До деревни Александровская мы шли строго на юг, а потом свернули на запад. На следующее утро, после ночквки в лесу, мы подошли к деревне Вировская и по деревянному мосту перешли Западную Двину.
Река в этом месте не глубокая. Мост поставлен на каменистой россыпи. Ниже моста речной перекат. Сразу же после моста поворот налево и небольшая деревушка.
При входе нашей колоны в деревню все жители ее высыпали на улицу. Они стояли около дороги, перед домами и смотрели на проходящих мимо солдат. Здесь были старики, женщины и дети. Картина не веселая. Люди угрюмые. Вид у них усталый, голодный и какой-то серый и обленялый. А с чего им собственно веселиться?
Деды, сложив чуть ниже живота корявые длинные руки, смотрели внимательно из под лохматых бровей. Бабы тоже худые, повязанные сомнительного цвета плотками, стояли притихшие, опустив руки как плети. Только на лицах ребятишек видно было живое любопытство. Девченки тоже в платочках, завязанных узелком впереди, смотрели с каким-то испугом и тупым любобытством.
С порога избы с посохом в руках на нас смотрела сгорбленная старуха. Она видно держалась с трудом, но внимательно шарила глазами по лицам солдат проходивших мимо. Кого-то искали ее старческие глаза. Деревня кончилась, люди и их лица остались позади.
Деревня небольшая, всего десяток домов. Кто-то спросил из солдат название деревни. Но как только мы прошли её, название тут же выскочило из головы.
Дальше мы идем на Козлихино, Хватково, Веревкино, Бенцы и Оверково. Около Оверково мы переходим через р.Торопу и сворачиваем на большак, который идет на Б.Наполки и Прилуки.
В узком пространстве лесной дороги, между стволами деревьев сумрачно и темно. Только наверху, где пробивается свет между вершинами деревьев, видны первые проблески утреннего неба.
С рассветом на лесной дороге появляется туман. На подъемах он заметно бледнеет, на буграх и перевалах он исчезает совсем. В низинах, по краю болот, где много влаги, он явно сгущается. Идешь по дороге и перед собой ничего не видишь. Такое впечатление, как будто вслепую ногами щупаешь куда можно ступить.
Разведчику всё нужно знать и все замечать на ходу. О густом и слабом тумане нужно иметь представление. Туман не часто бывает. И движение в тумане может потом пригодиться.
Солдаты идут друг за другом, спины и плечи их покачиваються в разнобой, под ритм шагов. Дорога в лесу все время петляет. Она то поднимается вверх, то сползает с пригорков полого и круто. Лесные дороги в этих местах тянуться на десятки киломерров.
Когда идёшь по дороге посматриваешь на спины солдат, поглядываешь по сторонам, и о чем ни-будь думаешь. Впереди беспросветно, все тот же лесной полумрак.
Вот и сейчас иду и думаю, почему у солдата появляется беспокойство, когда он покидает обжитую на войне траншею. Радоваться надо. Его уводят в тыл. Война на время позади. А солдат идет молчаливый и угрюмый. Похоже на то, как человек покидает свои старый и обжитый дом.
Ему что-то не достает. Он о чем-то с грустью жалеет. Что-то скрытое и необъяснимое поднимается и заполнет душу, когда покидаешь обжитую землянку, окоп, в котором ты уцелел от верной смерти.
Вспоминаю нашу землянку, овраг и поваленную березу, обтертый нашими шинелями её белый ствол. Рядом, за спиной, когда сидишь на березе, стояла небольшая зеленая ёлочка. Она и сейчас у меня перед глазами, вижу ее ясно, каждую её ветку. Много в лесу похожих деревьев и ёлок. Но эту кривую из сотни и тысячи других отличу. У этой ёлки обрублен сук снарядным соколком. Ударил осколок в сучек, надломился он и повис. Таких омертвевших сучков в лесу сколько угодно. Сучек вроде мелочь. А он именно дорог и памятен мне.
Разорвался снаряд. Осколок пролетел у самого моего виска, задел волосы, царапнул по коже и оставил след, как порез бритвой. Когда я обернулся, чтобы посмотреть откуда он прилетел, то увидел свежий срез сучка на этой елке. Сучек обломился и от удара осколка закачался как маятник на стенных часах. Вот как бывает! Ещё чуть-чуть и я не увидел бы обрубленного сучка и этой неказистой зеленой ёлки.
Мы покидали овраг, я окинул взором кругом все, что мне было знакомо и близко, белую поваленную березу, придавленную землей землянку и ёлку с обрубленным сучком. И я вдруг с сожалением понял, что навсегда покидаю эти места.
Ушла назад знакомая и привычная прифронтовая дорога, оставлены безымянные могилы соладат.
