— В первую очередь я верен Золотому Трону, потом величайшему из его сынов, Робауту Жиллиману, и только затем своему ордену. Когда приказы моего сержанта противоречат кредо высшей власти, то он мне больше не командир.
Паламед, отличный оратор, выложил свое мнение столь же четко, как другие.
— Хорошие слова, — говорит Константин, — но чего они стоят, когда орден оставил тебя, хотя ты не совершил ничего дурного?
— Мы не знаем точно, в чем дело, — просто отвечает Паламед.
— Я долго и упорно сражался, чтобы спасти этот мир от Великого Пожирателя, а затем еще три года — без наград и похвалы — по требованию ордена спасти его опять. Я не прошу вознаграждения, а только того, чтобы меня помнили. Ничего большего я не хочу. Я не заслуживаю меньшего.
— Ты? — слова сержанта беспокоят Антенора. У слов есть сила. Такой силе очень быстро подчиняешься. — Все мы проливали кровь за Нова Терру.
— Нова Терру? — рычит сержант. — Я пролил за этот мир столько крови, ради него погибло столько моих братьев, что его теперь впору называть Константиниумом.
— Вы ведь шутите?
— Константиниум, Антенор! В честь павших братьев отделения Константина!
Антенор вновь оглядывает площадь. Пока шел спор, братья подтянулись ближе к тем, чьи взгляды они разделяли. Лишь брат Каин, последний, кто присоединился к тактическому отделению Константина, стоит поодаль.
— Брат Каин, настало время ответить, кому ты верен, — говорит сержант, указывая закованным в керамит пальцем на юного космического десантника. — Давай, присоединяйся ко мне.
— Как бы больно мне ни было говорить это, — дрожащим голосом отвечает Каин. — Я не могу.
— Ты не можешь?
— Я шел с братом Антенором по горящим улицам и видел зло, совершенное нами — не во имя Императора, а ради мести и кровавого упрямства.
Последние восемь Сынов Жиллимана на раздираемой враждой планете стоят лицом друг к другу среди дымящихся развалин дворцов знати, которые почерневшими пальцами поднимаются в небеса, словно в безмолвном обвинении сержанта.
— Тогда мы зашли в тупик. Братья, — говорит Константин, обращаясь только к тем, кто еще стоит с ним. — Предатели раскрыли свою сущность. И снова мы столкнулись с изменой на этом адском мире, изменой, которую следует вырезать, как гноящуюся опухоль.
— Не делай этого, — предупреждает Антенор, когда Паламед, Каин и Диомед встают рядом с ним. — Если переступишь черту, обратного пути не будет.
— Обратного пути не осталось, когда вы предали сержанта! — вспыхивает Пий.
— Ты пересек эту черту давно, — рычит Константин. — Предатель.
В этот момент вселенная переворачивается навсегда.
— Братья! — громогласно произносит Константин. — Враги раскрыли себя. Предатели отреклись от тех, кто посвятил себя работе, которую нам еще предстоит здесь закончить. Поэтому я говорю вам, братья, не потерпите предателя!
Болтганы целятся, на огнемете брата Гектора зажигается огонек, клинок Константина вспыхивает смертоносной жизнью.
— Сыны Жиллимана, — кричит в ответ Антенор, решительно смотря на сержанта-отступника, его палец твердо лежит на спусковом крючке трижды освященного болтгана. — Помни, Сиртус. Помни, Нова Терра!
С этими словами они бросаются в бой.
Пещеры гудят от какофонии боя, грохота болтерного огня, резкого треска осколочных гранат и чужеродных воплей тиранидов. Сама земля кричит, содрогаясь под ногами, она стонет и обрушивается под ударами, настолько сильна ярость ближнего сражения, которое охватило лавовые туннели.
— Гнездо выводка зачищено! — трещит по воксу голос брата Игнация. Лишь благодаря комм-системам шлемов космические десантники из отделения Константина могут слышать друг друга. Согласно показаниям ауспика Гектора, искажение — результат геомагнитных помех, но это не мешает воинам выполнять свою работу.
— Во имя Императора, граната! — раздается голос брата Пия.
Услышав предупреждение боевого брата, Люциан пригибается, одна рука ложится на крылатый символ U на нагруднике, на миг он закрывает глаза и возносит хвалу Отцу Жиллиману, вновь прося примарха приглядывать за ними, пока они совершают священную миссию на Нова Терре. Пещеры сотрясаются от очередного сейсмического толчка, от которого вздрогнула сама кора планеты. Секунду спустя вырывается поток пламени, облизывая поножи и нагрудник его сине-белой боевой брони, пока Люциан раз за разом перечитывает молитву защиты.
