Колонисты начали понимать то, что казалось необъяснимым, только уяснив себе реальное положение дел в жизнеустройстве Малого Народца. Имелись все основания думать, что туземцы, в свою очередь, находили землян весьма странными и непонятными. Они ведь наверняка считали, что все остальные носители разума устроены так же, как и они сами. Внезапное осознание своей несхожести с людьми повергло их в ужас — на несколько дней «гномики» оставили колонистов.
А после в лагерь пришел посланец, пожелавший встретиться с Заккуром Барстоу.
— …мы сожалеем о том, что избегали вас… мы поторопились, приняв ваше горе за ненормальность… мы хотим помочь вам… мы предлагаем научить вас быть, как мы…
Барстоу не знал, что ответить на такое щедрое предложение.
— Мы благодарны вам за желание помочь, — сказал он. — Но то, какие мы есть, не беда наша, а образ жизни. Наши пути — это наши пути, и, я думаю, других нам никогда не постичь.
Мысль, пришедшая в ответ, была печальной:
— …мы уже помогли многим обитателям земли и неба избавиться от их вечной борьбы… но если вы не хотите помощи, мы не станем навязывать ее.
Посланник удалился, оставив Заккура Барстоу в глубокой задумчивости. Кто знает, размышлял он, может, не стоило так торопиться с ответом, не посоветовавшись с остальными старейшинами? Ведь, например, телепатия — не из тех вещей, которыми можно пренебрегать. Быть может, Малый Народец смог бы обучить людей читать мысли, не теряя при этом своей человеческой индивидуальности. Но то, что он знал о телепатах из числа своих родичей, оставляло мало надежд на это. Среди них не было ни одного умственно полноценного, а многие были законченными идиотами, следовательно, овладение телепатией не было безобидным для людей делом. Так что с решением торопиться не стоит.
Это стало девизом колонистов: «куда торопиться?» Трудностей больше не существовало, круг необходимых дел сузился, а неотложные дела исчезли полностью. Солнце приятно пригревало, дни сменяли друг друга спокойно и размеренно. Благодаря своему наследственному долголетию, родичи всегда имели склонность загадывать на будущее, теперь же они загадывали на вечность. Время утратило свое значение. Даже исследования продолжительности жизни, безостановочно ведущиеся в течение всей истории Семей, постепенно заглохли. Гордон Харди забросил свои эксперименты ради значительно более плодотворного занятия: он старался вызнать у Малого Народца, что ему известно о природе жизни. Овладение этими новыми сведениями оказалось делом нелегким, Харди тратил многие часы на то, чтобы осмыслить узнанное. Он и сам уже не замечал, что все больше времени тратит на размышления, и все меньше активно работает.
То, что он узнал, дало ему новую пищу для мучительных раздумий: «гномики» в некотором роде победили смерть.
Поскольку каждое «я» существовало во множестве тел, смерть одного тела не влекла за собой смерти всего «я». Воспоминания, опыт, накопленный телом, с его смертью не исчезали. Физические потери возмещались путем приема в группу новых членов, а коллективное «я» оставалось бессмертным — если, конечно, не уничтожить разом все составляющие его тела. Стало быть, существование личности у Малого Народца было непрерывным и фактически вечным.
До «свадьбы» или вступления в сообщество старших молодежь располагала самыми первыми, инстинктивными навыками разумного поведения и, похоже, не осознавала себя вовсе. В отношении умственной деятельности старшие ожидали от нее не больше, чем люди — от зародыша в материнской утробе. И на попечении каждого коллективного «я» всегда находилось множество таких несмышленышей, за которыми присматривали, как за беспомощными младенцами или новорожденными щенками; хотя по земным меркам они зачастую были не менее зрелыми, чем старшие.
Лазарю райская жизнь надоела раньше, чем большинству его собратьев.
— Нет, так больше нельзя, — сказал он однажды валявшемуся рядом на траве Либби.
— Тебя что-то беспокоит?
— Да, в общем-то, ничего…
Лазарь приставил свой нож к локтевому сгибу, крутанул его другой рукой и проследил, как он воткнется в мягкий дерн.
— Только вот — очень уж все это напоминает хороший зоопарк. И будущее у нас такое же, как у зоопарковых зверей. — Горестно крякнув, он добавил: — Какой-то, понимаешь, остров Гдетотам![116]
— Так что же конкретно тебя беспокоит?
— Говорят же — ничего… Это-то и странно. Если честно, вот ты ничего подозрительного в этом пастбище не находишь?
— У нас дома, в горах, как считают? — застенчиво улыбнулся Либби. — Если дождик не каплет, так и крыша не течет, а коли дождь, то уж ничего не поделаешь. Пока что здесь вполне прилично. Но что тебя так мучает?
— Да вот… — бледно-голубые глаза Лазаря устремились вдаль, на время он прекратил забавляться с ножом. — Однажды, в молодости, занесло меня в южные моря…
— На Гавайи?
— Нет. Гораздо южнее. Понятия не имею, как это место нынче называется. Так вот, тяжеленько мне тогда пришлось, даже секстан продал и вскоре мог за туземца сойти. Я полностью уподобился местным дикарям и был вполне доволен такой жизнью. Но в один прекрасный день попалось мне на глаза зеркало… — Лазарь тяжко вздохнул. — Так я оттуда без памяти бежал и с трудом устроился на шаланду, возившую сырые кожи. Понимаешь, как мне хотелось оттуда выбраться?
Либби молчал.
— Вот ты чем все это время занимаешься? — не отставал от него Лазарь.
— Да все тем же — математикой. Хочу разработать принцип межзвездных перелетов, вроде того, каким нас сюда забросили.
— И как? Продвигается? — навострил уши Лазарь.
— Пока что не очень. Ты подожди… А иногда на облака смотрю. Знаешь, почти во всем можно найти удивительные математические соотношения, если только знать, что ищешь. В кругах на воде, в форме женской груди — кстати, изящнейшие функции пятого порядка.
— Чего-о? Ты, верно, хотел сказать «четвертого порядка»?
— Нет, именно пятого. Не забывай о времени. Люблю уравнения пятого порядка, — мечтательно сказал Либби. — И, кстати, в рыбах они тоже наблюдаются…
— Уф-ф-ф! — Лазарь поднялся. — Интересно все это, только не для меня.
— Ты куда?
— Прогуляюсь малость.
Лазарь пошел к северу. Шел он до самого вечера, а с наступлением темноты улегся спать прямо на землю. На рассвете он поднялся и отправился дальше. За первым днем последовал второй, третий. Идти было легко — поход напоминал скорее прогулку по парку. Даже слишком напоминал, решил про себя Лазарь. За один вид вулкана или стоящего водопада он охотно отдал бы целый доллар! И перочинный нож в придачу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
