– Плохие новости? – по-своему оценила мое легкое замешательство Жанна Сергеевна.
– Для кого как, – философски сказал я и, подумав, снова наполнил рюмки. Свою и госпожи Володиной. – Все зависит от точки зрения. Для меня пожалуй что хорошие.
– Ну, тогда – за хорошие новости! – рассудила Жанна Сергеевна.
– Именно! – ответил я. – Аналогично. Ол-райт.
Мы чокнулись и выпили за хорошие новости, но я был по-прежнему в форме.
На экране между тем возник знакомый дворик-колодец. Выглядел он весьма плачевным образом. По-моему, в окнах верхних этажей не осталось ни одного целого стекла, сам дворик, был весь покрыт осколками. Мне стало неуютно. «Черт побери!» – тоскливо подумал я. Что за гнусная профессия. Стреляют в тебя, а страдают другие.
Голос за кадром немного приободрил меня, объяснив, что никто особенно не пострадал. Ни охранники из бюро «Феликс», ни террористы, ни объект их дерзкого нападения – знаменитая певица Надя Лисовская. Комментатор за кадром выразил сдержанное удивление фактом обстрела из гранатомета именно Надиного окна. Было сделано даже не лишенное остроумия предположение, что в дело замешаны азербайджанские боевики и что целили как раз в окно самого Бориса Борисовича Аванесяна. Потом слово было предоставлено самой мадам Лисовской. Певица давала интервью в том самом многострадальном дворике, стоя в тесном кольце подтянутых секьюрити из бюро «Феликс». Надя Лисовская выдвинула гораздо более оригинальную версию: по ее мнению, покушались все-таки на нее, и сделали это представители тех сил, которым не по душе национальное возрождение России. Ибо песенный репертуар самой госпожи Лисовской, оказывается, как раз и способствует означенному возрождению.
Я невольно хихикнул. В репертуаре мадам Лисовской в основном преобладали легкие шансонетки начала века, и следовало хорошенько поискать идиотов, которых в самом деле могли бы обидеть ее коронные хиты «Постой, городовой!», «Конфеты-бараночки» и, в особенности, ее суперхит «Девочка Надя».
– Вам нравится «Девочка Надя»? – поинтересовался я у Жанны Сергеевны.
– А вам, Яков Семенович? – ответила она в моей манере. Вопросом на вопрос.
– Мне не очень, – честно признался я. – Наверное, я и есть после этого противник национального возрождения.
– Тогда и я тоже, – проговорила птичка, и мы выпили, конспиративно чокнувшись, как и положено двум врагам народа.
Комментатор тем временем элегантно перешел от уголовной хроники к политической. Снова показали колонну демонстрантов вокруг Лефортово – всех тех же бабок с плакатами и парней с мегафонами, требующих свободы Виталию Иринархову. Снова выпячивал квадратный подбородок Генеральный прокурор, обещая выпустить владельца «ИВЫ» только через его, прокурорский, труп. Потом показали шустрого иринарховского адвоката и группу каких-то блеклых доверенных личностей, напомнивших о предстоящих довыборах в Думу по Щелковскому избирательному округу. Затем в кадр ворвались снова бабки, держащие в руках какую-то разноцветную макулатуру. Комментатор прокомментировал, что эти акционеры компании «ИВА» будут голосовать за господина Иринархова. Мне показалось, что нескольких из этих бабок я уже видел сегодня, и не в телевизоре. По-моему, это были как раз активистки моего выталкивания из толпы вокруг особнячка на Щусева…
– Вы не покупаете случайно акций компании «ИВА»? – на всякий случай спросил я у Жанны Сергеевны.
– А вы, Яков Семенович? – ответила умненькая Жанна Сергеевна, и я порадовался, что и она, несмотря на шерри, в неплохой форме.
Вместо ответа я хлопнул еще рюмочку, поняв внезапно, что шерри – не такая уж дурная штука. Хотя этот напиток не сравнить, конечно, с джином.
Телевизор уже показывал Государственную думу, утреннее заседание. На экране депутаты освистывали своего коллегу, в коем я, напрягшись, узнал писателя Крымова – того самого, который в незапамятные времена был не дурак выпить вместе с моим приятелем Пряником и заезжим американским режиссером. Крымов, потрясая какими-то бумажками, как я понял, требовал общественного расследования деятельности компании «ИВА». Это будет позор!… – орал Крымов. – Завтра!… В Думу!… Будет избран!… Махровый обманщик! Каждый такой мощный выкрик с трибуны сопровождался еще более мощным свистом. Камера взяла несколько крупных планов, и я не без удивления обнаружил, что умница Яворский кричит на Крымова, надсаживаясь, едва ли не громче всех. Окончательно меня добил кадр, когда на экране возник преподобный отец Борис Карасев в черной рясе и с наперсным крестом. Батюшка, зажав свой огромный крест под мышкой, свистел аж в четыре пальца, как на футболе. На экране появился зал заседаний общим планом, и голос диктора не без веселой издевки напомнил телезрителям, что полную запись сегодняшнего заседания Госдумы желающие, как обычно, смогут посмотреть, начиная с нуля часов тридцати минут по первой общероссийской программе. Дурдом, подумал я. Шизофреники вяжут веники, параноики рисуют нолики. Неужели найдутся желающие ВСЕ ЭТО смотреть? Метаморфоза таких вполне приличных людей, как Яворский или отец Борис, произвела на меня гнетущее впечатление. Они там все заразились вирусом безумия, подумал я. Быть, быть спикером господину Иринархову! Кому же, как не ему?
