Двар вжимает руну активации топора и встроенные в адамантиевые цепи окровавленные клыки тиранидов и карнозавров с пронзительным воем начинают пожирать воздух.
Гордые слова глашатая Двара тонут в шуме ветра, а затем раздается пустой звук хлопающих бронированных ладоней.
— Отважные слова, — говорит великан в красно-черных с золотом доспехах. — Но разве Двар Гхоргот, также известный как Угнетатель и Хозяин Стаи, не знает, что воина здесь судят не только по его красноречию, но и по силе оружия?
— Тогда я бросаю вызов! — ревет Гхоргот, заставив умолкнуть херувима прежде, чем он успел заговорить. — Я бросаю вызов тебе, Константин, которого иногда зовут Освободителем, а иногда — Клятвопреступником. Я вызываю тебя на поединок.
По толпе культистов проносится резкий вздох. Кое-кто требует голову Двара, защищая честь своего владыки, и изрыгает проклятья на головы Кричащих Черепов.
— Сразись со мной, если осмелишься!
— Вопрос в том, Двар, — рокочет великан в позолоченных силовых доспехах, спускаясь по ступеням на арену, одна рука покоится на навершии меча в мастерски изукрашенных ножнах, — осмелишься ли ты?
Гха’гур Нор с интересом наблюдает, как великан ступает на смешанный с пеплом песок Места Испытаний. Он действительно великан, но огромным его заставляют казаться не только физические размеры. Это чувствуется в его походке и осанке, аура самоуверенности окутывает его, словно плащ из меха снегоклыка.
— Но пойми одно, Угнетатель, — произносит Константин Освободитель и достает золотой меч. Зрители колизея ловят каждое слово властителя. — Победителю все богатства. Все воинство.
Гхоргот сжимает ревущий цепной топор в украшенных костями перчатках, и взмахивает оружием, выходя навстречу противнику.
— Его люди, боевые машины, оскверненные реликвии, корабли и все миры в его владениях.
— Хватит болтовни! — ревет Хозяин Стаи. Дуэлянты приближаются вплотную друг к другу. — Заткнись и сражайся!
— Да будет так, — заканчивает Освободитель, и Гха’гур Нор испытывает нечто, чего не знал уже долгое время. Он испытывает страх.
Он не может отвести взгляд. Его судьба, и участь Кричащих Черепов зависит от исхода боя.
Чемпионы поднимают оружие, топор и меч сталкиваются, вращающиеся зубья выбивают искры из гудящего лезвия.
Генетически усиленные мышцы напрягаются, сервоприводы силовых доспехов злобно скрежещут. Освободитель впивается острым, как адамантиевый бур, взглядом в окаймленные костью глазницы череполикого шлема Хозяина Стаи и произносит последние слова, прежде чем начать бой.
— До смерти! И молись, чтобы обитатели варпа недолго пировали твоей проклятой душой.
Человеческая масса, собравшаяся перед расколотыми ступенями Великого Собора Сиртуса, кажется брату Маймону ужасным чудовищем, неким порождением внешней тьмы, единым телом с тысячью скалящихся лиц. Зверь громадный, раздувшийся и злобный, ведомый собственной алчностью, он пытается утолить бесконечный голод.
Толпа жаждет изменить установившийся порядок. Люди хотят сесть на место тех, кто когда-то был выше их и от кого теперь остались лишь горящие костры оскверненной ксеносами плоти. Люди хотят править там, где раньше правили ими. Они хотят власти.
Брат Маймон знает только один способ укротить такого зверя — сломить его дух, заставить бояться. Для уважения требуется время, его нужно заработать, да и само оно может стать таким же непостоянным созданием. Но страх неистребим. Страх постоянен. Страх может остаться навечно, если ты этого захочешь.
Жаждущая власти толпа заполонила площадь, бунтовщики ворвались во двор Великого Собора. Они подожгли город. Погибли тысячи, невиновные и виновные умирали вместе, плечом к плечу.
Теперь Константин стоит перед зверем. Он неподвижен, словно статуя, невозмутимое и холодное выражение на его лице остается неизменным, словно отлито из стали, и пристально смотрит на чудовище. Чудовище, созданное им самим.
Недалекие правители мира заслуживали смерти. Они продали свои тела и души другим, нечистым, противоестественным — чужакам. Сержант действовал без промедления, обезглавив выводок генокрадов, пока зараза культа не успела пустить глубокие корни среди жителей Нова Терры. Но население не видело всей полноты картины с той отчетливостью, что Сыны Жиллимана.
