— Приветствую тебя, Ашья. Все ли хорошо в наших землях?
— Да, мой муж и повелитель. Я преданно хранила их. Вступи же под свой кров!
Гауранг сделал сопровождающим его воинам знак. Те быстро начали снимать с коней переметные сумы и притороченные тюки.
— Это все тебе, — махнул рукой саар рода Афайя. — Но потом глянешь. Иди за мной…
У Ашьи заколотилось сердце. Он скучал по ней! Он, так же как она сама, считал дни до встречи и не желает терпеть и ждать даже самую малость!
— Пойдем. — Он схватил ее за руку. — Я желаю поговорить с тобой.
— Поговорить?
У молодой накхини едва не подкосились ноги. Но о чем? Как можно сейчас о чем-то разговаривать? На это будут другие дни!
Гауранг крепко взял ее за руку и потянул за собой. Шел он молча, быстрым твердым шагом — ни разу, даже через плечо, не глянув на нее.
— Что-то случилось? — осторожно спросила Ашья.
— Пока нет.
— О чем же ты желаешь говорить, мой доблестный муж?
Он привел ее в спальню и встал у окна. Ашья замерла, ожидая обещанных слов.
— Ты знаешь, что у меня всего один сын? — резко, без всяких предисловий, начал Гауранг.
— Да, мне это известно.
— Один сын — это мало. Это плохо. С одним сыном что-то может случиться. Пройдет несколько лет, он подрастет, и я возьму его с собой в поход. А там достаточно шальной стрелы или засады — и род Афайя останется без наследника.
— Но…
— Я приезжаю к тебе уже четвертый год. Четыре года я провожу с тобой ночь за ночью половину луны, но ты так и не понесла. Ты что же, бесплодна?
— Я беседовала с сестрой, — заливаясь краской, пробормотала Ашья. — Она жрица в храме Матери Найи. Сестра говорит, что я здорова и мое чрево только и ожидает принести священный плод…
— Так принеси же, наконец! — гневно сдвинул брови Гауранг. — В этом году я проведу с тобой еще дюжину дней и ночей, как и положено доброму мужу. Я не пропущу ни одной ночи. Каждый раз ты будешь восходить на мое ложе, и каждый раз я заполню тебя собой. Но если и в этот раз ты не зачнешь ребенка, я не стану больше приезжать к тебе. Ты по-прежнему остаешься моей женой, я буду присылать тебе рабов и военную добычу. Но я не могу бросать семя в камни и ждать, когда из них потянется лоза. Ты запомнила мои слова?
— Да, мой муж и повелитель, — задыхаясь от душивших ее слез, прошептала Ашья.
— А сейчас я и мои люди желаем есть. Дорога была долгой.
* * *
Аоранг вздохнул и покачал головой. Ему вдруг отчего-то стало жалко эту молодую женщину-воина, как бывает жалко человека, зараженного моровым поветрием.
— Так ты и родилась? — тихо спросил он.
Вопреки его ожиданию лицо Янди приобрело выражение даже не жесткое, как всегда, когда красавица не давала себе труда надеть личину, чтобы очаровать собеседника. Оно стало непередаваемо злым. Мохнач невольно отшатнулся.
— Не совсем, — процедила Янди.
* * *
После того как Гауранг и сопровождавшие его накхи умчались готовиться к новому походу, Ашья принялась ждать, когда свершится ее судьба. Она вспоминала каждое мгновение, проведенное рядом с мужем, пытаясь понять: неужели в нем нет ни капли привязанности к ней? Пожалуй, он видел в ней верного соратника, храброго бойца, возможно — будущую мать его детей. Но было ли в его чувствах еще хоть что-то?
Оставаясь одна, Ашья плакала, стоя у бойницы, давая жесткому холодному ветру осушить ее слезы, чтобы никто не догадался о ее слабости.
Спустя всего несколько дней после отъезда Гауранга тело Ашьи недвусмысленно сообщило ей, что господь Исварха и Мать Найя остались равнодушны к ее мольбам и стараниям супруга. Тогда Ашья села у окна и долго сидела так, молча глядя перед собой — туда, где под нависшей скалой, огибая гранитную грудь склона, вилась дорога к башне.
Значит, все?
И может быть, первый раз в жизни она люто возненавидела и этот тянущийся к небу каменный перст, и окрестные пропасти, и грохочущую под скалами ледяную реку, и леса в низине.
