ЭРА. Это стихи Симонова.
ЛИКА. Некрасов, но это неважно. Она влюблена. Сколько времени?
ЭРА. Полчаса все еще до прихода поезда.
ЛИКА. Только полчаса? (Активно работает ложкой.)
ЭРА. Мама, я вас прошу, наденьте мой халат. Голубой.
ЛИКА. Мне его тут же порвут. Все время вещи рвут вот здесь, под мышкой. Кто рвет, неизвестно.
ЭРА. Я зашью.
ЛИКА. В нашу квартиру все время проникают посторонние. Ночью я посыпала содой. Утром на ней были чьи-то следы.
ЭРА. А я утром подметала, ничего не пойму, по всей кухне сода.
ЛИКА. Я искала одну вещь на буфете, но там оказался пакет с содой.
ЭРА. Начинается.
ЛИКА. Это моя вещь и моя квартира.
ЭРА. А вот мне некуда идти. Мама умерла. Всё.
ЛИКА. Твоя мама умирала в роскоши, ты ее обслуживала не отходя. А я обслуживала твоих детей. Роскошь всегда бывает за чей-то счет. Сколько времени?
ЭРА. Часы у меня стоят!
ЛИКА. К такому моменту я ослепла.
ЭРА. Кто-то пришел! У них же нет ключа. Это кто? (Лихорадочно подбирает тряпки с пола.)
Лика прячет кастрюлю за диван.
ОЛЯ (входя). Это я.
ЭРА. Ты уходила?
ОЛЯ. Да, я отнесла учебники Маринке.
ЭРА. Какие учебники, какой Маринке?
ОЛЯ. Она будет поступать, я ей дала на время.
ЭРА. Что?
ОЛЯ. Мама, мои дела я буду решать сама, договорились?
ЭРА. Какие учебники ты дала ей?
ОЛЯ. Неважно.
ЭРА. Не заставляй меня рыться в твоем столе.
ОЛЯ. Тригонометрию и историю ВКП(б).
ЭРА. Пока я тебя кормлю и даю тарелку супа, а ты палец о палец не ударяешь, ты еще сбагрила учебники этой мрази. Чтобы самой не заниматься.
Лика достает кастрюлю из-за дивана.
ОЛЯ. Меня кормит мой папа.
ЭРА. Конечно, твоя бабушка тебя хорошо научила, как отвечать матери. Но кормлю тебя я. А папа твой в командировке три раза по два месяца. И похоже, что ему плевать на тебя.
ОЛЯ. Это на тебя ему плевать, а не на меня.
ЛИКА. Оля, что ты говоришь! Девочка моя! Мы же договорились! Ты же с ней так не должна!
ОЛЯ. А что она… варежку разинула…
ЭРА. Короче говоря, тригонометрию ты вернешь, и ВКП(б) тоже. Эти учебники доставала я.
ОЛЯ. Тригонометрию мне, кстати, дала Маринка. Два года назад.
ЭРА. Накануне сдачи своих экзаменов ты решила ее отблагодарить и вернула.
ОЛЯ. Впереди еще целый год.
ЭРА. Какой год, какой год! Декабрь, январь, так, так, май, июнь, семь месяцев! Семь месяцев! За это время ребенка можно родить недоношенного!
ОЛЯ (с горящими щеками). Я более не буду брать у тебя ни крошки хлеба!
ЭРА. У меня? В вашем доме у меня только подушка и одеяло, успокойся.
ОЛЯ. Ни крошки более и ни глотка.
ЭРА. Скажи это своему отцу, когда он через месяц опять нам позвонит. Он через месяц скажет тебе: «Терпи, дочь моя старшая».
ОЛЯ. А, ему на меня наплевать…
ЭРА. Ты что, ты его любимая девочка. Это я у вас у всех прислуга. Приготовить, подать, помыть посуду и постирать, убрать и купить.
ОЛЯ. Вот я и не буду больше этого есть.
ЭРА. Снять с тебя штаны и выдрать.
ОЛЯ. Пошарь во лбу…
ЛИКА. Что-о?
ОЛЯ. Ты спишь, наверно.
Эра бросается к Лике и обнимает ее. Они застыли. Оля уходит.
ЛИКА. Идут! (Отстраняет Эру, прячет кастрюлю за диван.)
Входит Саша с чемоданом. Он в черной шинели, в белом кашне. Лика встает ему навстречу, накидывает на плечи точно такую же шинель, на которой до сих пор сидела и полами которой укрывала ноги. Целуются. Эра ждет своей очереди рядом.
(Не отпуская Сашу.) Я совершенно ослепла! Со мной никто не хочет сходить к врачу! Саша, ты вернулся! (Ищет глазами Эру.)
САША. Я с тобой схожу.
ЛИКА. Вот я закрываю левый глаз и не вижу совершенно уже ничего.
САША. Ну какой смысл закрывать.
ЛИКА. У нас такая радость! Сегодня возвращаются из эвакуации Неточка и Любочка! Михал Михалыч поехал за ними и вернулся с ними из Уфы! Не знают, бедные, что через пятнадцать лет Лика без пальто и слепая. Они будут жить у нас пока что. Ты рад?
САША. Это тетя Нета? А кто такая Люба?
ЛИКА. Да Люба же, помнишь, ты за ней ухаживал? Ну, когда тебе было семь лет, вы за елкой с ней спрятались?
