Гу Юнь так спешил домой, словно ждал перерождения — приехал аж на два дня раньше и потом целую ночь провел без сна. Наконец ему перепало немного постельных утех, но все оказалось совсем не так, как он ожидал, и поначалу едва не стоило ему жизни. Выбившись из сил, Гу Юнь проспал до вечера. После пробуждения он довольно непривычно себя чувствовал и уже был не уверен, кому из них понадобился тот самый выходной.
Это раздражало, но Гу Юнь решил, что как-то мелочно злиться из-за подобной ерунды. Поэтому лишь подумал про себя: «Ух, в следующий раз зашью ему рот».
Гу Юнь встал с постели и вслепую в тёмной комнате начал пшарить рукой в поисках люлицзин, но никак не мог найти, куда эта маленькая штуковина подевалась. После долгих бесплодных поисков, он почувствовал, как чья-то теплая ладонь схватила его за руку.
Чан Гэн наклонился к его уху и сказал:
— Генерал Шэнь с конвоем пока еще не прибыл в столицу. Тебе не обязательно сегодня куда-то идти. Давай ты не будешь принимать лекарство? Я позабочусь о тебе.
Гу Юнь в последнее время и так старался не злоупотреблять лекарством, поэтому согласно кивнул:
— Не стоит беспокоиться, я уже привык. Вот только никак не могу найти люлицзин. Пойди и достань мне новый.
Чан Гэн обнял его и признался:
— Так это я его забрал.
Отношения между ними претерпели разительную перемену.
С ранних лет, будучи лишь приемным отцом и сыном, эти двое были чрезвычайно близки. После того, как Чан Гэн бесцеремонно признался ему в своих чувствах, сердце Гу Юня сначала смягчилось, а потом в нем зародилась ответная пылкая влюбленность. Он всегда отправлял личные письма вместе с военными донесениями и нельзя было сказать, что чувства его были поверхностными... И все же ничто из того, что он испытывал прежде, не могло сравниться с полученным сегодня удовольствием. Окружи враги вновь столицу, он бы не заметил — дела земные и небесные больше не волновали его.
Гу Юнь потрясенно переспросил:
— И зачем же ты забрал мой люлицзин?
Чан Гэн засмеялся и признался:
— Понравился.
После чего он самоотверженно и крайне заботливо помог Гу Юню одеться, а затем опустился перед ним на колени и помог обуться.
Точно монах принц предпочитал одеваться в простые белые одежды и сдерживать свои желания, отчего у посторонних людей складывалось обманчивое впечатление, что человек он крайне добропорядочный. Cегодня Гу Юнь лично убедился в том, что это не так. Под маской благородства таились желания, о которых обычный человек и подумать не мог.
Что там ему понравилось? Что Гу Юнь ослеп?
Чан Гэн обычно не повышал голос, а чтобы Гу Юнь мог его услышать, предпочитал шептать ему на ухо. Таким образом невинные вещи вроде «осторожнее, тут порог» звучали крайне интимно. Подойдя к двери, плохо видевший Гу Юнь непроизвольно потянулся к косяку, но его осторожно поймали за руку. Чан Гэн небрежно бросил ему:
— Лучше ничего не трогай, а опирайся на меня.
Похоже, стоило этому молодому человеку впервые испытать, каково это — иметь власть над другим человеком, как от восторга ему снесло крышу. Чан Гэн ни на мгновение его не отпускал. Они успевали обменяться лишь парой фраз, как Чан Гэн снова подходил к нему, требуя поцеловать. Вскоре у Гу Юня от этого мурашки пошли по коже, а волосы встали дыбом.
Он правда не понимал, что случилось. Как настолько сдержанный и отстраненный человек, который скромно опускал глаза, когда кто-то при нем переодевался, мог вдруг настолько обезуметь после одной единственной совместной ночи?
— Да, я плохо вижу, но я же не совсем калека! — выпалил Гу Юнь. — Вовсе не обязательно так меня опекать. Разве у тебя нет кучи других важных дел?
Чан Гэн предложил:
— Пойдем тогда в мой кабинет.
После отъезда Гу Юня его кабинет оккупировал Чан Гэн. Маршал столько лет провел на границе, что обстановка теперь показалась ему непривычной. Чан Гэн помог ему сесть и сам устроился рядом. Солнце в кабинете знакомо било в лицо. Нащупав что-то под столом, Гу Юнь потянулся ногой, чтобы лучше изучить находку. Она напоминала маленькую подставку.
