На протяжении последних восемнадцати лет новый театр в Ковент-Гардене считался лучшим в Лондоне. Затемно, когда публика выходила, за шеренгами наемных портшезов уже толпились молодчики с фонарями на палках – факельщики, которые провожали по неосвещенным улицам тех, кто предпочитал идти пешком. Многие джентльмены, пожелавшие взять под крыло отиравшегося поблизости веселого мальчугана и через пять минут ограбленные близ Севен-Дайлса каким-то бандитом, были бы несказанно удивлены при виде того, как наутро Сэм, вопреки его смертельному испугу и слезам в момент нападения, цинично и хладнокровно взимал с разбойника причитавшееся вознаграждение.
– Ищейки не станут на меня размениваться, – заверял он Сепа. – Да и все равно ничего не докажут.
Но Сеп был рад составить ему компанию, когда дошло до воровства иного рода. Они обкрадывали миссис Доггет. Сошлись оба на том, что это и воровством-то не было – заслуженная часть семейного достояния. Если не взять, то известно, на что она пойдет.
– Лучше нам, чем сукину сыну, – заявил Сэм.
Он-то, спроси его кто, мог четко сказать, зачем ему деньги. Хотел стать костермонгером, как отец, а раз тележку унаследует старший брат, ему нужны средства на собственную. Уличные торговцы не лицензировались, гильдии не было, и начинать разрешалось когда угодно при согласии взрослых костермонгеров. «К пятнадцати годам я наторгую побольше, чем он», – скалился Сэм. А Сеп считал, что хочет того же, пока ему не исполнилось пять. Тогда он сделал удивительное открытие.
В течение года георгианский Лондон отмечал множество великих праздников. Большинство, разумеется, сохранялось веками: Рождество, Пасха, Майский день и великая водная процессия нового лорд-мэра. Но в детские годы костермонгера Гарри добавилось еще одно торжество, хотя и гораздо скромнее. В самом начале августа организовывались лодочные гонки: соревновались шесть лодок, каждая под управлением лодочника; маршрут проходил от Лондонского моста до Челси, призами были дорогой камзол и внушительная серебряная эмблема. Учредителем выступил комический актер и управляющий театром. Однако маленького Сепа сильнее всего поразило имя этого покровителя лодочников: Томас Доггет. Такое же, как у него, родовое! За регатой Доггета на приз Плаща и Значка следил весь Лондон.
– А он был из наших? – поинтересовался пятилетний Сэм у отца, впервые попав на гонку.
– Конечно. Это мой дядюшка Том, – бодро наплел отец.
Гарри знать не знал, имел ли хоть малейшее отношение к его собственному скромному семейству Томас Доггет, который не был уроженцем Лондона. Но малыш зарделся от гордости, и Гарри развеселился.
Однако с этого момента река и лодочники приобрели для Сепа совершенно новое значение. Быть костермонгером, конечно, здорово, но разве могло это сравниться с величием реки, где было, он чувствовал, истинное место Доггетов? Не проходило дня, чтобы он не мечтал присоединиться к колоритным водникам. И был довольно сильно удивлен, когда однажды поделился мечтой с отцом и костермонгер его поддержал. Гарри сообщил, что лодочники заняты славным делом, но есть и другая сторона, о которой Сеп еще не догадывается.
– Заодно можно стать и пожарным, – объяснил он.
Начало пожарным командам положили страховые компании. Понимая, что лучший способ сократить число исков – ликвидировать пожары, каждая компания обзавелась собственной телегой с бочками, ведрами и даже примитивными насосами и брандспойтами. Застрахованному лицу выдавался знак с названием и эмблемой компании, который крепился к фасаду дома, чтобы пожарные опознали его как свой; нет знака – пускай горит. В качестве пожарных страховщики нанимали на Темзе лодочников, всегда готовых к чему угодно. Сеп часто видел, как эти молодцы неслись со своим инструментом по улицам, одетые в яркие костюмы ливрейных компаний и с прочными кожаными шлемами на головах. Самыми шикарными ему казались бригады страховой компании «Сан».
– Они и зарабатывают неплохо, – заметил Гарри.
Таким образом, к семи годам маленький Сеп получил опыт, доступный не всем его сверстникам. Он знал, где его дом – в лоне знаменитого рода Доггетов; ему было ведомо собственное предназначение – стать пожарным; почти в полной мере постиг жизнь лондонских улиц и свое место на них.
А вообще он не знал о себе лишь одного. Но важно ли было это? Бог весть.
Ранним утром семь лет назад Гарри Доггет выкатил свою тележку на грязную улицу близ Севен-Дайлса. Настроение у него было хорошее. Всего неделей раньше родился сынок Сэм, и это стало двойным благословением: мало того что он хотел мальчика, новорожденный еще и займет миссис Доггет, которая пила пуще прежнего. А потому он бодро насвистывал, когда заметил возле колонны с семью циферблатами небольшой сверток.