«Что я здесь делаю, заточенная в этих стенах? Кому нужна? А что, если собрать отряд и вновь отправиться в земли вендов? Быть может, как жена я Гаурангу не сгодилась, но все же он помнит о вендском святилище на холме? Неужели ему покажется лишним такой соратник?»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она представила, как входит в шатер мужа и тот холодно смотрит на нее, удивленный ее появлением. «Что ты здесь делаешь? — цедит он сквозь зубы. — На кого ты оставила башню и мои земли?»
«Верный Вайда и десяток воинов — этого достаточно, — могла бы ответить она. — Я гожусь на что-то куда большее, чем быть хозяйкой захолустной башни. Ты знаешь об этом!»
Возможно, это бы решило все. Он помолчал бы и сказал:
«Хорошо, ступай. Найди место, где встанет твой отряд».
Там, в походе, когда ветер развевает гривы скакунов и сердце стучит в радостном предчувствии схватки, смерть близка, но зато и жизнь имеет смысл. А еще — всегда может оказаться время и возможность, чтобы как-то ночью Гауранг призвал ее к себе в шатер. Она его жена и знает, как угодить ему. И тогда, быть может, родится долгожданный сын…
Вот только одна беда — башню ей все равно оставить не на кого. Ведь Вайда не был накхом.
После захвата святилища Гауранг подарил ей нескольких мальчишек, бывших до того заложниками у вендов. Одним из них, тем самым, что помог ей той страшной и умопомрачительно пьянящей ночью, и был голубоглазый Вайда. С тех пор Ашья неоднократно радовалась своему непонятному для мужа выбору. Мальчишка оказался умен, искусен в счете, а когда он выучил язык накхов, обнаружилось, что он — настоящий кладезь песен и сказок. Он знал бесконечное множество историй о зверях и лесных духах, о водяных и волколаках, о летучих змеях и бродячих огнях. Да и сам умел слагать песни так, что простые слова вдруг словно оживали, превращаясь в настоящее чудо. Зимними вечерами, когда холод с ледяным ветром проникал в башню, вымораживая углы, Вайда часто пел ей у очага, повествуя о далеких землях, где правит Великая Мать и мужчины поклоняются ей, находя высшее счастье в своем преданном служении.
А еще он пел об отвесных скалах, студеных водопадах, о вольном ветре, о солнце, озаряющем лес, пронзающем яркими лучами кружево листьев и пишущем на земле все тайны небес…
Вайда не был воином — его этому и не учили, — но стал ловким охотником. Хоть он и юн, но, пожалуй, он бы отлично справился с управлением башней и окружавшими ее землями. Когда бы не кровь! Никто из накхов не послушает его…
«О чем я? — одернула себя накхини. — Размечталась! Да хоть бы он был накхом, мне нельзя покидать башню. Я сделала выбор, став женой саара. Жены не ходят в набеги…»
Ашья представила себе долгие, неразличимо похожие один на другой одинокие годы, ожидающие ее в этой забытой богами горной долине, и опустила голову, чувствуя, как в горле снова становится горячо от слез…
— Ты хотела видеть меня, добрая госпожа?
Ашья подняла голову и едва не поперхнулась от удивления. В дверях стоял Вайда — легок на помине.
— Да… Но я не велела звать тебя.
— Я почувствовал твой зов. Я могу быть чем-то полезен тебе?
Хозяйка башни поглядела на верного слугу. За четыре года, прошедшие со дня его пленения, отрок превратился в юношу, изрядно вырос и раздался в плечах. Но что осталось неизменным, так это его голубые глаза — как будто всегда удивленные, пожалуй, даже восхищенные, — да колдовские синие узоры, извивающиеся по его коже.
— Тебе плохо, добрая госпожа? — вдруг дернувшись, как от удара, спросил Вайда. — Что мне сделать, чтобы ты не горевала?
— Ничего, — покачала головой Ашья, стараясь спрятать подступившие слезы. — Ты ничего не сможешь поделать. Но мне приятно, что ты хочешь помочь.
— Я все же постараюсь немного развеселить тебя.
Вайда подошел к бойнице и поглядел в небо. С самого утра оно хмурилось. Серые низкие тучи клочьями лежали на вершинах гор. Лишь редкая просинь напоминала о том, что еще совсем недавно тут светило солнце.
