Смешок готовный пропустили.
«Ты поймай… я сяду».
Отжать веревкой конь не давался. В рукав не шел. Пытались набрасывать петлю… Перекурив, послали за кем из стригалей-алтайцев.
Пришел невысокий парнишка в капроновой шляпе с загнутыми полями. Перевязал петлю по-своему. Собрав веревку в кольца, нешироко взмахнул петлей вокруг головы и пустил: она упала рыжему на морду, сползая («не набросил», – произнес кто-то), нижний край свис, алтаец поддернул – петля затянулась на шее.
– Дает пацан… – оценили.
– Так се конек, – сказал алтаец, закурил и ушел.
Конь рвался. Суетясь и сопя, ругаясь, впятером затянули в рукав. Бились: не брал удила, всхрапывая скалил сжатые зубы. Придерживая через жерди седло, проволокой достали под брюхом болтающиеся подпруги.
– Вяжи чумбур, – Третьяк утер пот… – Вяжи два чумбура.
Коротко перехватил повод:
– Страхуй.
Вывели вдвоем. Конь ударил задом и задергал. Иван повис на уздцах. Юрка и Колька со сторон тянули чумбуры.
– Ждешь, Сиверин? – озлел Третьяк. – Берешь – бери! Не убьет…
При коновязи конь стих. Сиверин курил рядом. Кругом предвкушали.
– Ехай, Сиверин, ехай, – поощрил Третьяк.
Навстречу руке конь оскалился. Привязанный, стерпел: Сиверин почесал, поскреб плечо сильно. Взялся за луку седла – конь прянул, Сиверин отскочил.
Захлестнул за коновязь чумбур и, заведя кругом, прижал коня к бревну боком: «Держи», – сунул конец Юрке.
Отвязав повод, влез на коновязь и с нее быстро сел, взявши правой заднюю луку. Конь забился, ударил дважды о коновязь – Сиверин поджал ноги, удержался.
Вывели на чумбурах. Конь, шарахаясь и заступая задом, рванул, они побежали, удерживая концы. Сиверин перепилил поводом, натянул обеими руками кверху, щемя коню губу, он дал свечу, тряхнул спиной вбок, стал заваливаться, Сиверин бросил стремена и толкнувшись коленями отлетел вбок, перекатываясь подальше; конь извернулся кошачьи, спружиня взял в бег, но Третьяк захлестнул уже чумбур за столб изгороди, и он смаху был развернут натянувшейся петлей, припадая на сторону и хрипя.
– Ничо… Пусть успокоится…
Сиверин сел снова. Юрка с Колькой захватили чумбуры в метре от шеи. Упирались, не давая подняться на дыбы, Сиверин всей тяжестью налег вперед – и конь подсев и резко бросив задом отправил его через голову.
– Показывай класс… наездник, – прогудел Чударев, начальник связки, грузный сильный старик, супясь с улыбкой. Скотогоны загрохотали.
Сиверин отряхнулся, прихрамывая. Поводил под уздцы.
Успокоил ведь, вроде. Сухарь конь взял, схрупал. Допустил в седло. Прошел шагом.
– Вот и в норме, – сказал Третьяк.
Не чувствовал Сиверин, что в норме.
Рысью… Поддал пятками в галоп – конь уши прижал, попятился. Пошел шагом. Сиверин натянул повод, и конь встал.
Третьяк смотал и приторочил чумбур, второй Колька отвязал.
– Пусть-ка еще проедет, – сказал он и шлепнул веревкой по крупу.
Конь с места понес. Они вылетели в ворота. Сиверин вцепился в повод и луку. Заклещился коленями и шенкелями, теряя стремена.
Пот мешал глазам. Не мог отвлечься, чтоб слизнуть с губ. Тянул повод затекшей рукой. Храпя и екая, со свернутой мордой, конь не урежал мах. Юстыд скрылся.
Сводило ноги. Седло сбивалось к холке. Сиверин надеялся, что не ослабнет подпруга.
Конь тряс жестко. Он осадил разом, и Сиверина швырнуло через голову, но первым, что он сообразил, был мертво зажатый в руке повод; этот повод, вывертывая руку из сустава, волок его стремительно по траве и камням. Копыта вбивались вплотную; бок вспыхивал до отказа сознания; но это значило, что повод не оборвался, он и правой схватился, подтягиваясь, пытался подобрать ноги и встать, но конь тащил слишком быстро, завертелся, лягая, и в заминке хода Сиверин успел вскочить и повис на поводе, топыря ноги по уходящей земле и клекоча. Он налегал книзу, сдерживая; он сумел высвободить правую руку и дотянулся до передней луки, сбоку подпрыгнув закинул правую ногу. Конь дернул, нога соскочила, но рукой удержался, снова закинул и втянул, дрожа судорогой втянул себя в седло.
Взбросив подряд, конь встал на месте. Он дышал со свистом. Он отдыхал.
Сиверин сидел. Отпускало сдавленное горло. Сведенные мышцы вздрагивали. Воздух был желт: тошнило. Тыча рукой в багровых рубцах от повода, нашел курить. С трудом чиркал вываливающиеся спички. Край сигареты окрасился. Сплевывал.
