Немало странностей у муравьёв. Так, они никогда не спят. И потому они спят всегда. Когда их усы нюхают и осязают, когда их глаза видят, тело слышит, а ноги идут, они могут спать таким образом. Идя, слушая, наблюдая и нюхая. Иногда их ноги по очереди отдыхают, иногда, по очереди, отдыхает глаз или ус – но это отдых, это не сон. Сон же подразумевает другое. Сон, это когда нечто внутри выходит наружу и глядит свысока. На всё сразу. И сейчас также Рыжая Воин уснула, идя по следам в одну сторону. То есть увидела сразу всю свою жизнь. Тропу воина.
Другие звери, когда не спят, когда видят глазами, они видят малое и погружаются в малое. Они забывают, что малое – только часть от большого. Чем больше силы вложишь в малое, тем сильнее ослабевает большое. Воин заботится о большом. Даже самый маленький воин.
Другие звери любят друг друга. Они любят степь, небо и землю, деревья и травы, но, не в силах объять всё это одним махом, они любят другого, как всё это сразу, как то, что продолжит всё это, позволит и дальше быть. Удержит бесконечный миг. Так делают звери, другие звери. Но воин не может любить так, как зверь. У него не может быть пары. Он – не он, и не она. Он – тот, кто глядит со стороны, кто блюдёт любовь Матери Матерей, кто сам является частью этой любви, малой частичкой. Идущей по тропе.
Глаза заприметили мёртвое тело какого-то работяги, и сон прервался. Сухая сморщенная кожа беспризорно валялась на тёплых песчинах. То, что покрывает муравья снаружи, его щит. Но того, что под щитом, того, что щитом укрывается, того уже не было. Рыжая Воин брезгливо спихнула с дороги ненужную кожу, бесполезную, которую нельзя даже съесть, и направилась дальше. Неожиданно всё её тело оказалось сердитым, от усов до кончиков ног. Наверное, не стоило так сердиться, потому что сердитость передалась песчинам; песчины начали осыпаться. Земля словно отпрыгивала от ног разведчицы в непонятной обиде, в какой-то напраслине; неподатливые песчины стремительно прятались, разбегались. Рыжая Воин стала скользить, сползать вниз, туда, куда ей совсем не было нужно, где уж наверняка таилась беда. Где прятался лев, зарывшись в землю. Она учуяла его скрытный запах, но слишком поздно.
Тяжёлая ребристая песчина вылетела из глубины ямы и ударила разведчицу по голове. А потом ещё одна ударила по спине. И ещё одна. Целый град. Песчины посыпались на её тело одна за другой. Снизу осыпались под ногами, а сверху падали градом. Муравьиный лев бомбардировал свою жертву из засады на дне берлоги, дожидаясь, когда же муравей, наконец, скатится прямиком в его челюсти. Муравей мог бы и скатиться, но Рыжая Воин упорно пыталась взобраться по скользкому склону и выбраться из ловушки. Она вовсе не намеревалась подставлять своё тело ядовитой пасти льва. Она знала, что не сможет победить эту пасть, не сможет вытащить из песка и растерзать. Наоборот, эта пасть прокусит её, а затем высосет тело, как того работягу, высосет и выплюнет вон. Но вот когда разведчица выберется, ускользнёт и приведёт с собой подкрепление – вот тогда она первая ринется вниз и растерзает врага. Растерзает, как всех предыдущих. Она уже видела это, уже ощущала – и даже песчины стали прислушиваться к её ощущениям и обратно сцепились в единый песок, на который она могла опереться; а те, другие песчины, которые падали сверху – она не желала их знать. Не желала – и всё.
Она выбралась из ловушки и победно глянула вниз, на дно ямы. Враг уже осознал свой промах и спешил затаиться. Враг уже чувствовал, что теперь всё должно поменяться, что теперь добычей будет он сам – враг это чувствовал, а к победительнице вернулась память. И подсказала забытое. Ей некуда возвращаться. И неоткуда привести послушный единый отряд. Её отрядом теперь командует ногохвостка, они все валяются кверху лапами с испитыми мордами, и даже сама Мать их не сможет поднять. Но если некуда возвращаться, тогда нужно двигаться дальше. Вперёд по тропе.
Она двинулась дальше. Миновала следующую ловушку и ещё одну, а потом опять поскользнулась. И всё началось сызнова. Одни песчины разбегались из-под ног, другие падали сверху и больно стукали по голове и по туловищу. В тех песчинах, что падали сверху, была несомненная польза. Они выбили из разведчицы память, и она снова жаждала выбраться, чтоб отомстить, чтоб вернуться обратно с отрядом. Жаждала всеми шестью ногами, хотя она и не умела их пересчитать. Она просто приказывала им выбраться, так рьяно приказывала, что ни одна нога не могла воспротивиться, ни одна из них не могла сдаться. И Рыжая Воин обратно выбралась. И снова вспомнила. Двинулась дальше – и опять угодила в ловушку, ведь муравьиных львов здесь был целый прайд, они изрыли своими ямами весь песок, перекрыли тропу, её тропу, Рыжей Воина – и ей приходилось идти сквозь все ямы подряд. И она шла. Пробиралась, оскальзывалась, падала, скользила. Чтобы подняться и выбраться с думой о мести. А потом вспомнить и двигаться дальше. И снова скользить, подвергаться ударам – и опять выбираться. Опять и опять.
Наконец, ямы закончились. Львиный прайд остался ни с чем. Они рыли ямы для работяг. Не для воинов. А работяги больше не шли по тропе. Работяги облизывали нижние волоски ногохвостки с капельками дурмана, и если б какой-нибудь лев теперь высосал их, нализавшихся, разведчица только порадовалась бы. Но муравьи, как и все звери, не очень-то любят размышлять над тем, что могло бы быть. Им хватает того, что есть. Они отвечают за это.
А был уже полдень. Высокое солнце излишне фиолетилось и ощутимо пощипывало муравьиный панцирь. Рыжая Воин добралась до границы владений их братства-сестринства, здесь привычная тропа разворачивалась в обратном направлении. Значит, она должна была возвращаться. Но она не могла возвратиться ни с чем. Даже работяги не приходят в муравейник пустыми. А воины служат примером для работяг. И Рыжая Воин свернула с тропы для охоты.
Она не спешила. Тщательно нюхала землю, воздух, травины. Нашла следы небольшого жука, слишком быстрого. Того, что умеет стрелять горящей водой. Ещё обнаружила норы дождевого червя, непосильного для одинокой. А потом почуяла куколок толстоножки.
Это была настоящая добыча. Добыча добыч. Белые жирные куколки, уже готовые родить неуловимых мух, выглядывали из земли словно шляпки молодых грибов. Рыжая Воин не могла видеть их всех, даже малой толики, но насыщенный запах обильной еды пьянил не хуже зелья ногохвостки. Сюда можно было бы привести огромный отряд сестёр и накормить весь муравейник – да, можно было, и у разведчицы долго не получалось утихомирить обуявший её восторг. Ведь её память опять притихла. В маленьком муравьином тельце не умещаются все чувства сразу, если одно из них становится слишком сильным, какое-нибудь другое в этот момент вообще вытесняется. Потому Рыжая Воин с ликованием вытащила из земляного укрытия, попросту выцарапала, выкрутила челюстями крайнюю куколку и сразу же потащила туда, где её ждали. Где должны были ждать.
