Об их географических познаниях распространимся мы, когда будем говорить о географии Каролинского архипелага вообще.
Между вещами, обратившими на себя их внимание, были дротики и другие изделия с Пыйнипета. Когда они узнали, откуда эти вещи, между гостями нашими произошло общее движение. «Фаунупей, Фаунупей», – переходило из уст в уста. Один из старшин, взяв несколько дротиков, пращей и прочее, показал их из окон каюты островитянам, собравшимся в лодках, рассказал, что мы сами были на Пыйнипете, и много других вещей, конечно, весьма удивительных, потому что в толпе раздавались часто громкие восклицания. После того обо всем, что их удивляло или им нравилось, спрашивали они, не с Пыйнипета ли оно. И так высоко их мнение об искусстве пыйнипетцев, что мебель красного дерева, изумлявшую их полировкой, считали они сделанной, конечно, на Пыйнипете. Воинственные или, лучше сказать, буйные пыйнипетцы играют среди тихого и незадорного народа такую же роль, как жители островов Фиджи в архипелаге островов Дружбы. Они говорят о них, как о каких-то исполинах силы и храбрости; и нам в глазах их придавало, по-видимому, немало цены то, что мы, побывав на Пыйнипете, снесли свои головы.
Когда стемнело, все разъехались, кроме Селена и Эбунга, которые расположились у меня ночевать; музыка произвела на них, кажется, большее впечатление, чем на друзей наших в Юалане. Эбунг не приходил в себя от удивления множеству чудес, им встречаемых, но сохранял вид человека рассудительного и беспрестанно сообщал замечания свои Селену. За все эти новости отплатили они и нам неожиданностью, и не весьма приятной, рассказав, что в архипелаге их на SO от Лугунора есть остров Пыгирап,[396] жители которого питаются человеческим мясом. Селен знаками, весьма выразительными, и с большим омерзением объяснил, как они разрубают человека, жарят, едят и пр. Я спрашивал то же и о многих других островах, но Селен обо всех решительно отвечал, что там этого нет. Если известие это справедливо, то Пыгирап, подобно Пыйнипету, должен быть населен иной от прочих каролинцев породой людей. Но, к утешению читателей, я должен поспешить сказать, что встреченный нами после на острове Гуахане Каролинский старшина Оралитау, также человек весьма толковый, оспаривал это известие, и потому обстоятельство это может еще остаться под сомнением.
На другой день, 23 января, окончив на берегу острова Лугунора астрономические и магнитные наблюдения, отдал я визит моим знакомцам, для чего должен был пройти через весь остров. Необыкновенно сильно первое впечатление, производимое возникающим, так сказать, из воды, садом кокосовых пальм, признанных идеалом стройной и величественной формы, и великолепных хлебных деревьев, благодетельных, как наши цереалии. Вы теряетесь от удивления, с какой мудростью природа умела снабдить человека в двух растениях не только пищей и питьем, но и всеми нужными материалами для домов, лодок, тканей, домашней утвари и прочего, и в них же доставить ему защиту от вертикальных лучей солнца и вместе прохладу и чистый воздух. Но вы скоро приходите в состояние той очарованной царевны, которая осуждена была всю жизнь прогуливаться по волшебному саду, – однообразие вас утомляет; куда ни обернетесь, все одно: нет камешка отличного, по которому можно бы заметить свою дорогу, нет ни права, ни лева; вершины пальм, плавно и как бы в такт колеблемые всегда с одной стороны дующим ветром, однозвучный шум моря, вечно разбивающегося о тот же берег, усыпляют вас, как колыбельная песня. Столь же однообразна и скучна должна быть и жизнь обитателей низменных островов. Обитатели стран околополюсных живут, конечно, веселее. Полугодовая ночь, сменяющая день, столь же продолжительный, забота о пропитании, по временам голодовка разнообразят, хотя и не всегда приятным образом, жизнь их; здесь нет и этого прибежища.
Жилища островитян находятся только в северо-восточной части острова и рассеяны без всякого порядка. Вообразив крышу русской крестьянской избы, поставленной на землю и покрытой вместо досок или соломы пандановыми листьями, будем иметь полное понятие о здешнем доме. Оба конца, обращенные от NO к SW, загорожены щитами из кокосовых ветвей и имеют двери. По сторонам шалаша сделаны в некоторых отделения, наподобие корабельных кают, в других – низкие будки, закрытые со всех сторон, кроме небольшой дыры в одном боку. Эти лазейки, как мы догадывались, были назначены для женщин. В разных местах – домашняя утварь, состоящая из рыболовных орудий, в некоторых – и лодки, посреди обыкновенно очаг, отличающийся только в том месте разводимым огнем, внутри и снаружи нечистота, – все вместе не выдержит и отдаленного сравнения с красивыми извне и чистыми внутри юаланскими домами. Мы недовольны были неопрятностью юаланцев, может быть, потому, что она составляла неприятную противоположность с их прочими добродетелями, но здешние жители в сравнении с ними настоящие циники. Не говоря уже об обитателях их, покрытых пленкой из кокосового масла и желтого имбиря, они не заботятся даже, исполняя на берегу естественные надобности, делать это так, чтобы полная вода всю нечистоту уносила, и не всегда даже уходят для того к берегу, что в Юалане сочлось бы мерзостью высшей степени. В этих бедных и грязных шалашиках ожидал нас, однако, всегда радушный прием, сразу появлялись кокосовые орехи, а вслед за тем и подарки не только от хозяина, но и от всех присутствующих. Совершенную противоположность с таким радушием составляла строгость, с какой они скрывали от нас своих женщин. Одному только из нас удалось видеть мельком, как они, заметив его, со всех ног убежали в лес; за исключением этого случая, ни один не видал женской фигуры. Многие были заперты в клетки, что в домах, другие в особые домики, как мы могли заключить по визгу детей. Все время сопровождал нас один островитянин, который следил, чтобы мы не приближались к этим местам; и он и все другие беспрестанно твердили: «фарак!», указывая дорогу, по которой идти. Что дикие прячут жен, – дело обыкновенное, но я никак не ожидал, чтобы ревность их могла доходить до такой степени. Покуда мы сидели, все были веселы, ласковы и добры; но лишь вставали, чтобы идти, как раздавалось со всех сторон несносное «фарак!» (ступай), которое нам, наконец, не шутя, надоело. Если бы мы были расположены к злоязычию, то могли бы заметить, что, видно, мужья здешние научены опытом, что целомудрие жен их только за оградой щитов и рогожек бывает в безопасности и что для мира домашнего выгоднее не подвергать его искушению.
К покойникам своим они так не ревновали. Они позволяли нам осматривать их гробницы, которые являются совершенным подобием их домов в малом размере, то есть из ветвей сплетенная крыша шагов пять длиной. Над некоторыми построены вторые крыши, во всем подобные первым. Под нижними положены обыкновенно кокосовые орехи. Это, вероятно, гробницы старшин, потому что есть особенное место, просто тычинками огороженное, где, по их словам, также погребены покойники.
