Я прибавил шагу, с отчаянием взглянув на часы. До того, как дисциплинированный Цокин врубит свет, оставалось полторы минуты. Я, кажется, переоценил свои возможности, спланировав все успеть за полчаса. Хвастун хренов. Профессионал он, видите ли!…
Я рванул ручку двери очередной комнаты и тут же увидел то, что искал. Вот он, сундучок. Замечательно. Я перевел дыхание, быстро оглядывая комнату. Помимо сейфа в комнате спиной ко мне сидело несколько парней, обложившись толстыми конторскими книгами.
Очевидно, они были заняты настолько серьезной работой вроде сведения дебета с кредитом, что даже не заметили варяжского гостя. Зато гость кое-что заметил. Прекрасно, на это я надеялся. Именно то, что надо! Чай они, значит, любят попить…
Я выбежал на середину комнаты, набрал в грудь побольше воздуха и проорал так, чтобы парни немедленно побросали свои конторские штучки:
– Эй! Мозги у вас есть, интеллихенты?!.
Эту печатную фразу я сопроводил еще и фразой непечатной, такой же длины и такого же примерно содержания. Крикнув, я кинулся к подоконнику и с хрустом выломал из близлежащей розетки вилку провода, который тянулся из симпатичного металлического кубика. Успел я тютелька в тютельку. Как только вилка оказалась на свободе, в комнате вспыхнул свет. Любому могло показаться, что возвращение электричества тесно связано с моими манипуляциями. Есть такое распространенное заблуждение. Многие полагают, что после чего-то обязательно означает вследствие чего-то. А в действительности налицо лишь ловкость рук плюс свой человек в электрической цепи, который замыкает и размыкает за очень отдельные деньги.
– Вы… – сказал я с энтузиазмом и обогатил присутствующих еще двумя замечательными непечатными оборотами. Последний был из коллекции Валентина Францевича Гартвига, бывшего вора в законе, умнющего мужика и даже, по-моему, не очень уж большой сволочи. Доживи Гартвиг до нашего капитализма, он стал бы в современном мире птицей высокого полета. А так он и умер только королем зоны, обломком до-беспредельной эпохи. На допросах у меня в МУРе Гартвиг никогда не ругался впустую, не перемалывал слова с целью оскорбить сопливого мальчишку-стажера. Напротив – он демонстрировал мне, сопляку, высший пилотаж нецензурщины, когда слово уже теряет все свое значение и выглядит аккуратным кирпичиком могучей постройки.
Парни с конторскими книгами опешили. Кажется, до них дошло, что они в чем-то провинились перед гегемоном. Чтобы укрепить их в этой уверенности, я швырнул злополучный металлический кубик с проводом на пол и сплющил со скрежетом его ногами. Теперь попробуйте доказать, что этот простенький французский кипятильник с таймером и со звуковым сигналом не виновен в том, что во всем здании вырубился свет на полчаса! Я воспользовался подловатым уголовным приемом: свалил всю вину на покойника. В данном случае на покойный кипятильник. Благо французская техника была капризна и не предназначена для наших перепадов напряжения в сети. В принципе, я даже знал один случай, когда именно такой механизм стал причиной пожара. Очень, очень убедительно, подумал я не без гордости.
Совершая казнь невинного кипятильника, я незаметно присматривался к сейфу. Так-так, понятно. Для того чтобы спрятать дискету, «Меркурий» денег не пожалел: была куплена САМАЯ ДОРОГАЯ модель бельгийского «Октопуса». Но кто вам, простите, сказал, что самая дорогая и есть самая надежная? Вечно мы клюем на красивое слово и красивую упаковку. Если бы я захотел спрятать дискету, я засунул бы ее в обычный несгораемый шкаф Ижевского завода металлоконструкций. Вот такой сейф – да, такой можно было бы пробить только кумулятивным снарядом, да и то не всяким. А бельгийский осьминожка, хороший для Европы, в наших диких условиях…
Тут до одного из парней наконец дошло, что на его глазах состоялась казнь красивой и дорогой безделушки. И плевать ему, что эта безделушка якобы обесточила весь дом! Он, хозяин, не позволит какому-то занюханному мастеру-гегемону! Не позволит, никогда не позволит!
– Ты, жлобяра… – начал парень свистящим от ненависти шепотом, и я мгновенно узнал этого типа. Мы с ним уже сегодня сталкивались на перекрестке и поспорили насчет бегемотов. Я узнал типа, тип узнал меня и нехорошо обрадовался. Там, на улице, он меня побаивался. Но здесь, в родных стенах, я был пришельцем, а он – хозяином. Я содрогнулся. Потасовка при свидетелях, да еще в комнате с сейфом, который ты через несколько часов собираешься вскрыть, – это было чистым безумием. Оставалось только драпать, по возможности достойно.
