Юноша поднял обе руки перед грудью и тихо запел. Ашья не понимала слов — это не была речь накхов или арьев, даже говор вендов она напоминала очень слабо. Песня становилась все громче и сильнее. Накхини показалось, что вся башня наполнена звуками, от которых мурашки пробегали по коже до кончиков ногтей.
И вдруг небо начало быстро меняться. Клочья облаков потемнели и спустились ниже гор — так низко, словно хотели коснуться самой башни. Потом они пришли в движение и будто столкнулись. Взвыл ветер, громыхнул гром, и молния огненным бичом хлестнула каменный бок ближайшей горы.
Ашья с ужасом следила за происходящим, опасаясь верить собственным глазами. Что за чары навел на нее Вайда?!
А юноша пел, словно ничего такого не случилось, — только теперь тише и ласковее. Разорванные молнией тучи прянули в стороны, ветер успокоился, и среди сияющего голубого неба разноцветным мостом повисла радуга.
— После самых ужасных гроз все равно приходит солнце, — негромко сказал Вайда. — Так говорит эта песня. Так учил меня отец.
— Кем был твой отец? — наконец приходя в себя, спросила Ашья.
— Жрецом Дома Дождя в земле Великой Матери. Надеюсь, он и теперь в добром здравии.
Ашья не сводила с него глаз, осознавая, что в первый раз глядит на отрока не как на ценного раба или боевую добычу, а — сколь ни странно ей было признаться себе в этом — как на равного себе.
— Ты скучаешь по родителям? — задала она вопрос, который раньше ни разу не приходил ей на ум. — У тебя, верно, осталась в родной земле семья. Может быть, ты хочешь…
Она умолкла, увидев, как исказилось лицо Вайды, и удивленно спросила:
— Что с тобой?
— Да, конечно, я хотел бы увидеть родных! Но, добрая госпожа… Если мне будет позволено… Я бы предпочел остаться подле тебя. — Вайда покраснел и быстро продолжал, словно опасаясь, что она велит ему замолчать. — Счастье видеть тебя каждый день для меня превыше любого иного жребия. Выше счастья дышать и видеть солнечный свет…
Ашья слушала в замешательстве. Неожиданные страстные слова юноши смутили ее.
— Зачем эти слова? Я и так ценю тебя выше всех остальных слуг!
— Мое служение иного рода. В тебе воплотился грозный лик Великой Богини. Я понял это сразу, как увидел тебя на том холме. Служа тебе, духом я возношусь над всеми. Служа иным, сгораю, будто лучина. Больше всего в этом мире я хочу, чтобы ты была счастлива!
Он преклонил колени перед Ашьей. Та, почти не осознавая, что делает, шагнула ему навстречу и запустила пальцы в его длинные волнистые волосы:
— Я принимаю твое служение, Вайда.
* * *
— Он стал ее любовником?
Янди аж передернуло. Она скрипнула зубами.
— Говорят, один из твоих предков стал любовником мамонтихи! — прошипела она.
— Так и было, — согласно кивнул Аоранг.
— Что ж, я в это верю! Но отец служил моей матери, как богине! Тебе не понять.
— Если от такого служения родятся дети, то он был ее любовником, — не унимался мохнач.
Янди бросила на него свирепый взгляд:
— Что ж, умом ты не превзошел накха! Не знаю уж, чему тебя учил святейший Тулум, но Гауранг подумал так же, как и ты. Правда, не сразу…
Она немного помолчала.
