из пуговиц оказалось различным, каждая пуговица отличалась от другой узором этих переплетающихся линий. С помощью графического фильтра Космист выделил эти плетения и распечатал их на отдельном листе, после чего долго созерцал с мучительным чувством, что сходит с ума. Что-то тревожно-знакомое чудилось ему в этих линиях.
– Я сошел с ума, – решил Космист. – Это всего лишь неплохое пальто с неплохими пуговицами. Она, оказывается, модница. На первый взгляд так и не скажешь.
На первый взгляд… Любовь с первого взгляда… Любовь? Это смешно. И все же нечто в этих линиях дразнило мозг. Некое сходство. Некое узнавание.
Узор на пуговицах так взволновал и встревожил его, что он решил отвлечься и заняться браслетом. Там был момент, когда она быстро поправила волосы, и на солнце блеснул браслет. Космист остановил кадр с браслетом, увеличил его. Узкий браслет из непонятного металла, к нему на маленьком кольце подвешена белая ракушка – спиральное завихрение морской извести. Справа от ракушки на металле браслета знак – окружность, перечеркнутая горизонтальной линией.
Об этом знаке стоило подумать, но линии на пуговицах не давали ему покоя. Он снова начал анализировать их, особенно переплетение линий на верхней пуговице – ему казалось, он уже видел похожий узор, видел только что, хотя способна ли вообще память человека фиксировать столь хаотические орнаменты?
И вдруг его пронзило осознание – мелкое, острое, брызжущее каким-то непонятным хохочущим ужасом.
Уже слегка воспаленными глазами он снова просмотрел запись. Так и есть! Прямо за ее спиной громоздилось старое дерево: кусок коры отсутствовал, и на обнажившейся подкожной древесине в ясном солнечном свете отчетливо виднелся замысловатый узор линий, оставленный жуком-короедом.
Он сравнил этот узор с узором на верхней пуговице ее пальто. Они почти совпадали. Почти. Почту свою он уже давно не проверял.
Проигнорировав удивленный и даже встревоженный взгляд своего соседа, он узнал у него, где находится то место, где была произведена эта съемка. Он отправился в этот парк, нашел это место. Зачем-то по пути туда он зашел в магазин мужской одежды и приобрел длинный плащ-дождевик. Накрапывал мелкий полудождь, осень сгущалась, и вроде бы в этом поступке не было ничего странного, но теперь каждое его действие казалось ему доказательством собственного безумия.
И вот он стоял в этом месте в длинном сером плаще. Вот аллея, по которой шла она. Вот кусты, откуда выдвинулся ей навстречу Эксгибиционист. А вот дерево… Узор линий на влажной после дождя древесине.
Зачем-то он сфотографировал этот фрагмент ствола, и при этом его пробивала мелкая дрожь.
Светлый девичий силуэт мелькнул среди деревьев на параллельной аллее. Быстрым шагом он догнал девушку, окликнул. Она обернулась. Совсем другое лицо. Совсем не то, что нужно.
– Скажите, где выход из этого парка? – спросил он, тускло взирая в ненужное ему лицо. С улыбкой она показала ему направление концом короткого белого зонта.
Узор линий почти совпадает с узором на верхней пуговице. Почти. Что такое «почти»? Почту он уже давно не проверял. Состояние неожиданного безумия – не слишком приятная штучка. По-своему это окрыляет, вот только куда могут занести эти крылья? Серые, слабые, влажные, шелестящие крылья, похожие на распахнутый плащ-дождевик. Или это одиночество сводит его с ума? Где же выход из этого парка?
Он понял, что ему надо срочно разделить с кем-то этот внезапно вспыхнувший бред. Он знал с кем. Существовал человек, словно бы специально созданный для этого бреда.
Даже у очень одиноких людей есть друзья. У Космиста тоже имелся друг, с которым они вместе учились в колледже. Очень живой и мечтательный парень, к которому с детства приклеилось прозвище Бо-Бо. Так в нашей истории появляется третий персонаж: возрастом, ростом и худощавой комплекцией схожий с Эксгибиционистом и Космистом, схожий с ними даже чертами лица, вот только Бо-Бо был рыжим, не скованным в движениях, импульсивным, и в его светлых еврейских глазах вечно горел пацанячий восторг. Наукой он не занимался, член из кустов не показывал, а вместо этого радел о делах чрезвычайной важности, то есть стоял на страже интересов того государства, в котором все они проживали. С детства два мальчика бредили космосом, но Космист был усидчив, прилежен и успешен в науках, а Бо-Бо Гуттенталь учился скверно, отличался непоседливостью и после колледжа пошел в спецслужбы, где трудился в отделе, занимающемся неопознанными явлениями. Научная увлеченность его друга отразилась в нем в виде дилетантской, но исступленной веры в неземные цивилизации. Мы оставляем в стороне вопрос о вменяемости наших героев: Эксгибиционист, хотя и являлся извращенцем, в остальном был образцом адекватности. Космист до недавнего времени не замечал в себе никаких странностей, а вот Бо-Бо Гуттенталь, пожалуй, был совершенно сумасшедший: его бурный темперамент в сочетании с идеей фикс породил безумца настолько восхищенного и энтузиастичного, что даже коллеги по работе считали его крайне утомительным типом. Тем не менее он был добр душой, отзывчив, кристально честен, отличался бескорыстием и преданностью. Ему предлагали хорошую работу в Израиле, в земле его далеких предков, но он сохранил яростную верность стране, где родился, и в ее службах являл необузданное рвение. Будучи образцом жизнерадостности, он плотно сидел на антидепрессантах и алкоголе и жил с царственно красивой женщиной, которая ему, по слухам, постоянно изменяла.
Такому вот человеку наш Космист решил доверить свою тайну, точнее, свое ощущение тайны, потому что пока оставалось неясным, в чем, собственно, заключается таинственность происходящего. Так на наших глазах Космист второй раз совершает неосторожный поступок. Первый раз он поступил необдуманно, поселившись под одной крышей с незнакомцем. Второй раз он поступил еще более рискованно, поделившись своим только что зародившимся безумием с человеком, который жил в бреду уже много лет, да еще и гордился этим, словно бы это была некая форма героизма.
Бо-Бо отнесся к делу ответственно. Он немедленно переписал себе тот фрагмент видеозаписи Эксгибициониста, что так тревожил Космиста. Сказал, что они встретятся через три дня.
Через три дня они встретились в кафе на одной из главных улиц города. Бо-Бо сиял, как электрическая лампочка. А вот Космист чувствовал себя неважно. Он плохо спал в минувшие ночи. Гуттенталь, как ему было свойственно, начал с замечаний, не относящихся к делу.
– Знаешь, мне рассказали, что в русском языке мое детское прозвище Бо-Бо означает младенческую боль. А вот во Франции словом «бо-бо» именуют новый социальный слой – так называемую богемную буржуазию. Людей, которые торгуют собой на интеллектуальном рынке. На невольничьем рынке нового типа, где раб