САША. Любка, что ли?
ЛИКА. Ты был в нее влюблен, признайся.
САША. Ну вот еще.
ЛИКА. Они вызваны в Москву, и им дали квартиру. (Торжественно.) Меня вызывали в связи с посмертной реабилитацией Ивана, Маруси, Николая, Лялечки и Люсика и спросили, есть ли какие-нибудь нужды. Я сказала, что еще одна сестра все потеряла и они влачат жалкое существование в Уфе. Теперь им дали квартиру в Москве, комнату им и комнату Кате с Лорой. Двухкомнатную роскошную квартиру под Москвой, где-то в Новых Черемушках. Электрички даже не ходят. Трамваем полтора часа.
САША (Эре). Мне надо с тобой поговорить.
ЛИКА. Ты меня слушаешь?
ЭРА. Мне тоже.
ЛИКА. Ну вот, они наотрез отказались жить с Катей. Я их пригласила телеграммой, они пока поживут у нас. Ничего? Ты не против?
САША. Да я, собственно, на один день.
ЭРА. Чтобы ночью быть там.
САША выходит.
ЛИКА. Я понимаю, они не хотят комнату. Нета ведь была женой замнаркома. Тем более с Катей у них нет ничего общего, она им не писала и не помогала…
ЭРА. А мы с мамой после ареста папы жили в Удельной в комнате семь метров на две семьи.
ЛИКА. Но ты очень скоро по головам нашей семьи стала невесткой полковника, а они оказались на речке Уфимке в эвакуации и скитались.
ЭРА. Вы меня приютили, за это я вам благодарна, и мне напоминают об этом ежедневно. Но моя мама тоже оказалась на разъезде Шубаркудук в бараке из сухого конского дерьма пополам с соломой.
САША входит с чемоданом.
ЛИКА (перебивая). Но они столь деликатные и тонкие люди, что сами ни о чем не напоминали, не просили ничего. Ни слова из ее груди, лишь бич свистел играя. Единственно, чего они не хотят, это жить с Катей. Катя им чуждый элемент, она боролась за жизнь и всюду скрывала насчет врагов народа родственников, чтобы прокормить маленькую дочь. Когда ее вызывали к тому же майору Дееву, она ляпнула, что они были невменяемые и не отвечали за себя. Не знала, что не требуется никаких оправданий. Хотела их опять выгородить, как в тридцать восьмом.
Звонок.
Эра, это они, возьми там кашу, я уже не успеваю.
Эра достает из-за дивана кастрюлю, уносит. Входят Катя и Лора.
(Закрыв лицо.) Кто это? Кто? Дорогие! Я ничего не вижу! (Плачет.) Ослепла!
КАТЯ (плачет). Лика, дорогая, здравствуй! Это я, Катя, с дочерью!
ЛИКА (мгновенно просыхая). Ты меня напугала! Фу как напугала!
КАТЯ. Это моя Лора! (Почти кричит.) Лора! Помнишь?
ЛИКА. Я слепая, но не глухая. Можешь не кричать.
КАТЯ. Я так рада! (Целует Лику.) Как ваша поживает Олечка? Она поступила в институт? Моя Лора поступила в стоматологический! Изучает череп и кости! А где Олечка? Оля! К тебе пришла сестра!
ЛИКА. Она занята, она готовится к экзаменам.
Входит ОЛЯ. Обе девушки становятся по противоположным сторонам сцены.
КАТЯ. Олечка, ты помнишь Лорочку? Твоя троюродная сестра.
Оля отрицательно качает головой.
А Лора тебя помнит.
Лора отрицательно качает головой.
ЛИКА. Сижу здесь слепая совершенно, не говоря уже о том, если закрыть левый глаз (закрывает ладонью). Вот! Вот и результат! Ничего не вижу!
КАТЯ. Надо обратиться к глазнику.
ЛИКА. Катя, ты знаешь нашу жизнь. Ем я одни объедки, потому что они оставляют кучу продуктов. Кто голодал, тот не оставляет.
КАТЯ. Я ничего не оставляю. Лора тоже ест все под корень. Конфеты уничтожает. Я буквально прячу.
ЛИКА. А свиней подбирать за ними нету. Они оставляют, все испортится, тогда в ход иду я. Ем одно прокисшее и подгорелое. Покупают, готовят, потом оставляют по полкастрюли. А сами варят заново. У нее как кастрюля пригорела, бац! Она покупает новую. А я вынуждена хлебать предыдущее.
КАТЯ. Зажрались.
ЛИКА. Нет, ни в коем случае нет, просто им всем некогда! Саша, когда дома, отсыпается на всю жизнь. У Эры тысяча всегда отговорок, никогда не ест. Она веселый кощей. Дети вообще ничего не едят, когда болеют, а когда здоровые – они едят в садике черт-те чего. А у Олечки, посмотрите, абсолютно нет фигуры, а ведь ей уже семнадцать лет, восемнадцатый.
КАТЯ. Да, у нее еще не прорезалась фигурка.
ЛИКА. Нет, фигура-то у нее божественная, она сложена как танагрская статуэтка, Эра тоже была такая в ее годы. Но у Эры был зад, а у Олечки нету.
КАТЯ. Ну-ка, ну-ка. (Смотрит.) Есть, есть.
ЛИКА. Его нет!