Его положили аккурат за ограду, и сверток пищал.
Гарри вздохнул. В таких находках не было ничего удивительного, но он терпеть не мог на них натыкаться. Но даже не осуждал матерей. В местах, подобных Севен-Дайлсу, нежеланные дети являлись профессиональным риском, и что было делать незамужней девице? Он слышал, что некий капитан Корем недавно открыл больницу для сирот, но мать, чтобы ребенок туда попал, должна была объявиться и объясниться. И даже в этом случае детей оставалось столько, что приюту приходилось устраивать лотерею. Так или иначе, у этого ребенка шансов не было. Но Доггет не смог заставить себя пройти мимо. Он перебрался через ограду и осмотрел дитя.
Не новорожденный, но нет и месяца, оценил Доггет. Мальчик. Здоровый на вид. Но тут он нахмурился. Странное дело: такая же крошечная белая прядка, как у Сэма. Пожав плечами, он сунул младенцу палец и удивленно отпрянул. Еще один с перепонками? Что за невероятное совпадение?
Гарри Доггет стоял столбом и вспоминал свои грешки.
Вот, например, жена сапожника. Когда же это приключилось? Нет, он часто видел ее после. Она не была беременна. А потом еще девица в пекарне. Примерно тогда же. Когда они в последний раз виделись? Месяц назад. Стало быть, не она. Но в таком случае… Ах да! Молодая особа, с которой он познакомился на цветочном рынке в Ковент-Гардене. Она стояла за прилавком. Раза два или три они уединялись. Это было месяцев десять назад – самый срок. А потом девица пропала. Вполне возможно, ее приплод. Почему его бросили здесь – она или кто другой? Случайно или сочли, что отец живет в Севен-Дайлсе? Неизвестно. Люди совершают странные поступки. Он снова пристально изучил младенца. Насчет волос и пальцев сомнений не было. Конечно, это никакое не совпадение. Сейчас ему почудилось, что даже лицо и глаза у этого малыша такие же, как у Сэма.
– Ну не везунчик ли ты? – улыбнулся Доггет. – Быстро же разыскал папаню!
И он забрал младенца.
С женой повел себя честно: рассказал ей все и весьма откровенно. Та вздохнула, осмотрела малыша и согласилась:
– Вылитый Сэм!
– Я не смог оставить его помирать.
– Ну еще бы! – Она покачала головой и усмехнулась: – Гарри, не боись, у меня была двойня. Не заметили, и все дела.
С той минуты все разговоры прекратились. У Сэма появился брат-близнец. Остальные дети, сперва слегка озадаченные, быстро забыли о неувязке. Соседи посмеялись, но вскоре ухватились за другие сплетни. Жителям Севен-Дайлса было не до пристального внимания к детям. Когда через несколько дней Гарри отнес ребенка к викарию покрестить, священник, отлично знавший свою паству, и не подумал корить отца, он лишь восхвалил Божий промысел, пославший ребенку кров. Услышав, что Гарри еще не придумал имени, он со смешком предложил:
– Почему бы не Септимус? Это «седьмой» по-латыни; мало того – вы нашли его в Севен-Дайлсе!
Не прошло и дня, как домочадцы Доггета сократили имя до Сепа. Сэм и Сеп выросли вместе. Что же касалось Гарри и миссис Доггет, то случай лишь укрепил его к ней любовь. И потому сейчас, хотя она была красна лицом, всклокочена и без врученного ей шиллинга, костермонгер любовно взглянул на нее и весело молвил:
– Сокровище, старушка моя! Вот ты кто.
Незадолго до восьми вечера капитан Джек Мередит вышел из клуба «Уайт», что на Сент-Джеймс-стрит, и направился к Пикадилли.
С тех пор как кофейни покраше начали превращаться в джентльменские клубы с ограниченным членством, прошло всего несколько лет, но «Уайт» успел утвердиться как самый шикарный. Слишком шикарный, по мнению некоторых. В большинстве таких клубов затевались азартные игры, и в «Уайте» играли по-крупному. Очень по-крупному.
Капитан Мередит тоже выглядел роскошно. Что до игры, то он нуждался в выигрыше. И должен выиграть очень много. Его дед – священник, как старый Эдмунд, – сколотил приличное состояние. Отец, служивший под началом Мальборо, женился на обеспеченной вдове и оставил Джека богатым молодым человеком. Достаточно состоятельным, чтобы продуть за вечер пять тысяч фунтов. И еще раз. Но не в третий, как он сделал. Бесшабашный модник капитан Джек Мередит держал дом на Джермин-стрит, где слугам не платили шесть недель, а торговцам он задолжал больше тысячи фунтов. Его полковое капитанство, благо звания в британской армии покупались и продавались, было заложено ростовщику, проживавшему в переулке неподалеку от Ломбард-стрит.