Пламя гаснет, и Люциан опять поднимается на ноги, сжимая в руке покрытый молитвенными письменами болтган, с его губ срывается брань, в сердце пылает неугасимый гнев.
В исчезнувшем кратере вулкана что-то горит. Что-то кричит от боли и ярости. Танцующие тени прыгают и проносятся на стенах, озаряемых мерцающим огнем.
Пий растревожил еще одно гнездо спящих ксеносов, выведя их из биостазисной дремы. Они злы, словно шершни, чей улей разворотил сонный грокс, и они идут к ним.
Но Люциан и его братья готовы.
Увенчанные гребнями, удлиненные черепа и мощные когтистые конечности отбрасывают странные тени на неровные стены туннелей. Гаснущие огни отражаются от обсидиановой чешуи и блестят в черных, лишенных век, сферах чужацких глаз.
Генокрады стрекочут и чирикают, надвигаясь на них. Четверо космических десантников перекрывают вырезанный магмой туннель линией непробиваемого керамита. Брат Каин, как и сам Люциан, держит в руке болтган; брат Пий в одной руке без труда сжимает болтер, в другой — чеку осколочной гранаты; Игнаций целится из закоптившейся плазменной пушки прямо в сердце приближающегося выводка.
— Во имя Жиллимана, огонь! — перекрикивает Люциан вопли ксеносов.
Грохот болтерного огня отражается от базальтовых стен, сопровождаемый треском панцирных экзоскелетов и гулкими разрывами массореактивных снарядов.
Меткость Люциана выделяет его даже среди Адептус Астартес. Ни один выстрел не уходит впустую — болтерные снаряды пробивают глазницы, разрывают сердца чужаков и разрубают позвоночники, каждый его выстрел — смертельный.
Пий более рассудительный и сдержанный, он тщательно целится перед каждым выстрелом. Генокрады падают на пол, исчезая под массой тел других существ. Те из них, которые бегут следом и не успевают вовремя отреагировать, падают следом.
Брат Каин, последний, кто присоединился к их отделению и еще недавно служивший в скаутской роте ордена, за то время, что части Четвертой роты сражаются на Нова Терре, стал настоящим ветераном. Стойкость и необходимость сделали из него опытного охотника на тиранидов.
Еще брат Игнаций. Он и Люциан вступили в отделение Константина одновременно, на заре Ласкаррских посадок. Хотя другие видели в Люциане естественного преемника Константина, если случится немыслимое, хотя сам Люциан высоко ценил сержанта, но именно Игнацию поручена чести нести в бою почитаемую реликвию ордена.
Тела ксеносов перекрыли лавовый туннель, и брат Пий бросает в вопящую массу гранату. Люциан только и успевает прошептать «Император защищает», когда она взрывается.
Ударная волна забрасывает космических десантников кусками генокрадов, по грязной боевой броне стучат копыта, гребни на черепах и ошметки конечностей.
Игнаций подавляет крик.
Люциан бросает на него взгляд.
Из его правого бедра торчит бритвенно-острый кусок хитина.
— Кости Жиллимана! — бранится Игнаций, проверяя заряд плазменной пушки. Она пока не готова. Из воина снова вырывается поток брани.
Когда дым и пыль рассеиваются, а дисплей шлема восстанавливает работу после взрыва, Люциан видит вторую волну ксеносов, которые бегут по туннелю прямо в огневой мешок.
Чистокровный перепрыгивает упавших сородичей, мощный скачок проносит его над траекторией огня. Он приземляется на брата Каина, его когти скребут по боевой броне. Болтган боевого брата бесполезен на таком расстоянии, поэтому Каин выпускает оружие из рук, в тот же миг правой рукой достает боевой нож, а левой закрывает пасть существа.
Каин бьет ножом по горлу монстра, и генокрад извивается в его хватке. Первый удар сносит переднюю часть морды существа вместе с розовато-черным языком. Оно издает ужасающий вопль, когда Каин размахивается и бьет снова. Космический десантник и генокрад падают на землю.
Брат Каин сбрасывает с себя монстра, когда существо начинает биться в смертельных судорогах. Нож погрузился по самую рукоять в узел ганглий и вещества, которое служит генокраду мозгом.
Люциан наблюдает за происходящим краем глаза, делая выстрел, который сносит половину черепа еще одному чистокровному.
— Не потерпите нечистого, — кричит Пий, — не опорочьте честь Императора!
