Здесь, у деревни Тученза, полк остановился… Вместо рот стояли взводы. Не было офицеров. Стрелков построили, рассчитали и из 12 рот сделали шесть.
В этом бою стрелки 12-го Восточно-Сибирского полка из 2174 человек потеряли 11 офицеров убитыми, 10 ранеными, 2 без вести пропавшими, 273 стрелка убито, 352 ранено, 212 пропало без вести; кроме того, было ранено и осталось в строю 2 офицера и 47 стрелков.
Шедший на выручку 12-го полка 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк в 2 часа дня занял позиции на дороге, идущей из Тюренчена на Хаметан. Здесь же в лощине стали 3-я батарея 3-й бригады и пулеметная рота. Место, занятое стрелками 11-го полка для боя, представляло собой гору с весьма крутыми скатами. Ни одного укрытия не было на этой горе, а за ней расстилалась лощина, ровная и чистая, без куста, без балки, без канавы или валика.
Солнце уже склонялось к западу, когда стрелки, пришедшие из резерва, впервые увидали японцев. Сначала показались редкие дозоры, за ними потянулись густые и темные цепи японцев.
Японцы наступали на 1-й батальон спереди и в то же время обходили его слева. Начался сильный и частый ружейный огонь с обеих сторон, и ничем не прикрытые стрелки стали падать убитыми и ранеными. На поддержку 1-го батальона пришел 3-й и, выслав свои роты в цепь, соединился с ротами 1-го батальона. Все шло у стрелков, как на учении».
3-я батарея — огонь!
«3-я батарея 3-й бригады подполковника Муравского получила приказание генерала Кашталинского отходить на Фынхуанченскую дорогу. Но едва она тронулась, как засвистали и защелкали над нею японские пули. Шедшие впереди зарядные ящики прибавили рыси и прошли обстреливаемое место благополучно, но орудия замялись! Перед ними стали быстро перебегать японцы, их цепи занимали горы и оттуда спускались к самой дороге. Нужно было открыть себе проход силою.
Подполковник Муравский приказал поручику Хрущову с двумя орудиями обстрелять японские цепи шрапнелью, а остальные четыре орудия хотел провести, прикрываясь огнем орудий Хрущова. Но уже было поздно. Японцы подобрались близко, их огонь стал удивительно меток, и в запряжках начали падать лошади. Батарея стала.
“С передков!” — скомандовал Муравский и под пулями, падавшими на дорогу, как крупные капли летнего дождя, люди на руках подкатили орудия и стали немного в стороне впереди орудий Хрущова. Уже в это время несколько человек упало убитыми и ранеными, но остальные делали свое дело.
Снарядов было немного. Зарядные ящики ушли — остались только те снаряды, которые батарея возит с собой в передках. Под градом пуль, бегом добежали солдаты до передков с убитыми и ранеными лошадьми и принесли снаряды. Японцы были близко. Отлично были видны их темные мундиры и желтые околыши фуражек. Помощи ждать было неоткуда. 11-й стрелковый полк сам боролся против тысяч японцев и был уже окружен — батарее оставалось только умереть с честью.
В эти страшные минуты все на батарее: и офицеры, и солдаты — понимали и сознавали одно — спасенья нет. Эти часто падавшие пули, то ударившие со звоном в орудие, то мягко щелкавшие по земле, то валившие на землю кого-либо из артиллеристов, были неизбежны. Как неизбежна судьба. Уже при виде упавшего товарища не кричали: “Носилки”, — потому что некому, да и некуда было уносить раненых. Каждый на этой одинокой, охваченной японцами батарее думал одно: возможно дороже продать свою жизнь.
И огонь батареи был меток. Упал убитым подполковник Муравский, его сменил штабс-капитан Петров, но и его свалила пуля; раненый, потерявший сознание, он упал подле пушек. Не хватало людей заряжать и носить снаряды: оставшиеся старались поспеть на два, потом на три, наконец, на все четыре орудья. Один и тот же номер нес работу шести номеров. Он приносил снаряд, он вкладывал его в пушку, он закрывал затвор, он наводил и стрелял. Отчаяние удесятеряло силы.
Эта доблестная батарея таяла, умирала, валилась на землю, мучимая ранами, но не сдавалась. Остатками командовал поручик Иванов, пока его не ранили. Батарея осталась без командира, почти без прислуги, почти без снарядов.
