Пресной воды на острове, естественно, нет,[397] кроме дождевой, скапливающейся в ямах и еще в необыкновенного рода хранилищах, в ямках, выдалбливаемых нарочно для этого на пнях кокосовых деревьев, имеющих наклонное положение. Воду в ямах находили мы всегда нечистой и с дурным запахом. Скудного запаса этого жителям достаточно, потому, во-первых, что они пьют весьма мало, и, во-вторых, потому, что необходимая для нас стихия эта заменяется превосходным напитком, который природа неутомимо готовит им в плодах кокосового дерева. Это настоящий ключ жизни, велением божиим источаемый одним ударом железа.
Лугунорцы не изменили выгодного мнения, какое мы имели о единоплеменниках Каду. Мы нашли их гостеприимными, добродушными, скромными, приятного обращения. Они не имели той детской к нам доверчивости, как добрые наши юаланцы, оттого, может быть, что опытнее их и знают от жителей групп, имеющих чаще их сношение с европейцами, что нам, просвещенным, не всегда и не во всем можно доверять. Однако это ни на минуту не расстраивало доброго между нами согласия. Они – народ торговый и умеющий соблюдать в этом свою выгоду. Правило их, торгуя, получить как можно больше, дав как можно меньше; но для достижения этого не прибегали они никогда к обману, а того меньше к воровству. Во все время не видали мы ни одного примера последнего порока. Но, называя их искусными торгашами, я не имею в виду, чтобы они были корыстолюбивы; они оказывали нам гостеприимство и услуги, по-видимому, из одного удовольствия угодить. Молодежь по первому знаку взлезала на деревья за кокосовыми орехами, носила за нами наши вещи, ничего за то не требуя и всегда довольствуясь тем, что было дано. Если некоторые из них, и даже степеннейшие, оказывались попрошайками, то это находит достаточное извинение в крайней их бедности и весьма естественном желании получить необходимые для них вещи, не имея средств за них заплатить.
Одно из доказательств добросердечия человека в том, что он легко привязывается к человеку, от которого ожидает взаимности, и лугунорцы вполне подходят под этот разряд людей. Каждый из нас имел одного исключительного приятеля. Моим был Селен, с которым я в доказательство дружбы должен был поменяться именем. Обычай этот столь же общий здесь, как и в других местах Полинезии. Заключая этого рода союз, берутся руку за руку и тянут с усилием в противные стороны, как бы затягивая узел дружбы. Непомерная их ревность лишила нас возможности видеть их в семейной жизни, но нам казалось, что они очень привязаны к своим женам и детям; и возможно, что и запирали их они, заботясь об их безопасности. Они часто просили у нас подарков для своих жен и детей и полученные от нас лакомства, как сахар, сухари и т. п., обыкновенно прятали в пояс, чтобы отнести им.
Мы не имели случая узнать подробно основания и пределы власти тамолов. Приятель мой Селен старался мне внушить, что он начальник всей группы и что Песенг, Телиаур и другие, хотя и тамолы, но его «пуик». Это слово, кажется, обозначает подчиненного, потому что у Намолука один тамол спрашивал об офицерах, не пуики ли они в отношении ко мне, как к тамолу. Однако никто не оказывал ему ни малейшего уважения, и, кажется, он был не богаче других. Одно отличие старшин в том, что они имеют по нескольку домов; особый для женщин, особый для больших лодок и т. п. Вообще не заметили мы здесь следов исключительного права на землю или произведения ее, как на Юалане. Нам казалось, что всякий имеет свое.
Рост лугунорцев вообще больше среднего. Сложение стройное и сильное. Цвет тела каштановый, лица плоские, нос вверху вдавленный и к концу вздернутый; губы толстые, зубы ровные и здоровые, глаза большие, черные, на выкате, иногда быстрые, но большей частью без выразительности. Бороды у некоторых довольно длинные, но редкие. Длинные и густые черные волосы, склонные к кудреватости, иногда собираются в пучок на затылке и обвязываются пращей; в этот чуб втыкается трезубчатый с рукояткой гребень, на котором развеваются два или три хвостовые пера парящего фаэтона; иногда волосы сбиваются и образуют огромную прическу, подобно как у жителей Новой Гвинеи. Пояс их, который и здесь называют тол, – это кусок ткани около 1/4 аршина шириной, проходящий сзади наперед между ног и отличающийся от юаланского тем, что не имеет мешочка. На плечи накидывается часто упоминаемый плащ, похожий на южноамериканское пончо или на ризу католических священников, который мы нашли уже на островах Сенявина. Это кусок ткани, выкрашенный обыкновенно в желтую краску, длиной 3, шириной 11/2 аршина, сшитый по длине из двух полотнищ и имеющий посредине отверстие для пропуска головы. На голове носят конические шляпы, весьма искусно сделанные из пандановых листьев, защищающие их совершенно и от солнца и от дождя. Эти зачатки одежды были причиной, что они с большой охотой брали рубашки и всегда носили; напротив, юаланцы никакой цены им не придавали.
Инструмент, которым насекаются узоры на теле, имеет вид топорика или, вернее, шляхты около 4 дюймов длиной, с иззубренным острием. Его наставляют на тело и ударяют по нему слегка палочкой, покуда он пробьет верхнюю кожицу, которую потом натирают или соком растений или углем. Ноги и грудь покрываются прямыми, продольными чертами, что первым придает вид полосатых чулок, на руках же бывает много рыбок около дюйма длиной. Замечательно, что фигуры эти носят названия разных островов. Песенг имел на левой ноге выше колена несколько рыб и крючков, которые означали Лугунор и соседние группы, потом каждая линия на ноге и на руке имела название какого-нибудь острова, начиная от Фаунупей и до Пеллы. Когда он перечел все острова, осталось несколько черточек лишних, которые он назвал Манина (Манила), Уон, Саипан, а когда и этого не довольно было, то, смеясь, стал называть Ингресс, Руссиа и пр. Может быть, это обыкновение введено, чтобы легче сохранять в памяти острова своего архипелага. Это род географических четок. Некоторые из нас заключили из этого, что островитяне имеют обыкновение насекать узоры на каждом острове, к которому случится пристать, и по последним называют и первые. Нас уверяли, что женщины испещряются с большим вкусом в местах, закрытых толом. На шее носят ожерелья из кокосовых ниток или из колечек, сделанных из кокосовой скорлупы, или из раковин; иногда кусочки черепахи. В растянутые мочки ушей вставляют цветы, а иногда кусочки дерева дюйма два в поперечнике, выкрашенные желтой и черной краской. Некоторые тамолы отличаются китайским щегольством отращивать ногти больших пальцев.
От природы смуглый цвет лица делается неприятнее от натирания порошком оранжевого цвета, добываемым из корня растения. Порошок этот употребляют они точно так, как колоши охру и сажу. Некоторые натирают им один лоб, другие все лицо или только брови и т. д. Тамолы красят одни только ладони. Но вообще около них так много этой краски, что после получасовой с ними беседы, конечно, и руки, и платье, и белье будут ей запачканы.