устроил он пустынь, в которую часто уединялся для поста и молитвы. Молва о труженической жизни добровольного изгнанника не могла не тронуть сердца кроткого царя, из которого еще не изгладились следы привязанности к бывшему другу. Алексей Михайлович не переставал осыпать его милостями; посылал значительные суммы на содержание ему и братии; предоставил в полное распоряжение его доходы с трех основанных им монастырей и принадлежащих к ним сел. Но враги удалившегося Патриарха, в числе их некоторые лица духовные (Крутицкий митрополит Питирим, Рязанский архиепископ Иларион, Чудовский архимандрит Иоаким), продолжали действовать. Стараясь сделать невозможным примирение, они, с одной стороны, более и более вооружали царя; с другой – поддерживали раздражительность в Патриархе. Никон, изнуряя свое тело постом и трудами, не смирился духом настолько, чтобы совершенно отказаться от притязаний на власть, которая ему уже не принадлежала.
Так прошло четыре года, и в это время отсутствие ревностного первосвятителя принесло горькие плоды для Церкви. С одной стороны, сам Никон лишил себя средств примирить простодушных с делом книжного исправления. С другой – враги Никона, стараясь унизить его, вместе с тем унижали в лице его дело святой правды и укрепляли суеверие. Без сомнения, созревшее зло открылось бы и без переворота в судьбе Никона, но в другом виде. Теперь же суеверы приняли самое сильное участие в погибели Никона. Они надеялись, что, низвергнув ненавистного им Патриарха, восторжествуют над самой Церковью. Они успели возвратить Аввакума из Сибири, и Аввакум в столице принимаем был с честью, тогда как Патриарха судили и осуждали. Они открыто просили царя свергнуть Никона, жалуясь, что Никоново исправление книг грозит вере падением 7, внушали народу, что Никон в немилости, Никон под судом за исправление книг.
Может быть, в видах мира церковного, а вероятнее, для окончательного низложения ненавистного им Никона митрополит Питирим 8 с боярами Салтыковым и Трубецким представил царю, что Церковь остается без пастыря и необходимо избрать нового Патриарха. Царь велел быть Собору. Тогда ненависть к Никону обнаружилась в самом черном виде. Чего не говорили о нем! Больно слушать крики страстей, дошедших до дикости. Впрочем, нашлись два лица, которые довольно свободно говорили в пользу Никона на Соборе. Ученый Епифаний Славеницкий, писавший соборные акты, объявил, что в правилах церковных не нашел он, чтобы отрекшегося епископа лишали священства. А Игнатий Иовлевич, архимандрит Полоцкий, говорил, что, не выслушав голоса самого Патриарха, почему удалился от кафедры и желает ли оставить ее навсегда, нельзя составлять определения об отрешении его от управления Церковью; к тому же русские епископы не вправе судить своего архипастыря без участия восточных патриархов. Сей голос проник в кроткое сердце царя, и постановления Собора не были утверждены.
К несчастью Церкви, прибыл в Россию бывший митрополит Газский Паисий Лигарид. Об этой личности, по важному участию ее в деле Никона, необходимо сказать предварительно несколько слов.
Панталеон Лигарид (мирское имя Паисия) был уроженец острова Хиоса, получил образование в Риме, в греческой коллегии, учрежденной папой Григорием XIII. Оставив Рим в 1642 году 9, он искал, но безуспешно, счастья в Константинополе, потом перешел в Угро-Валахию, был учителем в Яссах и там умел расположить к себе пребывавшего в молдавских монастырях Гроба Господня Иерусалимского Патриарха Паисия. Последовав за ним в Иерусалим, Панталеон принял от него пострижение и получил новое имя Паисия, которым прикрыто было все старое.
Наш паломник Арсений Суханов, находившийся в то время в Иерусалиме, был восприемным отцом Лигарида. Спустя несколько лет монах Паисий был уже митрополитом Газы палестинской и, несмотря на перемену имени, подвергся осуждению патриархов Досифея и Хрисанфа (преемников покровителя его Паисия) за прежние неправославные сочинения 10. При непрестанных странствованиях с места на место, Паисий обратил на себя внимание Патриарха Московского Никона. Имея нужду в ученых людях для предпринятого исправления церковных книг, Никон по рекомендации Арсения приглашал его к себе в Москву, тем более что слышал и о собственном желании Паисия приехать в Россию. «Слышахом о любомудрии твоем, – писал он к Лигариду (в 1657 году), – от монаха Арсения, и яко желаеши видети нас, великого государя: тем и мы тебе, яко чадо наше по духу возлюбленное, с любовию прияти хощем. Точию, прием сия наша письмена, к царствующему граду Москве путешествовати усердствуй». Но неизвестно, почему Паисий не последовал немедленно этому приглашению и только уже спустя несколько лет явился в Москву, когда Никон был совсем в другом положении, и явился не для пособия заботливому Патриарху в его полезных для Церкви трудах, а для отягчения его участи.
Паисий был самый истый грек из всех приезжавших в Россию греков, хитрый, льстивый, пронырливый и всего более дороживший корыстью, которая, собственно, и привлекла его в Россию и для которой он охотно жертвовал и долгом, и совестью. Приезд его обрадовал обе стороны: царь принял его очень ласково, как человека, который при основательном знании церковных правил легко может распутать ему трудное дело, безуспешно тянувшееся целых пять лет. Никон, со своей стороны, тоже рассчитывал найти в Паисии своего защитника, тем более что явился в Москву по его приглашению. Он поспешил отправить к Паисию Арсения-грека с приветствием. Но, обласканный царем и еще более вельможами, Лигарид не замедлил стать в ряду самых злых врагов Никона. Первым делом Паисия и вельмож были вопросы родственника царского Семена Стрешнева Паисию о Никоне и ответы Паисия, выбранные из церковных правил в осуждение Никону. Между тем Никон, в других случаях не совсем доверчивый, не зная расположения Паисия, в письме к нему излил жалобу на свое положение и подобную же грамоту написал Константинопольскому Патриарху. Грамота была перехвачена вельможами; письмо к Паисию было, как понятно, также в их руках, и обе бумаги глубоко огорчили доброго царя.
Вопросы Стрешнева и ответы Паисия скоро дошли до Никона. Теперь он уже видел совершенно ясно, как жестоко обманулся в Паисии и какого опасного врага нажил в нем, ожидая встретить защитника. На вопросы и ответы он отвечал, со своей стороны, сильными возражениями, причем обнаружил обширную начитанность и замечательную силу ума, смело высказал свой взгляд на многие важные предметы, имевшие отношение к его делу, выразил убеждения, в силу которых он действовал прежде, – выразил с полной откровенностью, нисколько не стесняясь тем, что они могут послужить орудием против него же. Например, по поводу обвинения в том, что позволял себе бить подчиненных, Никон говорит прямо, что действительно иногда и в церкви смирял он непокорных, и даже «рукою помалу», – но что он не отказывается и на будущее время поступать