Единственный оставшийся в живых и не раненый офицер ее поручик Костенко с бомбардиром-наводчиком Кияшко и еще с двумя номерами вчетвером стреляли из четырех орудий…
Батарея — огонь! Рисунок французского художника времен русско-японской войны{442} И вот достреляны последние снаряды. Ранен последний офицер батареи поручик Костенко. Страдая от раны, в залитом кровью мундире, с помутившимся сознанием, он, как в бреду, продолжает работать. Эти четыре человека, как тени, бродят между орудиями; они вынимают прицелы, разбирают замки и идут помочь своему 4-му взводу, яростно отстреливающемуся под командой поручика Хрущова.
Мертвая батарея из 4-х орудий осталась на дороге, покрытая телами убитых, окруженная молчаливыми страдальцами, ранеными героями-артиллеристами. Но японцы не смели еще подойти и забрать пушки. Их сдерживал меткий огонь взвода поручика Хрущова, положившего двух офицеров и половину солдат одной из японских рот, бросившейся было в атаку.
К этому взводу пристроились пулеметы, а около 4-х часов дня к ним подошли и 7 орудий 2-й батареи 6-й Восточно-сибирской бригады. Эти наши 9 пушек и пулеметы не пускали японцев спуститься с гор и забрать открыто дравшийся 11-й стрелковый полк. И тем сильнее стреляли японцы из ружей, сгущая свои цепи, заходя все дальше и дальше горами, окружая стрелков со всех сторон.
На помощь японской пехоте около четырех часов дня подошли 3 батареи и стали осыпать шрапнелями наши цепи. Все больше и больше ружей умолкало, выпадая из коченеющих рук убитых стрелков. Кое-где роты отошли, но останавливались и снова занимали позиции».
Исполнить долг до конца!
«Этот доблестный полк, эти 9 пушек, не считая 4-х замолкнувших навеки, эти восемь пулеметов сдерживали всю армию Куроки. И гвардейцы Ватанабе, и почти вся 12-я дивизия, и отряд Умесава не могли сломить лишь одного полка русской пехоты. Он таял, он умирал, он истекал кровью, но не уходил, стоя железным заслоном всему Восточному отряду.
За его спиною измученные, потрясенные, потерявшие половину товарищей отходили стрелки 12-го полка. За его спиною свертывались полевые госпитали и лазареты и по узкой горной дороге уходили на запад к Фын-хунчену… А он оставался один, видя, что его окружают, видя, что смерть или плен грозят ему…
Смерть — да, но только не плен!
Доблестные стрелки о сдаче не думали. Твердые сознанием священного долга погибнуть самим, но выручить товарищей, они крепко стояли, ожидая атак врага… К командиру полка подъехал подполковник Линда и передал, что можно начать отступление.
Но полковник Лайминг, узнав, что еще не весь отряд вытянулся на Фын-хуанченскую дорогу, отвечал: “Мне приказано прикрыть отступление всего отряда, и я головой отвечаю за это!”
Русский командир полка умел исполнить свой долг до конца.
А между тем пули японцев уже стали осыпать наших стрелков не только спереди, но и сзади. Пришлось отодвинуться.
В полном порядке отошли роты 11-го полка, спустились с горы и, перейдя совершенно открытую долину, заняли лежавшую здесь небольшую горку. Она со всех сторон была окружена высокими горами, и японцы спешили теперь занять их, чтобы сверху, со всех сторон, поражать противника.
3-й и 4-й полки японской гвардии и 30-й полк сейчас же взобрались на ту высокую гору, которую только что покинул 11-й полк. Горные орудия и части 12-й японской дивизии заняли горы напротив, а 24-й японский полк торопился захватить единственную еще свободную дорогу через перевал в Хаметан».
Пробьемся штыками
«Приближался последний час для наших стрелков. Потерявшие около половины офицеров, с малым числом людей в ротах, они принуждены были отстреливаться во все стороны. 2 орудия поручика Хрущова и 2-я батарея 6-й бригады стреляли по всем направлениям. Орудия, ящики, повозки, пехота: все это занимало небольшую долинку и расстреливалось сверху японцами.
Вечерело. Розовел закат, покрывая золотом окровавленные холмы. Японцы занимали последний путь отступления — дорогу на Хаметан.
Было 5 часов вечера, когда полковник Лайминг решил штыками пробить путь спасения своему полку. Он сел верхом. По его команде к нему сбежались первыми роты 3-го батальона.
Сюда же, к командиру, поднесли полковое знамя, сопровождаемое 1-й ротой, сошлись с перевязочного пункта нестроевые и музыканты. Стих с нашей стороны ружейный огонь, все замолкло в долине, и только по-прежнему кругом непрерывно трещали выстрелы японских винтовок, да свистали и щелкали пули, выводя людей из рядов.
