в никуда. А мне так нельзя. Я без Вагифа пропаду. Куда я денусь? У меня ни образования, ни работы. А дети? Потом и на моей Сусанночке никто жениться не захочет. Скажут, она гулящая, как мать.»
«Не в средневековье, слава богу, живем. От развода еще никто не умирал.»
«Ничего ты не понимаешь. Сломала мне жизнь и лыбишься, кошка драная,» – разъярилась Нателла и, не в силах сдерживаться, бросилась на обидчицу.
Наташка упала назад вместе с креслом, не выдержавшим резкого толчка и веса двух женщин, да так и осталась лежать вверх ногами. Нателла перекувырнулась через нее и шмякнулась спиной о стену, не отпуская Наташкиных волос. Женщины сползлись в один визжащий клубок.
«Отвали, чокнутая. А-а-а,» – орала хозяйка.
«Ненавижу, сука,» – визжала гостья.
***
«Значит так: я ничего не обещаю, но помочь – попробую,» – вещала Наташка со стопкой в руке. Пили водку. Больше ничего дома не оказалось. Зато нашлась банка с солеными огурцами и пачка пельменей в морозилке. Нателла к водке не привыкла, морщилась и старалась скорее чем-нибудь перебить мерзкий вкус. Наташка пила водку как воду. Как анестезия та действовала прекрасно. Нателла еще потирала ушибленную спину, а Наташка уже не обращала внимания на расцарапанную шею и пламенеющее ухо.
«Пусть Антон пойдет к мужу и скажет …»
«Да он тут вообще не при чем, поверь мне,» – отмахнулась Наташка. – «Можно сказать такой же невинно пострадавший, как и ты. Ты не наседай, мне надо подумать.»
«Что тут думать? Если не он, то сама пойди к Вагифу и скажи.»
«Что сказать? Я уже говорила ему, что это мы с Антоном любовники. Он, сама видишь, не сильно поверил.»
«Конечно не поверил. Парень молодой, красавчик и вдруг ты.»
«Ты что это имеешь в виду?»
Обстановка снова угрожающе накалилась. Но Наташка неожиданно обмякла: «Да права ты, конечно. Поэтому и надо хорошо подумать, прежде чем что-нибудь делать. А то опять ерунда получится, как обычно.»
Собутыльницы приуныли.
***
Алкоголь – друг человека. В определенном количестве. Количество у каждого свое, это дело индивидуальное. Два бокала вина способны расслабить после тяжелого рабочего дня и начисто вымыть из головы мысли о недоделанных сводках и отчетах, они придают игривости взглядам и доброжелательности мыслям. После трех бокалов просыпается певческий талант, до сих пор дремавший где-то очень глубоко, в теле образуется небывалая легкость, бедра начинают вилять в танце безо всякого удержу. Четвертый бокал вводит в легкую задумчивость, усиливающуюся до тоски после пятого. Не говоря уже о головной боли на утро. Главное в дружбе с алкоголем – вовремя остановиться.
В дружбе с водкой романтики и вовсе нет. Она приятель жесткий и конкретный. Наташка, находящаяся на той стадии опьянения, которая заставляет двигаться, не танцевала. Она, отирая рукавом пот, драила ванну, сопя, шурудила шваброй под кроватями, ворча, сгружала кучи мусора в 60-ти литровый плотный черный пакет. На плите шкворчала жареная с луком картошка, в ванной ревела турбинами взлетающая стиральная машинка.
К вечеру, когда домочадцы появились на пороге, квартира сияла чистотой и пахла едой. Хозяйка спала без задних ног. Ее хандра прошла бесследно.
***
Общеизвестно: те, кто сегодня читает книги, завтра будут управлять теми, кто зависает в смартфонах.
К счастью, Лиза унаследовала Машину страсть к чтению, чему та была несказанно рада, стараясь поддерживать ее всеми силами. А поскольку цены на книги давно оторвались от реальности и устремились в космос, купить себе (а чаще Лизе) новинку Маша позволяла себе очень редко. А вот в библиотеку дочь записала.
Поход в библиотеку, совершаемый обычно во второй половине дня по пятницам раз в две недели, со временем превратился в целый ритуал. В библиотеку Лиза теперь заходила одна. Маша торчала с коляской на улице. Сдав принесенные книги и затерявшись среди стеллажей, она набирала мамин номер и, зачитывая название книги, привлекшей ее внимание, допрашивала: «Живая шляпа» – это о чем? «Федорино горе» – это интересно? Точно? А кто такой Урфин Джюс? Имя какое-то дурацкое.» И так до бесконечности, пока не выбирала дозволенные пять книг.
Поход в библиотеку всегда поощрялся какой-нибудь вкусняшкой из кондитерской. Маша вырабатывала у Лизы рефлекс: чтение – это удовольствие. Заставлять читать взятые книги дочь не надо было. Пока у Лизы не было смартфона – токсичной игрушки, убивающей интерес ко всему, кроме себя самого. Но рано или поздно, и это Маша осознавала с внутренним содроганием, словно приговоренный к четвертованию, сам несущий топор на плаху, его придется купить. Исключительно ради того, чтобы ребенок не выглядел белой вороной в классе. Дети жестоки. Они, словно свора собак, затравят любого, кто хоть чем-то выбивается из стаи: лишним весом, скобкой на зубах, незавидным материальным положением.
В декабре темнеет рано. Домой Маша с детьми возвращались уже затемно, покружив вокруг установленной на площадке у торгового центра елки, заглянув в кондитерскую, проверив, хорош ли свежезалитый лед на хоккейной коробке.
Маша ввалилась в подъезд, одной рукой прижимая к себе тяжеленную, убряхтанную в зимний комбинезон Ксюшу, а в другой держа загодя вынутые из кармана ключи. Лиза осталась на улице караулить коляску, как обычно. Маша открыла оба замка, втиснулась в прихожую, щелкнула выключателем и, не снимая сапог, понеслась в комнату. Действовать надлежало быстро. Нужно было оставить Ксюшу на диване, расстегнув комбинезон, и нестись на улицу за Лизой и коляской. Благо этаж первый. Выскочив из комнаты Маша на полном ходу врезалась в появившуюся из кухни фигуру и в ужасе попятилась назад.
«Ну привет, подруга. Долго гуляешь. Ночь уже на дворе,» – сказал Михаил, спокойно глядя ей в глаза. Такой же крепкий и коренастый, как раньше, он занимал почти весь дверной проем. Свет уличного фонаря образовывал нимб вокруг его головы.
Однажды в детстве в какой-то стычке с мальчишками Машу ударили под дых. Ощущения она помнила до сих пор. Маша открывала рот, силясь вдохнуть, но ничего не получалось. Где-то внутри все окаменело и не двигалось: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Боль замерла, не имея выхода наружу. На глаза немедленно навернулись слезы.
«Ну чего молчишь? Язык проглотила? Соскучилась? Давно не виделись.»
Воздух, наконец, со свистом вырвался сквозь зубы.
«Неужто моя?» – кивнул Михаил Маше за спину. – «Ну ты и дура! Почему аборт не сделала? Или не моя?»
«Не твоя,» – отмерла Маша.
«Врешь,» – спокойно проговорил незваный гость. Похоже, ситуация его забавляла.
«Как ты сюда попал?»
«Через дверь, как все нормальные люди.»
«Я поменяла замки.»
«Да неужели?»
Невозмутимость бывшего любовника Машу просто ужасала. Она была в ловушке. Метнуться в комнату,