— Когда я родилась, к саару рода Афайя послали гонца с вестью, что его жена произвела на свет дочь. Конечно, эта новость не слишком обрадовала его — дочерей у него хватало с избытком. Гауранг приехал, мельком глянул на меня и убрался восвояси. У всех новорожденных темные волосы, да он и не думал вглядываться. До той поры, покуда дочь саара не войдет в брачный возраст, она неинтересна отцу. Шесть лет отцу и матери удавалось обманывать Гауранга. Они приблизили к себе вдову одного из павших накхов и брали на время ее дочь, выдавая ее за меня. Так могло длиться еще долго, но кто-то донес Гаурангу о подмене. Я не знаю, откуда об этом стало известно отцу. Он рассказал об этом матери. Та отдала ему меня и велела бежать, пробираться к себе на родину… А вот то, что было дальше, — голос Янди вдруг зазвенел, как бронзовый гонг, — я помню очень хорошо. И даже если бы я хотела забыть об этом, не смогла бы! Тот день приходит часто ко мне в кошмарных снах… Я помню, как мы с отцом в спешке убегаем через вересковую пустошь прочь от башни. Он хотел укрыться в лесу — надеялся, что всадники Гауранга проскачут мимо, к башне, и он сможет спасти меня. Ведь для него я была дочерью богини, священным ребенком! Моя мать приняла решение обороняться. Башня была почти неприступна, у Ашьи имелись верные ей воины. Но Гауранг не поддался на эту уловку. Его воины быстро нашли нас на лесной опушке — видно, знали, где искать… Тогда отец, видя, что враги приближаются, велел мне укрыться в кустах, а сам кинулся вглубь леса, уводя погоню за собой. Я не знаю, что было потом, но вскоре увидела, как его тащат по дороге к башенному мосту — избитого, в крови. Он не мог уже сам стоять. Тогда Гауранг вытащил клинок из ножен и начал рубить отцу руки, требуя, чтобы Ашья открыла ворота. Затем саар подозвал мальчика лет десяти, сурового с виду. Лицо его даже не дрогнуло, когда Гауранг протянул ему меч и указал на пленника. Мальчик с холодным любопытством разглядывал моего истекающего кровью отца, пока Гауранг не поторопил его. Тогда мальчишка взмахнул мечом и отрубил ему кисть руки — с такой легкостью и безразличием, словно его попросили отрезать кусок лепешки…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это был Ширам?
— Ты очень догадлив. Да, это был Ширам. Небеса задолжали мне, сгубив Гауранга в морских волнах. Но его проклятый сын будет отвечать за обоих. Он — моя законная добыча!
У Аоранга мурашки пробежали по спине — так это было сказано. Но он спросил:
— А что же твоя бедная мать?
— Она бросилась в реку с башни, увидев смерть отца. Потом ворота были открыты. Гауранг, Ширам и их люди отправились туда творить расправу. А я вылезла из кустов и побежала прочь. Я бежала долго — сама не знаю сколько, — пока не наткнулась на повозку сакона, ехавшего в наши земли торговать. Он спас мне жизнь. Сыновья того сакона потом стали мне назваными братьями. Много лет они были мне опорой в жизни. Все хорошее, что у меня было, связано с ними…
Она вздохнула.
— А где они сейчас? — спросил Аоранг.
Рассказ Янди против воли глубоко взволновал его.
— Ты спрашиваешь, где они сейчас? — Девушка, как будто не услышав вопроса, указала вперед, на вершину крутого холма, возвышавшегося над кронами сосен. — Погляди! Вот туда мы и направляемся. На горе находится то самое святилище. — Она еще немного помолчала, глядя на голый лоб лесной кручи. — Ты спрашивал о братьях. Они погибли. Один — от меткой стрелы царевича Аюра в бьярском лесу. Другого вчера убил ты.
Аоранг с тяжелым вздохом опустил голову. Он уже догадался, к чему клонит Янди, но до последнего надеялся, что это не так.
— Но я же не знал…
— Он тоже не знал. Он столкнулся с невиданным зверем и оборонялся от него. Потом, верно, думал, что вы нападаете на него вместе. По сути, так и вышло.
— Но я же не хотел, — расстроенно проговорил Аоранг.
— Да, я знаю.
Она вновь замолчала, глядя на вершину.
— Аоранг, прежде чем мы пойдем туда, я хочу спросить у тебя совета. Мне это очень важно. Полагаю, тебе тоже. В тех краях, где я выросла, считается, что я буду проклята землей, водой и небом, если не отомщу за смерть родича. По нашему закону я должна убить тебя. Правда, есть другой выход. Тот, кто отнял жизнь сородича, может сам прийти и занять его место в роду. И хоть это может показаться странным, я не хочу тебя убивать. Аюна моя подруга, и она любит тебя. Подскажи, что мне делать?
Глава 14
Защитница
Между бесприютным простором серого неба, полным холодного ветра, и сумрачной косматой кромкой леса, с каждым мигом становясь ярче, разливалось золотистое сияние. Как будто приоткрылся огромный пылающий глаз на окутанном тенью бледном лице.
Аюна остановилась, огляделась, высмотрела ровную полянку и сошла с тропы. Вслед за ней потянулись служанки, сопровождаемые удивленными взглядами вендов. Отряд шел всю ночь, быстро и без отдыха, и непривычные к таким прогулкам девицы еле переставляли ноги. Но Шерех безжалостно подгонял отстающих. Как поняла царевна, он непременно хотел до рассвета переправиться через реку и был раздражен медлительностью пленниц. Аюна не сомневалась, что он уже спешит к ней, готовый разразиться бранью на своем безобразном лесном наречии. Но сейчас у нее было дело поважнее, чем споры с дикарями.
