если им верить, просто не в своем уме. Науку словно используют для того, чтобы санкционировать уверенность в собственном биологическом превосходстве.
– Наука не может быть расистской. Наука – это понимание того, как все устроено и работает. А вот наша интерпретация и использование этого знания иногда могут оказаться порочными.
– А! Но если за научным открытием или разработкой стоит некая цель, то это же отражается на ожидаемых результатах?
Ана покачала головой.
– Научный факт – это научный факт, и неважно, получен ли он с помощью индукции или дедукции.
Джаспер улыбнулся.
– Похоже, ты меня переспорила, – сказал он, а потом встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться. – Нам надо идти в дом. Если мы хотим, чтобы Коллегия разрешила проведение обручения, то, наверное, нам пора начать придерживаться принятых правил. Мы ведь не хотим подавать им какой-то повод передумать, правда?
Ана взяла его за руку, которая оказалась теплой и мягкой. Спрятав подбородок в мягкий воротник шубы, она тайком улыбнулась. Джаспер умный и интересный. Он не лишен недостатков, но у него есть и немало сильных сторон. Они пошли рядом, не касаясь друг друга. Перед тем как пройти в дом через стеклянные двери, занимавшие всю стену, он остановился. Разноцветные огоньки горели среди цветов и сияли вдоль крыши дома.
– Это тебе, – сказал он, потянувшись к ее дальнему боку и вынув из кармана материнской шубы конверт.
От близости их тел ее обдало жаром. Она прижала ладони к щекам, чтобы их охладить. Праздничные огни окрасили золотую печать на эмблеме Коллегии в зеленый цвет. За стеклянными дверями гости вели обратный отсчет: до полуночи оставалось всего несколько секунд.
Она приняла из рук Джаспера конверт и неловкими пальцами вскрыла его. В последний раз конверт с золотой печатью она получила тогда, когда Коллегия явилась к ней в школу с новыми результатами анализа на Чистоту.
– Пять!.. – крикнули гости. – Четыре!..
Ана прочла карточку:
Обручение
Джаспера Дэвида Торелла и Арианы Стефани Барбер
состоится
в пятницу, 21 марта 2041 г.
в ратуше Хэмпстедской общины
в 5.30 вечера
– Три… два… один!
В комнате раздались радостные крики. Взорвались праздничные хлопушки, а на дальней стороне бассейна зажегся фейерверк в форме вращающегося колеса, рассыпавший по воде желтые и розовые искры. Двери гостиной открылись, выпуская наружу шумное веселье. Гости устремились в сад, громко призывая друг друга не забывать про бассейн.
Джаспер наконец назначил дату их обручения!
Ана онемела. Он наклонился к ней, словно собираясь что-то сказать ей на ухо, но вместо этого его губы нежно коснулись ее губ.
– Наверное, мне теперь надо держаться от тебя подальше, – пробормотал он. – Иначе я все время буду нарушать правила.
Он ускользнул в толпу, оставив ее стоять столбом в шубе его матери. Ее пальцы судорожно сжимали конверт, колесо фейерверка в ночном небе плевалось и шипело.
Она так долго боялась, что Джаспер ее бросит, так долго переживала из-за того, что ему придется ради нее пожертвовать столь многим, что даже не представляла себе, насколько счастливы они могут быть вместе.
Ана сморгнула щиплющие глаза слезы и с трудом приподнялась на локте. Повернувшись в сторону камбуза, она увидела, что Лайла сидит там за узким столиком с бумагой, ножницами и клеем.
– Эй! – сказала Лайла, оборачиваясь. – Как ты себя чувствуешь?
– А можно…
Ана прижала ладонь к горлу, которое сильно саднило, и знаком попросила попить.
Лайла принесла ей стакан воды и присела на диван рядом с ней. Ана отпивала воду маленькими глотками.
– Аспирин… – попросила она.
Лайла кивнула, встала и перешла к кухонному шкафчику, в котором какое-то время копалась. Вытащив коробку из-под хлопьев, она вытрясла оттуда все содержимое и выковыряла таблетку из серебряного пакетика, оказавшегося на дне коробки.
– Приходится его прятать из-за…
Ее голос сорвался.
«Из-за Рафферти», – подумала Ана. Потому что рядом с ними живет четырехлетний мальчик с суицидальными наклонностями.
Лайла снова села рядом с Аной и начала нервно ломать пальцы. Ана с трудом проглотила таблетку, запив ее большим глотком воды.
– Ты его спасла, – сказала Лайла. – Спасибо тебе.