— Надо же. До сих пор тут стоит.
Чан Гэн наклонился и выдвинул из-под стола его находку. На самом деле это был деревянный стульчик, украшенный орнаментом из кусающих друг друга за хвосты маленьких черепашек. Детским почерком сзади на спинке стула были вырезаны слова «Хоть черепахе волшебной и долго живется [6], если у тебя сил в десять раз больше, чем у противника, окружи его со всех сторон» [7].
... Что за нелепица.
С губ Чан Гэна долго не сходила улыбка. Наконец он поднес ладонь Гу Юня ко стулу и, дав ему ощупать надпись, спросил:
— Это ты вырезал?
— Только не смейся. В детстве мне было не до литературы, — сказал Гу Юнь и чуть наклонился, пытаясь рассмотреть. — Все свои книги я прочел уже позже во дворце вместе с Императором и Вэй-ваном. Образование мой отец получил самое обычное, разве что чуть больше интересовался военными трактатами. Для меня он подыскал совершенно никудышного старого учителя-конфуцианца. Стоило тому задремать за чтением мне книг, как я был предоставлен сам себе... Послушай, ты можешь спокойно заниматься своими делами. Я давно не был дома, дай мне оглядеться.
— Нет, — поспешно возразил Чан Гэн. — Мне нравится слушать твои истории! Потом подумаем?
Гу Юнь замер в нерешительности. Гордится ему, конечно, тут было не чем, но Чан Гэн редко пребывал в настолько хорошем расположении духа. Наконец Гу Юнь набрался смелости, чтобы поведать ему эту немного постыдную историю:
— Я был ужасно непослушным ребенком и до того изводил своими проказами наставника, что тот меня побаивался. Он никогда меня не ругал, а сразу бежал жаловаться моему старику. Отец мог поколотить меня, но также наказывал, заставляя стоять на скамейке в позе всадника [8]. Стоило мне чуть задрожать, и я могу упасть. Чтоб его!.. Отец был так строг ко мне, как будто я ему не родной сын... Вскоре я решил, что не готов терпеть, что старый козел учитель чуть что бежит докладывать о моих проказах отцу. Поэтому мы с Шэнь Цзипином стащили немного слабительного и подсыпали его учителю в чай.
— Само по себе слабительное не опасно. Вот только мы в силу своего возраста не знали, сколько его надо сыпать, и переборщили. Мой пожилой учитель был слаб здоровьем и едва не помер. За две сотни лет в семье Гу не рождался еще такой непослушный и дурной ребенок как я. Старый Аньдинхоу настолько разгневался, что едва не забил меня до смерти. К счастью, принцесса его остановила... Позже матушка призналась мне, что ей тоже хотелось задать мне хорошую трепку, но из-за слабого здоровья она больше не могла иметь детей. Принцесса боялась, что если меня не станет, то род наш прервется.
Чан Гэн попытался представить, каково это, когда твой ребенок настолько непослушен, что ты готов забить его до смерти. Впрочем, поскольку тем самым несчастным мальчиком был Гу Юнь, даже если бы его проказы стояли кому-то жизни, на месте старого Аньдинхоу Чан Гэн бы скорее пожертвовал своей жизнью, чтобы искупить его вину, чем хоть пальцем его тронул.
Он нервно рассмеялся, а затем чуть погодя спросил:
— Что потом?
Гу Юнь резко остановил свой рассказ, перестал улыбаться и, помедлив, продолжил:
— Затем, поскольку родителям казалось, что на их ребенка невозможно найти управы, они решили взять меня с собой в Черный Железный Лагерь на северной границе.
Там его детство, когда он был грозой кошек и собак, резко оборвалось.
От автора: Погасите лампу (⊙▽⊙)
Примечания:
1. Новый тип воздушного судна: 长鸢 - чанъюань - длинный змей. Напомню, что у нас есть еще гигантский змей - но он пишется по другому - 巨鸢 - цзюйюань, и красноглавый змей - 红头鸢.
2. Отсылка на 53-54 главы.
3. У гадателей местонахождение Юпитера считалось местом несчастий.
4. Отсылка на 51 главу.
5. 门神 - ménshén — боги-хранители входа (изображения двух божеств, по одному на каждой створке ворот; по суеверию они охраняют дом от нечистой силы и всякого зла)