Разъярившись из-за массовой казни лидеров, проведенной Константином и его боевыми братьями, массы восстали. Космические десантники избавили неблагодарную толпу от скверны, владычества чужаков и в конечном итоге от ненасытного голода Пожирателя Миров, только затем, чтобы люди обратились против своих спасителей.
Маймон знает, что в тот момент все изменилось. Сыны Жиллимана умирали за этот мир, сражались во имя Императора против орд чужаков, и любой из Сынов был более достойным, чем бессчетная толпа изменников.
Говорят, что на каждый из миллиона миров, из которых состоит Империум, приходится по одному космическому десантнику, дабы спасать человечество от чужаков, еретиков и совращающих сил варпа. Еще говорят, что одного космического десантника на планету более чем достаточно. Но два десятка братьев из Четвертой роты Сынов Жиллимана отдали свои жизни ради единственного мира, Нова Терры, только чтобы те, кто остались сражаться с угрозой тиранидов — невоспетые и забытые всеми — столкнулись с последним позором.
Это было последнее бесчестье, финальное оскорбление, подтолкнувшее сержанта Константина переступить черту. Это было больше, чем мог вытерпеть обычный смертный человек или даже бессмертный Адептус Астартес. Если чернь Сиртуса хотела восстания, увидеть, как горит их мир, то отделение Константина даст им огонь.
Но восстание породило зверя, и последовавшие действия сержанта могли привести только к одному исходу. Вот почему Константин с боевыми братьями, более не Сынами Жиллимана, стоял сейчас перед толпой, готовый раздавить зверя. Сержант покажет толпе, кто здесь сильнее, у кого более крепкая воля, и кто кем будет править.
Среди них есть такие, кто поклялся в верности сержанту, увидев, что Константин и собратья совершили в районах города — гвардейцы, видевшие, как их товарищи-солдаты гибнут ради спасения Нова Терра от тиранидов, грабители, повстанцы, обездоленные, бывшие прислужники Экклезиархии и члены Адептус Арбитрес, расквартированные на планете. Они оценили, что сделал сержант и его люди, то, что они были вынуждены сделать и почему. Теперь они идут за Константином, и уже даже начали называть его Освободителем.
Те, кто верует в него, собрались у его ног, на треснувших ступенях собора, их оружие — лазганы, ножи и все, что валялось на дороге — воздето в грубом проявлении мощи. За Константином стоит Маймон и его братья, Пий и Гектор, которые прибыли на планету вместе с сержантом и помогли ему изменить ее до неузнаваемости. Космические десантники осматривают толпу людей — живого зверя, — сжимая в руках болтеры и огнеметы, они — бронированные олицетворения войны и гнева, мести и искупления.
Константин выглядит грозно в своих разделенных на четыре поля силовых доспехах и плаще из меха снегоклыка. В правой руке он сжимает силовой меч, его острие упирается в треснувший рокрит под ногами. Левую руку он пока держит за спиной, стискивая в железной хватке трофей.
Затем Константин начинает говорить, и зверь узнает о жертве, на которую пошел его новый повелитель, то, что утратили люди, не может сравниться с его утратой во имя их. Он говорит о том, как предал все, за что когда-то боролся и о том, как благородные и отважные увидели в Имперской Правде ложь, которой она всегда и была.
Сержант от всей души возводит хулу на Императора и его приспешников, верные братья Константина вторят его словам. Маймон чувствует, как с каждой произнесенной фразой умирает частичка его естества.
Толпа громогласно кричит в ответ на слова сержанта. Больше они не Сыны лживого пророка Жиллимана, говорит он беснующейся толпе, они предали то, что означает слово «брат». Он увидел настоящее обличье Бога-Императора человечества, говорит он им, и понял истинную сущность вселенной. Он скинул ложных идолов в Великом Соборе, он и его Иконоборцы, и освободил боевых братьев из оков лживой веры, как освободит людей этого всеми забытого мира.
Тогда, и только тогда он показывает трофей, поднимает его высоко, чтобы толпа увидела, что он говорит правду и только правду.
Брат Маймон смотрит на отрубленную голову Антенора с холодным безразличием. Антенор не был верен. Он заплатил справедливую цену за неверность, как остальные. Ибо это единственное, что Константин Иконоборец, Константин Освободитель просил от них. Все, чего он хотел, это их преданность. Их доверие. Их верность.
