чего за картинами. Снял заднюю панель с телевизора, заглянул в трей лазерных дисков, в трей СД-проигрывателя, открыл ящичек видеокассет. Ни малейших зацепок там не было.
— Ага! — Энджи вышла из кухни.
— Нашла большую зацепку? — поинтересовался я.
— Не знаю, можно ли назвать ее большой.
— Нет-нет, мы принимаем только большие!
Она сунула мне в руку газетную вырезку:
— Это висело на холодильнике.
Вырезка была маленькая; заметка с последней страницы газеты от 29 августа прошлого года.
СЫН ГАНГСТЕРА УТОНУЛ
Энтони Лизардо, 23 года, сын известного в Линне акулы-ростовщика Майкла, или же Полоумного Дэйви Лизардо, погиб, по-видимому, случайно, утонув в Стоунхемском водоеме поздно вечером во вторник или же ранним утром в среду. Молодой Лизардо, который, по мнению полиции, находился в состоянии опьянения, проник на территорию незаконно через дыру в ограде. Водоем, издавна являющийся излюбленным, хоть и незаконным местом купания молодежи, патрулировался двумя служащими парковой охраны, но ни Эдвард Брикман, ни Фрэнсис Мерриам не заметили, как Энтони Лизардо проник за ограду либо как он плавал в водоеме во время их тридцатиминутного патрулирования. Ввиду имеющегося свидетельства, что Энтони Лизардо находился с каким-то неизвестным спутником, полиция отложила дело до выяснения личности того, кто находился с Энтони Лизардо, однако капитан Стоунхемской полиции Эммет Гронинг высказался так: «Дело это дурно пахнет. Определенно дурно».
Старший Лизардо от комментариев воздержался.
— Я бы считал, что зацепка имеется, — заметил я.
— Большая или маленькая?
— Зависит от того, как ты меришь — в длину или в ширину.
За это замечание я, выходя из двери, схлопотал звонкую затрещину.
13
— Так на кого, вы сказали, вы работаете? — осведомился капитан Гронинг.
— Да мы ничего такого не говорили, — ответила Энджи.
Оторвавшись от компьютера, он откинулся в своем кресле.
— Вот как. И значит, только из-за того, что вы друзья Девина Амронклина и Оскара Ли из убойного отдела, я должен помогать вам?
— Мы, можно сказать, рассчитываем на это, — произнес я.
— Ну а я, малый, до звонка Девина, можно сказать, рассчитывал отправиться сейчас домой. К своей старушке.
Уже по меньшей мере лет двадцать никто не называл меня «малым», и я не знал, как реагировать на такое обращение.
Капитан Эммет Гронинг был пяти футов ростом, а весил фунтов триста. Тяжелая челюсть выпирала почище, чем у бульдога, а под подбородком, как подтаявший шарик мороженого, свисали складки второго и третьего подбородков. Я не знал, в каком возрасте увольняют из рядов полиции в Стоунхеме, но имел все основания подозревать, что Гронинг сидел за своим столом и на своем повышенной прочности кресле уже лет десять, не меньше.
Он жевал «Слим Джим». Вернее не жевал, а как бы катал его во рту, изредка вынимая обслюнявленный и любуясь следами от зубов на его поверхности. Предположительно это был «Слим Джим». Точно сказать не могу, так как забыл, как он выглядит. На глаза мне «Слим Джим» не попадался уже лет двадцать, примерно столько же, сколько прошло с тех пор, как меня перестали называть «малый».
— Мы не хотели мешать вам отправиться… к старушке, — сказал я, — но нас, как говорится, время поджимает.
Он прокатил «Слим Джим» по нижней губе и сказал, одновременно умудряясь посасывать лакомство:
— Девин сказал, что это вы двое уделали Джерри Глинна.
— Да, — сказал я. — Если кто его уделал, то именно мы.
Я почувствовал, как Энджи лягнула меня по щиколотке.
— Ну, — капитан Гронинг вперил в нас взгляд через стол, — ничего подобного вы у нас здесь не найдете.
— Чего именно не найдем?
— Всех этих убийц под кайфом, извращенцев, трансвеститов, развратников, насилующих малолеток. Нет, сэр. Мы оставляем все это вам в Большом Городе.
Большой Город находился всего лишь в восьми милях от Стоунхема, но капитану, по-видимому, казалось, что их разделяют океаны.
— Вот почему, — заметила Энджи, — мне всегда хотелось здесь осесть, выйдя на пенсию.
Тут уж настал мой черед лягаться.
Гронинг вздернул бровь и подался вперед, словно желая рассмотреть, чем там заняты мы на противоположном конце стола.
— Вот, вот, я всегда так и говорил, городков похуже нашего пруд пруди, а вот получше пойди поищи.
Нуждайся Стоунхем в торговой рекламе, лучшего текста не придумаешь.
— Правильно, — сказала Энджи.
Он откинулся в кресле, так накренив его, что мне казалось, еще секунда, и кресло упадет, а он полетит с него, проломив собой стену, и приземлится в соседнем кабинете.
Он вытащил изо рта «Слим Джим», взглянул на него и засунул обратно в рот. Потом он поглядел на экран компьютера.
— Энтони Лизардо из Линна, — сказал он. — Линн… Линн… Сортир всего один. Слыхали такую присказку?
— Впервые слышу. — Энджи лучезарно улыбнулась ему.
— Ну да, в самую точку присказка, — сказал Гронинг. — Скверное место. Дерьмовое. Я б и собаку там выгуливать не стал.
«Видать, здорово тебя там в дерьме извозили», — чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя прикусил его, напомнив себе о том, что решил покончить с мальчишескими замашками.
— Собаку бы выгуливать не стал… — повторил Гронинг. — Ну а Энтони Лизардо, ему же с сердцем плохо стало.
— Я думал, он утонул.
— Он и утонул, малый. Ясное дело, утонул. Но сначала ему стало плохо с сердцем. Наш док заключение дал, что не так плохо ему стало, чтобы умереть, ведь он же молодой парнишка был, но когда под тобой пять футов воды, если что… тебе, несомненно, будет крышка. Будет крышка, — повторил он с той же интонацией, с какой говорил о выгуливании собаки.
— Кто-нибудь знает, почему ему стало плохо с сердцем?
— Будь уверен, малый, кто-нибудь знает, а этот «кто-нибудь» — Эммет Гронинг из Стоунхема собственной персоной. — Он откинулся в своем кресле и, вздернув левую бровь, кивнул так, что «Слим Джим» скользнул вниз по нижней губе.
Живи я в этом его городишке, я ни за что на свете не пошел бы на преступление хотя бы потому, что это означало бы допрос, которому подверг бы меня Эммет Гронинг из Стоунхема, а пяти минут этого допроса было бы достаточно, чтобы я признался в чем угодно, вплоть до убийства ребенка Линдберга и похищения Джимми Хоффы, только бы поскорее вырваться от него и очутиться в федеральной тюрьме, чем дальше, тем лучше.
— Капитан Гронинг, — сказала Энджи с тем же придыханием, с каким обольщала «бедного Уолтера», — если б
