Гансъ много бы далъ, чтобы тоже выкурить трубочку.
Наконецъ обсудивъ, какъ видно, вопросъ со всѣхъ сторонъ, старикъ откашлялся и сказалъ, смотря Гансу пристально въ глаза:
– Ковриковъ я къ нимъ не носилъ, а только пару заказанныхъ туфель, прямо съ фабрики, а это хуже, Гансъ, гораздо хуже!
Гансъ не спросилъ, почему туфли хуже, чѣмъ коврики, онъ зналъ это очень хорошо.
Здѣсь въ горахъ былъ обычай, что женихъ передъ свадьбой, дарилъ невѣстѣ пару башмаковъ, какъ бы приглашая ее воспользоваться этимъ орудіемъ при первомъ удобномъ случаѣ.
И такъ г. Кернеръ и Грета помолвлены? Съ какихъ поръ? Къ чему и распрашивать, если это правда?
– Одолжите мнѣ вашего табаку, – сказалъ Гансъ.
Онъ прежде совѣстился попросить у старика табаку, но теперь онъ чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, что казался себѣ самому не лучше тѣхъ собакъ, которыя злобно на него косились, каждая изъ своего угла.
Старикъ досталъ изъ ящика въ столѣ кисетъ съ табакомъ; Гансъ набилъ себѣ трубку и нѣсколько времени они курили молча. Наконецъ старикъ сказалъ:
– Не печалься, Гансъ! Она не про насъ съ тобою. Радуйся, что ты раздѣлался съ нею! Женщины только кружатъ голову человѣку! Я во всю жизнь старался не имѣть съ ними никакого дѣла.
У Ганса вертѣлся на языкѣ горькій отвѣтъ на то, что старый, грязный, безобразный Клаусъ смѣлъ себя ровнять съ такимъ молодцомъ, какъ онъ, но старикъ былъ правъ. Гансъ глубоко вздохнулъ.
– Ну, за что ты теперь намѣренъ приняться? – началъ опять старикъ. – Никто тебя тамъ не нанимаетъ? Не правда ли?
– Никто, – сказалъ Гансъ. – Не придумаете ли вы чего-нибудь для меня?
Старикъ, казалось, что-то обдумывалъ; онъ бросилъ лукавый взглядъ на молодаго человека и сказалъ:
– Ты былъ у Репкѣ?
– Былъ. Онъ меня тоже не хочетъ брать.
– Когда ты былъ у него?
– На другой день послѣ моего возвращенія.
– Сходи опять къ нему. Репке нуженъ работникъ на гипсовой мельницѣ. Можетъ быть онъ и найметъ тебя.
– Не замолвите ли вы ему словечко за меня? – сказалъ Гансъ, который, при воспоминаніи о неудачныхъ попыткахъ найти себѣ работу въ деревнѣ, сделался более сговорчивымъ.
Старикъ пожалъ плечами.
– Вотъ нашелъ человѣка! Мне ли бѣдняку имѣть дѣло съ такимъ богачомъ, какъ Репкѣ? Онъ со мною и двухъ словъ не сказалъ въ жизни!
Гансъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ. Какъ, разве не Репкѣ вышелъ сейчасъ отъ Клауса? А старикъ увѣрялъ, что не знаетъ его и никогда не говорилъ съ Репкѣ ни слова.
Очевидно Клаусъ солгалъ; но Гансъ, разумѣется, не высказалъ своей мысли. Онъ сказалъ только:
– Впрочемъ, бѣда не велика! Свѣтъ не клиномъ сошелся! Найду себе мѣсто гдѣ-нибудь.
Старикъ покачалъ головой.
– Не уходи отсюда, Гансъ! Оставайся лучше у насъ, трудись честно и…
– И умирай съ голоду, какъ собака, хотите вы сказать, – и Гансъ улыбнулся своему замѣчанію.
– Ты самъ виноватъ во всемъ, Гансъ, самъ виноватъ! Не захочешь, не умрешь съ голоду! Ты рослый и сильный малый; цѣлою головою выше покойнаго отца, а онъ тоже былъ не маленькаго роста, значитъ, ты можешь сдѣлать вдвое больше, чѣмъ онъ.
– А онъ-то что дѣлалъ? Пилъ безъ просыпу до самой смерти? Это-то и я смогу, когда у меня заведутся деньги.
Онъ опустилъ руки въ карманы, вывернулъ ихъ и опять засмѣялся, какъ будто пріятнѣе всего на свѣтѣ было имѣть пустые карманы.