Прохватил ветер. Горячий в поту, он остыл; полегчало. Дождь полетел полого. Конь переступил, отворачиваясь задом. Сиверину тоже так было лучше.
Припустило сильно. Видимость сделалась мала за серой водой. Сиверин тихо толкнул в шаг – конь двинулся, послушал. Но повернуть не подчинялся. Сиверин не настаивал: какой конь любит дождь в морду.
Не просвечивало, и определить время было трудно. Сиверин замерз. Он жалел, что без телогрейки и шапки. Сигареты в кармане размокли, и он выкинул их.
Они ехали и останавливались под дождем. Сиверин пружинил на стременах – грелся.
Низкое солнце вышло быстро. Вечерняя прозрачность напиталась духом чебреца и горной медуницы. Емуранки засвистели. Конь попал ногой в норку и споткнулся. Сиверин поддернул повод, – он захрапел и понес.
Успокоившийся было Сиверин озверел в отчаяньи. Сил могло не хватить. Он повернее уперся в стременах и откинулся, вжимая повод. Гора была впереди, и он не давал коню свернуть.
Мотая закинутой головой, выбрасывая разом в толчках передние ноги, конь стлался в гору. Он опасно оскользался на мокрой траве склона, но Сиверин не кинул стремена, даже когда затрещали по каменистой осыпи вкруг отвесной вершины. «Сдохну! – вместе! – по-моему будет!» – ослепляло в высверках, на косой крутизне упор утек, сдирая правый бок о щебенку они съехали вниз метров двадцать до низа осыпи…
– Вставай, сука!.. – сказал коню Сиверин, перенося тяжесть влево, не вытаскивая ногу.
Конь поднялся. Правое колено выше сапога, бедро и локоть у Сиверина были ссажены под лохмотья, но крови не было.
– Тоже, самоубийца, – сказал коню Сиверин, вдруг неожиданно повеселев. – Не круче моего… Обломаю! – задохнулся он и пустил вниз, врезав каблуками, но стараясь, однако, не попасть ему по свежей царапине.
Конь принял вмах, не умеряя, как жмутся кони на спуске, и Сиверин не отпускал стремена и не страховался за заднюю луку – ему было плевать; и была уверенность.
И не заметил, как развязались тороки, и чумбур упал и потащился. На ровном конь наддал, попал задним левым копытом на веревку, передней левой бабкой зацепил и грохнулся оземь вперед – влево перекатываясь через голову и левое плечо. Тяжесть ударила в треске ребер перенеслась, ноги выламывались, копыта били задевая воздухом, он выпутывался из стремян, копыто стукнуло по запястью и левой кисти не стало, в живот или голову – убьет, вырвал правую, оставив в стремени сапог, конь вскочил, лежа на спине он сдернул стремя с левой, небо сверху, конь исчез, ожгло вниз спину, закинул правую руку и успел уклешнить мокрую скользящую веревку, деревянея в усилии, стряхнув с места понесло, летящая земля жгла и сшаркивала шкуру, вывертывая позвонки перевернулся на живот, конец веревки позади правой руки намотал дважды левой, она работала, стругая носом зажал веревку в зубы…
Конь держал вскачь. Сиверин несся на привязи. Трава и песок сливались в струны. Камни выстреливали, кроя тело. «По кочкам разнесет…» Он понял звук – отрывками изнутри звериное подвывание.
Он стал подтягиваться по чумбуру. Чужие мышцы отказывали. Власть над телом иссякла. Сознание отметило, что мотков на левой руке больше. Происходящее как бы… отходило…
Разом – задохся в спазме. Это конь пересек ручей. Вода накрыла. Руки разжались. Но веревка была намотана на левую, и натяжение прекратилось, потому что конь оступился на гальке откоса, и Сиверин, имея в сознании лишь одно, схватил правой и дернул за пределом сил, конь снова оступился, ослабив чумбур, Сиверин уже сел, крутанув в воде легкое тело, упершись ногами выжег в рывке всю жизнь ног, корпуса, рук – и попал коню как раз не под шаг, тот снова упустил мокрые камни из-под некованых копыт и неловко и тяжело упал боком в воду – сшибая не успевшие взлететь брызги Сиверин метнул себя ему на голову сумасшедше лапая левой в ноздри и правой повод.
Конь забился, вставая. Сиверин большим и указательным пальцем левой руки, всунув, сжимал ему ноздри; правой притягивал намотанный повод. Держа крепко, поднялся враскорячку с колен.
Не двигались. Сиверин пытался сосредоточиться, чтобы понять, где верх и где низ. Постоял, отдавая отчет в ощущениях и упорядочивая их.
Боком, сохраняя хватку, повел коня на ровное место у берега. Переставлять ноги требовало рассудочного напряжения.
Там отдохнул немного. Повернулся, не отпуская рук, так, что морда коня легла сзади на правое плечо, и медленно пошел, ища глазами.
Остановился у глубоко вбитого старого кола. Опустился на колени. Не отпуская левой, правой плотно обвязал осклизлый узкий ремешок повода и тщательно затянул калмыцкий узел. Дотянулся до чумбура и тоже очень тщательно привязал.
