ваша книга, только вот фамилию вашу перепутали с названием" Запомнил, зритель? Поехали дальше.
Это искусство обозначения: вот пыхтит человек за столом в трактире: "Дыр, бул, щир". Зафиксировали? Дальше.
Вот кто это высокий, с усами? Да это — Чуковский. И сразу подводит к Маяковскому Шамардину, будто жертвенную деву. Маяковский её увозит на извощике, а Чуковский деланно возмущается. "Да бросьте, — говорит ему Бурлюк. — Давайте пропустим лучше по стаканчику". "А, давайте — быстро соглашается Чуковский". Авторы, однако придерживаются той версии, что коварный Чуковский оболгал поэта, и разлучил его с Сонкой.
Надо сказать, что вторая серия состоит из женщин, беременных от Маяковского.
Третья серия начинается футуристической ёлкой (В этой версии именно Маяковский подвесил её к потолку).
Шкловский (в матроске_ отсутствует.
Лиля никак не уйдёт от Осипа, Маяковский нервничает, и, между делом, обыграл Горького в карты.
Грянула революция, и эпизодические персонажи подсказывают: "Маяковский — это ешь ананасы, рябчиков жуй".
И, чтобы два раза не вставать, скажу: этот сериал денежный, не то, чтобы камера дрожала или на декорациях сэкономили. При этом загадкой остаётся то, почему сериал запускают в самое глухое телевизионное время — в середине расслабленного лета. Когда это точная дата была догмой? Фильм "Пушкин. Последняя дуэль" вышел раньше годовщины, "Есенин" — недели на три позже юбилея.
Извините, если кого обидел.
18 июля 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-07-18)
Принялся дальше смотреть фильм про Маяковского. Он мне уже прискучил, правда, и я смотрю несколько по инерции. Иллюстративность его, конечно, поражает: "вот две морковки несу за зеленый хвостик…" — показвыают рынок и торговлю — за морковки и пол-полена березовых дров.
РОСТА рождается из прогулки с Лилей Брик. Неожиданно кончается Гражданская война и Маяковский (продолжая прогуливаться с Лилей Брик) сочиняет про приключение на даче.
Тут же из-за забора — нырк, сосед Александр Михайлович. Что-то даже подозрительно, что я в этой Санта-Барбаре всех знаю. Сейчсас Лиля падёт в объяться Краснощёкова.
Начался уже совершенный "Камеди-клаб" с ответами Маяковского на записки из зала (с обязательным закадровым смехом).
А вот и Ленин, который время от времени забывает картавить.
А вот и Цветаева, уезжающая за границу — страшна как смерть. Герои прощаются, обещая написать друг другу некрологи.
И, чтобы два раза не вставать, скажу: сегодня канал "Культура" показывал творческий вечер Евтушенко, который ведёт Михаил Задорнов. Это, Бивис, круто. Это лучше, чем Гржмилек и Вахмурка, чем Маркс и Энгельс.
Извините, если кого обидел.
18 июля 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-07-20)
История с юбилеем Маяковского, между прочим, очень интересна. Маяковский — один из основополагающих образов советской эстетики, недаром современная ретроспективная реклама к нему возвращается.
Но общество пережёвывает не творчество, а биографии.
Так вот о биографии — представим себе, что невротик с пистолетом всё-таки не стреляется в 1930 году и его не сжигают в церкви Донского кладбища, переделанной в крематорий.
Нет, он раньше покинул СССР и остался в Париже с Татьяной Яковлевой. Сделал опрометчивое заявление и лишён советского гражданства. Он просто остаётся в этом Париже, и нет для него больше такой земли — Москва. Да только Яковлева не выходит за него замуж. Они несколько раз объясняются, и, наконец, она честно говорит, что она не может жить с тяжёлым невротиком. "Что, говорит, — она, — кокаин вместе с Поплавским? Безденежье и скандалы?" Поэтому Маяковский стоит на набережной Сены и глядит в зрачок пистолета.
Нет, нет, мало.
Проходит шесть или семь лет, по утру в комнатку стучат суровые люди, и поэт уезжает на заднем сиденье "эмки" в никуда. Дружба с Аграновым, комкор Примаков — муж Лили, литературный салон Бриков? Какие брики, нет ничего, есть только невостребованный прах близ крематория Донского кладбища — слева по аллее.
Нет, так слишком просто.
Суровые люди стучатся в другую комнату и выводят во двор какого-то бухгалтера.
Маяковский продолжает жить, и вот, выйдя из "Известий", он задрав голову, слушает репродуктор, где Молотов сообщает неприятные известия, степень трагичности которых пока никто не может угадать.
И вот он становится военным корреспондентом.
Это, на самом деле, трагедия: ему ещё нет пятидесяти, но тяжёлый невроз, маниакальное стремление к чистоте на фоне фронтовой жизни, сводят его с ума. Успевает ли он погибнуть на нейтральной полосе как Стальский, или его ждёт судьба Луговского. Лучше всего трагедия поэта Луговского (иносказательно) описана в книге Симонова "Двадцать лет без войны". Там военкор Лопатин едет в командировку, и на ташкентском вокзале слышит "голос, в котором вместо прежних медных труб осталось одно рыдание, и неправдоподобно худая фигура, и постаревшее лицо, которым он, как слепой, тыкался сейчас в лицо Лопатину.
И все-таки это был он, именно он — Слава, Вячеслав Викторович, старый товарищ и одно время, в их литературной молодости, даже покровитель Лопатина, человек, с которым он и хотел и боялся встретиться здесь, в Ташкенте.
…Лопатин сидел напротив и смотрел на эти исхудалые, подрагивающие руки. Нет, Вячеслав не был похож на человека, струсившего на войне, но счастливого тем, что он спасся от неё. Он был не просто несчастен, он был болен своим несчастьем. И те издевки над ним, которые слышал Лопатин в Москве, при всем своем внешнем правдоподобии были несправедливы.
Предполагалось, что, спасшись от войны, он сделал именно то, чего хотел. А он, спасшись от войны, сделал то, чего не хотел делать. И в этом состояло его несчастье.
Да, да, да! Все против него! Он всю жизнь писал стихи о мужестве, и читал их своим медным, мужественным голосом, и при случае давал понять, что участвовал и в гражданской войне, и в боях с басмачами. Он постоянно
ездил по пограничным заставам и считался старым другом пограничников, и его кабинет был до потолка завешан оружием. И в тридцать девятом году, после того, как почти бескровно освободили Западную Украину и Западную Белоруссию, вернулся в Москву весь в ремнях, и выглядел в форме как само мужество, и заставил всех верить, что, случись большая война — уж кто-кто, а он на неё — первым!
И вдруг, когда она случилась, еще не доехав до нее, после первой большой бомбежки вернулся с дороги в Москву и лег в больницу, а еще через месяц оказался безвыездно здесь, в Ташкенте. Было не с ним одним; было и с другими такими