С немцами тоже было жаль расстоваться. Мы нашли потом с ними контакт, хоть и не знали друг друга. Мы чувствовали их, а они нас, как родственные души. Когда у немцев поубавилось прыти, когда мы сбили с них спесь, они поняли нашего брата окопника.
Славяне тоже не лыком шиты. У солдат особое чутье, когда дело касается окопной войны. Стороны без слов понимают друг друга. Немцы стали стелять и пускали пули метров на пять выше наших окопов. Наши, хоть стрелять и не любили, отвечали им нехотя, а трассирующие пускали еще выше над землей. Важно, чтоб стрельба и окопная война велась для вида. Пусть начальство взирает, что солдаты не спят, бдят и ведут перестрелку. На переднем крае с той и с другой стороны слышалась стрельба. Все шло как надо. Пули летели где-то на высоте. Мины рвались где сидели наши начальники. Там по дорогам шныряли повозочные и вся остальная тыловая братият.
Теперь все брошено. Оставлена нейтральная полоса, где-мы- ходили, лежали и ползали. Мы с закрытыми глазами знали их передний край и систему огня. Знали когда и где меняються часовые. Мы знали когда и куда они будут стрелять. Пустит немец очередь из пулемета в нашу сторону,можно идти спокойно по нейтральной полосе не пригибая голову. Наши солдатики, взяв повыше, отвечали им из пулемета: -Ти! Ти!-Та,та,та! Мол поняли вас! И опять на некотрое время над нейтральной полосой наступала тишина. Наша пехота и немецкая инфантерия понимали друг друга!
Только разведчики были злостными нарушителями спокойствия и благодати. Славяне окопники разведчиков не любили. Придет полковая разведка к солдатам в траншею, ввалится как хазява и сразу к пулемету. Резанут по немцам для проверки, не изменилась ли система огня у немцев. Наведут переполох. И потом немец дня два не может успокоиться. Последнее время от разведчиков стали прятать ленты с патронами.
Теперь всё осталось позади. Разведчики и стрелки идут в одной колоне по лесной дороге. И те и другие устали, и забыли про свои обиды.
Кругом деревья и кусты. Часто попадаються похожие участки дороги. Кажется вот только, что это место прошли. Теже высокие сосны и ели. Впереди дорога светлеет. Деревья реже. Под ногами земля тверже и плотней. Только что пахло гнилой трухой, а теперь в лицо ударило свежим порывом ветра. Дорога круто поворачивает. У обочины дороги небольшой бугор. На нем сидят солдаты из нашего полка. У них потерты ноги. Они сняли сапоги, разложили портянки. Сидят с голоыми ногами, шевелят ступнями и пальцами, щупают на ногах потертые места.
– Ты смотри! Эти уже привал организовали!
– Сапоги под себя подбери! А то сопрут на ходу! Босиком придеться потом топать по дороге!
Наши идут мимо. Увидели солдат с потертыми ногами и тут же в их сторону посыпались разные шуточки.
– Не слушай его ребята! Под голову клади! Спать ложись! К вечеру своих догоните!
Так уж повелось. Завидел своего собрата в беде, мимо не пройдет, обязательно подденет за живое. Непременно вставит ехидное словечко, от которого станет тошно.
Босые солдаты остались за поворотом дороги. Поскорей бы самим до места дойти.
Впереди на дороге заметно светлеет. Сквозь деревья проглядывает открытое поле. По всему видно, что лесная сторона уже позади. Дорога еще раз поворачивает, проходит между стволами деревьев и мы выходим в открытое поле. Слева поле, непаханная земля, справа опушка леса. Мы идем по краю поля и леса.
В глубине леса за редкими соснами показались солдаты, стоящие под кустами телеги и стреноженные лошади, пасущиеся в лесу. Под развесистой елью стоит полковая походная кухня. Труба немного дымит. Из под крышки котла выходит пар и запах солдатского хлебова.
Мы идем и посматриваем в сторону леса, где мелькают фигуры солдат. Похоже, что это наши обозники. Наших обозников можно сразу от других отличить. Их по внешнему виду легко узнать. Уж очень у них специфический внешний вид в отличии от другой тыловой братии.
В лесу просторно и сухо. Лето в самом разгаре. Нас на марше пробивает пот. Мы идем в одних гимнастерках. А повозочные в ватных телогрейках перепоясаны ниже живота ремнями. Из под касок выглядывают сплюснутые сверху вниз физиономии. Одежда у них замусолена, как будто они свои животы натерали салом. Сибиряки в дивизии сохранились в штабах, тылах, складах и обозах. Народец не высокий, но очень живучий. Их с насиженых мест оглоблей не вышибишь.
