вам в дом. Мы навели справки в полиции, мистер Арчерсон. Сообщений о каких бы то ни было происшествиях или несчастных случаях на трассе 1А в тот вечер не было. Ни аварий, ни оставленных транспортных средств. Ни один таксопарк не получал заказа на поездку по вашему адресу или обратно от вашего дома. Аренды автомобилей на имя Джея Бекера тоже в тот день нигде не значится, а между тем собственная его машина до сих пор стоит на парковке возле его многоэтажки.
— И что это позволяет вам предположить? — спросил Джулиан.
— Предположений у нас нет, — ответил я, — одни только ощущения, Джулиан.
— Ах, ну да. — Он распахнул перед нами дверь, и в вестибюль подуло арктически холодным воздухом. — И что же подсказывают вам ваши ощущения?
— Подсказывают, что кто-то лжет, — сказала Энджи. — А может быть, этих «кто-то» много.
— Есть над чем поразмыслить. Да. — Джулиан склонил голову. — Доброго вам вечера, мистер Кензи, госпожа Дженнаро. Будьте осторожны за рулем.
— Верх есть низ, — сказала Энджи, когда мы въехали на Тобин-бридж и перед нами на горизонте показалась россыпь городских огней.
— Что? — переспросил я.
— Верх есть низ. Черное — это белое. Север — это Юг.
— Ну, ладно, — протянул я. — Хочешь отдохнуть и предоставить порулить мне?
Она стрельнула в меня взглядом.
— Я про это дело, — сказала она. — У меня возникает чувство, что все здесь врут и каждому есть что скрывать.
— Ну и что ты собираешься с этим делать?
— Хочу прекратить принимать вещи такими, какими они кажутся. Хочу все подвергать сомнению и никому не верить.
— Ладно.
— И хочу залезть в квартиру Джея Бекера.
— Сейчас? — спросил я.
— Сию минуту, — сказала она.
* * *
Джей Бекер жил в квартале Уитьер, конгломерате высоких корпусов с видом на Чарльз-Ривер или же на Флит-Сентер в зависимости от местоположения вашего корпуса.
Квартал Уитьер составляет часть строительного комплекса Чарльз-Ривер, ужасающего нагромождения роскошных современных зданий, возведенных в семидесятые годы наряду со зданием ратуши, центрами Херли и Линдеманна и небоскребом JFK на месте старого Уэст-Энда, который радикально настроенные городские планировщики решили сровнять с землей, дабы Бостон семидесятых стал напоминать Лондон из «Заводного апельсина».
Вообще-то Уэст-Энд смахивал больше на Норт-Энд, если только чуточку грязнее и пыльнее в той его части, что примыкала к районам красных фонарей возле Сколлей-сквер и Норт-стейшн. Район красных фонарей теперь исчез, как и весь Уэст-Энд, как исчезли и пешеходы на улицах после пяти часов вечера. На месте этого района возникли бетонные приземистые раскоряки, тянущие к небу щупальца муниципальных зданий, не имеющих определенного назначения, зато имеющих форму, и форму безобразную — адское воплощение скуки и безликости.
«Если ты живешь здесь, — сообщил нам умнейший плакат, когда мы петляли по Сторроу-драйв, — то сейчас ты дома».
— А если я живу в этой машине, то я еще не дома? — возмутилась Энджи.
— Или живу под этим мостом?
— Или в Чарльз-Ривер?
— Или в этом самосвале?
Мы развлекались подобным образом, пока не нашли место для парковки — еще одно место, где, живя там, могли чувствовать себя дома.
— Ты ненавидишь все современное, правда? — сказала она, когда мы направлялись к кварталу Уитьер и я хмуро поглядывал вверх на его здания.
Я пожал плечами:
— Я люблю современную музыку. Некоторые телевизионные передачи сейчас делают лучше, чем делали раньше. Думаю, это все.
— И нет ни одного образца современного зодчества, который бы тебе нравился?
— У меня не возникает желания тут же сбросить атомную бомбу на башню Хэнкока или Херитэдж, когда я их вижу. Но Фрэнк Ллойд Ронг, будь он неладен, или И. М. Пэй не спроектировали ни одного дома и ни одного сооружения, которые могли бы тягаться с зауряднейшей викторианской архитектурой.
— Ты настоящий бостонский парнишка, Патрик! Бостонец до мозга костей!
Я кивнул, когда мы были уже у дверей.
— Я только хочу, чтобы они оставили мой Бостон в покое, Эндж. Пусть портят Хартфорд, если им приспичило строить это дерьмо. Или займутся Лос-Анджелесом. Да где угодно пусть строят. Только подальше отсюда.
Она стиснула мою руку, и, заглянув ей в лицо, я увидел, что она улыбается.
Пройдя одну за другой анфиладу стеклянных дверей, мы очутились в парадном вестибюле перед новой анфиладой дверей, на этот раз запертых. По правую руку от нас висели таблички с фамилиями. Напротив каждой был указан трехзначный номер, а слева стоял телефон. Этого я как раз и боялся. Нельзя даже проделать старый трюк, нажав сразу на десять кнопок в надежде, что кто-нибудь да впустит тебя в дом. Взявший трубку сразу увидит тебя в камере слежения.
Из-за этих сволочей преступников работать нам, частным детективам, стало невозможно.
— Забавно было видеть, как ты взъерепенился, — сказала Энджи.
Она открыла сумочку и, тряся ею над головой, вытряхнула на пол ее содержимое.
— Да?
Я присел на корточки рядом с ней, и мы начали собирать то, что рассыпалось, и совать это обратно в сумочку.
— Да. Давненько ты не ерепенился.
— Да и ты тоже, — сказал я.
Мы глядели друг на друга, и вопрос в ее глазах, возможно, отражался и в моих.
Что мы с нею теперь? И что осталось после поминок по всему, что унес с собой Джерри Глинн? Как обрести нам вновь счастье?
— Сколько тюбиков губной помады должна иметь в сумке женщина? — спросил я, опять возвращаясь к куче на полу.
— Тюбиков десять будет в самый раз, — ответила она. — Либо пять, если не хочешь таскать лишнего.
По ту сторону стеклянной двери показалась пара. Мужчина походил на адвоката — хорошо уложенные седоватые волосы, красно-желтый галстук от Гуччи. Женщина могла сойти за жену адвоката — измученная, с напряженно-опасливым взглядом.
— Ну, теперь твой ход, — шепнул я Энджи.
Мужчина распахнул дверь, и Энджи, посторонившись, убрала с его пути ногу, прядь ее волос при этом, выбившись из-за уха, растрепалась, прикрыв щеку и глаз.
— Простите, — сказала она, посмеиваясь и пожирая глазами мужчину. — Я в своем репертуаре — как всегда, жутко неловкая, косолапая, как медведь!
Мужчина бросил взгляд вниз на нее, и в неподкупно-суровом взгляде члена коллегии заплясали отсветы ее веселья.
— Ну, я и в пустом помещении умудряюсь на что-нибудь наткнуться!
— Ах, — воскликнула Энджи, — так мы родственные души!
Мужчина улыбнулся, как застенчивый подросток.
— Ловкачи, берегитесь! — сказал он.
Энджи коротко хохотнула, так, словно эта натужная шутка приятно удивила ее.