По экрану двинулись колонки биржевых сводок, и я сказал Жанне Сергеевне:
– Выключайте скорей!
Экран погас, и мы завили горе веревочкой, опрокинув еще по рюмке.
Я почувствовал, что мне все труднее становится быть в форме.
– Все, – твердо произнес я и накрыл свою рюмку ладонью. – Иначе завтра я не проснусь и сорву свою… м-м… гениальную операцию. Операцию «Электромеч», вот так. Жанна Сергеевна, голубушка, дайте мне ключи от квартиры, и я поеду отсыпаться.
– И не подумаю! – заявила мне птичка. – Куда вы пойдете в такую темень? Да и дом тот, где квартира, хитро запрятан, его и днем с непривычки трудно найти. Даже на трезвую голову.
– Вы меня недооцениваете, – сказал я упрямо. – Чтобы я, частный детектив Яков Семенович Штерн, да не нашел какого-то дома в пределах Садового кольца? Обижаете, моя пти… в смысле, обижаете, Жанна Сергеевна. Давайте ключи, и я поеду.
– Подождите… – проговорила птичка. Несмотря на свои малые габариты и одинаковое со мной количество выпитого, она держалась молодцом. Даже почти не запиналась при разговоре. Очевидно, у нее уже был хороший навык именно к шерри. Меня тоже, например, совершенно невозможно свалить даже бутылкой моего любимого джина. – Подождите… – повторила птичка. – Вы никак не можете сейчас уйти. У вас сейчас не та реакция, вы устали. Представьте, что по дороге на вас опять нападут. Вы уверены, что тогда, как обычно, все обойдется?…
В этих словах был резон. Я, разумеется, не был пьян в том вульгарном смысле слова, когда каждый шаг и каждое слово даются с трудом. Но я был, разумеется, и не настолько трезв, чтобы без вреда для себя выяснить отношения с парочкой вооруженных гоблинов.
– Уговорили, – кивнул я. – У вас есть раскладушка? Поставим на кухне.
– Зачем? – не поняла Жанна Сергеевна.
– Как зачем? – в свою очередь удивился я. – Я не хочу спать на кухне на полу. Это холодно в конце-то концов. Я могу простудиться. А мне завтра простужаться…
– Дурачок, – ласково сказала птичка. – Какая раскладушка? Какая, к черту, кухня? Кто-то мне сказал, что желания клиента – для него закон.
– В известном смысле, да, – осторожно подтвердил я, стараясь выпутаться из логического тупика. С одной стороны, Яша, ты ведь обратился за помощью именно к Жанне Сергеевне? Значит, инициатива в данном случае принадлежит тебе… С другой стороны, с отчаянием подумал я, мои покойные коллеги Муха, Кремер и тем более Майкл Рыжков тоже начинали с того, что следовали всем желаниям своих очаровательных клиенток… Да и потом, есть неписаные законы… корпоративная этика…
Мои пальцы тем временем действовали совершенно автономно от моих мозгов и, успешно сыграв простенькую хроматическую гамму на пуговицах птичкиной ковбойки, пальцы приступили к более сложным музыкальным упражнениям с джинсовыми застежками… Стоп-стоп, назад. Я потряс головой и попытался, пока не поздно, вернуть застежки на исходные позиции. Птичка, прикрыв глаза на время моих музыкальных занятий с пуговицами и кнопками, теперь вновь открыла их и поглядела на меня с недоумением.
– Что-то случилось? – прошептала она.
– Жанна Сергеевна! – проговорил я, тщетно пытаясь взять под контроль свои непослушные пальцы и вернуть наш разговор на твердую почву частного сыска. – Я забыл сказать вам одну очень важную вещь.
– О-о-очень, – нежно сказала птичка, ласковым движением возвращая мои пальцы к дальнейшему исполнению музыкальных пассажей.
– Я, по-моему…
– Угу, – подбодрила меня птичка. Моя правая рука под ее чутким руководством взяла самый сложный аккорд на джинсовых застежках. Самый сложный и последний. – М-м… – ласково пробормотала птичка, и я понял, что сейчас забуду нечто действительно важное. Чтобы собраться с мыслями, я энергично помотал головой, как китайский болванчик. Мысли немного прояснились.