– Что онъ дѣлалъ? А вотъ что: онъ могъ, не прицѣливаясь, попасть оленю въ самую лопатку! Вотъ что онъ могъ сдѣлать.
У Ганса отъ страха выпала трубка изъ рукъ. Въ тонѣ старика было что-то, положившее конецъ долголѣтнимъ сомнѣніямъ и догадкамъ Ганса объ этомъ темномъ эпизодѣ изъ жизни отца.
– Откуда вы это знаете? – пробормоталъ опъ.
– Мы еще объ этомъ потолкуемъ, – возразилъ старикъ. – А теперь, Гансъ, убирайся! Мы довольно поболтали съ тобой. Да, постой Гансъ, выпей глотокъ водки, тебѣ это будетъ полезно на дорогу.
Онъ подалъ Гансу большую бутыль. Гансъ приложилъ ее къ губамъ. Такой водки ему давно не приходилось пить. Онъ пилъ долго, не отрываясь отъ бутылки.
– Дай и мнѣ, – сказалъ старикъ, когда Гансъ наконецъ опустилъ бутылку.
Клаусъ выпилъ.
– За нашу дружбу, Гансъ!
И Гансъ долженъ былъ чокнуться и выпить еще.
– Послушай, – сказалъ старикъ, – оставь и мнѣ глотокъ, я хочу еще выпить за твое здоровье.
– За ваше здоровье и за мое, – сказалъ Гансъ и громко засмѣялся.
– Тсъ! – сказалъ старикъ. – Насъ могутъ подслушать, а того, что я скажу тебѣ, никто не долженъ знать. За отцовское ружье, Гансъ!
Гансъ вырвалъ почти у старика бутылку изъ рукъ.
– Да, выпьемъ за ружье! Да, здравствуютъ ружье и лѣсъ!
Онъ опорожнилъ бутылку и бросилъ ее въ уголъ, такъ что осколки разлетѣлись во всѣ стороны и собаки съ дикимъ лаемъ выбѣжали изъ своихъ угловъ.
– Молчать! Смирно, черти! – закричалъ старикъ, подходя къ нимъ. Собаки сейчасъ притихли и забились опять въ свои углы.
Гансъ заломилъ шапку на бекрень н вдругъ вскочилъ съ своего ящика.
– Ахъ, ты старый бездѣлыіикъ! – и онъ потрепалъ по плечу Клауса съ такою силой, что тотъ такъ и присѣлъ на стулъ.
– Не будь ты такой запачканный, оборванный карапузикъ, я бы право обнялъ тебя! Покойной ночи, братецъ! Обними меня, а Гретѣ продай туфли изъ раскаленнаго желѣза. Пусть она танцуетъ въ нихъ на своей свадьбѣ, хоть съ самимъ сатаной.
Гансъ, шатаясь пошелъ къ двери, но нагибаясь, чтобы пройти въ нее, потерялъ равновѣсіе и полетѣлъ черезъ дорогу почти прямо въ ручей.
Потомъ онъ опять выпрямился и пошелъ по дорогѣ въ деревню, насвистывая пѣсенку: «Когда ружья, ружья стрѣляютъ». – Хоть бы мнѣ встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь!…
– Ну, попадись мнѣ теперь одинъ изъ негодяевъ, которые отравили всю жизнь мою, я бы его такъ отдѣлалъ, что онъ долго помнилъ бы меня! – Разсуждая самъ съ собою, насвистывая, напѣвая и маршируя, какъ на смотру, прошелъ Гансъ по всей деревнѣ. По деревенскому было уже поздно – почти девять часовъ. Хотя дождь давно пересталъ, но улица была пуста. Въ низенькихъ окнахъ виднѣлся свѣтъ масляныхъ лампъ и сальныхъ свѣчей. Иногда въ окнѣ появлялась голова, чтобы посмотрѣть, кто тамъ шумитъ на улицѣ. При этомъ Гансъ всякій разъ громко иронически смѣялся. У трактира стояло нѣсколько человѣкъ. Гансъ имъ закричалъ, чтобы они подошли къ нему, если они не презрѣнные трусы, но вмѣсто отвѣта эти люди бросились стремглавъ въ шинокъ. Гансъ разбранил ихъ и еще громче засмѣялся имъ вслѣдъ. Такъ онъ дошелъ до пруда, минуя свой домъ. Тамъ онъ остановился и сталъ смотрѣть на темную воду, которая тихо плескалась объ утесистый откосъ дорожки, огибавшей оба пруда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