– Ну, я пошел, – пробормотал я, отодвигаясь в сторону двери. Красавчик клерк, хозяин загубленного кипятильника, сделал интересную попытку помешать мне быстро уйти. Когда-то молодчик явно учился боксу, но за последние лет пять у него наверняка достойных противников не было. Я легко ушел от хука в челюсть и, пока пижон восстанавливал утраченное равновесие, кинулся вон из комнаты, опасаясь услышать вскоре шум погони. Но молодчик, оказывается, поступил умнее.
Когда я бегом добрался до дежурки, меня ждали.
Состав был тот же, что и вчера, что и двадцать минут назад, – Колян и его милый напарник с автоматом. Только теперь, уже при свете, Колян чувствовал себя героем, защитником униженных и оскорбленных. Короче, весьма деловым парнем. Кем чувствовал себя его напарничек, понятия не имею: ему хватало железного аргумента с тридцатью патронами в магазине. Оба охранника преградили мне обратную дорогу, и я сообразил, что красавчик воспользовался старым изобретением мистера Белла. Попросту позвонил по телефону.
– Ты зачем наших ребят обижаешь? – лениво поинтересовался Колян и сильно врезал мне по уху. Цокинская кепка свалилась и, как только я нагнулся ее поднять, немедленно получил сильный удар по шее и растянулся на полу. Положение мое было в высшей степени дурацким. Завязать немедля драку или – тем более – вырубить двух гоблинов было довольно просто. Но это было еще и дуростью. Ибо не мог небритый работяга, да еще и похмельный, вырубить двух здоровых накачанных парней! Если бы я это сделал, на моей конспирации и всем последующем плане можно было бы поставить жирный крест. Поэтому самое лучшее, что я мог сделать, – это не вставать с пола, аккуратно прикрывая наиболее существенные части тела и жалобно хныкать: «Па-а-рни, ну заче-е-ем…»
Я так и сделал. Старик Станиславский, если был бы жив, мысленно мне бы поаплодировал. Вид у меня был, наверное, омерзительный: неопрятный гегемон в мятой спецовке, ползающий в пыли у ног красивых крутых парней. Насчет пыли, кстати, я не преувеличил – дежурку, видимо, убирали очень скверно. Пол был грязный, пыльный, липкий, словно на него постоянно что-то проливали. Я успел искренне порадоваться, что я в спецодежде, а заодно и представить выражение лица аккуратного Цокина, когда я буду возвращать его парадную спецовочку в таком вот жутком виде. Полагаю, что он преисполнится к дону дополнительного почтения: мигом сообразит, что даже грязные дела его босс делает своими руками.
Лежа на полу дежурки и хныча что-то совсем неразборчивое, я видел перед собой две пары ног в камуфляжных штанах и кроссовках. Потом к ним прибавилась еще одна пара штанов – щегольских брючат, владелец которых носил еще и итальянские туфли с острыми носами. Одним из этих туфель я незамедлительно получил удар в бок. Ага, подумал я, перекатываясь в сторону так, чтобы удар зацепил меня только по касательной: это уже спустился молодчик со второго этажа.
– А-а-а! – тоненько взвизгнул я, стараясь взять ноту повыше. По опыту знаю, что визг производит на крутых парней неприятное впечатление. Настолько неприятное, что они должны либо добить жертву, либо выкинуть ее к чертовой матери. Убийство в дежурной комнате в планы этой троицы определенно не входило.
– Хрен с ним, Серж, – подал голос безымянный охранник. – Поучили мужика – и хорош. Он нам все-таки свет починил. Пусть валит отсюда.
– Пусть, – миролюбиво согласился Колян и отвесил мне сильный пинок по заднице. То есть, может, хотел он врезать по ребрам, но грязный гегемон, взвизгнув, немножко увернулся.
– Нет, погодите, – упрямо произнес молодчик в итальянских туфлях, которого, оказывается, звали Сержем. Серегой, значит. Для друзей – Сергунчиком. – Этот говнюк мой кипятильник раздавил. Двадцать баксов коту под хвост. – Произнося эти слова, Сергунчик продолжал пробовать остроту носов своих итальянских туфель на моих боках. Я вертелся на полу ужом, взвизгивая все сильней и зажав в кулак все свои бойцовские рефлексы. Еще минута, и я бы, наверное, не выдержал, а Серега приплюсовал бы к потерянным двум десяткам долларов еще потери, куда более серьезные. Очень легко сейчас было бы придавить его итальянский носочек и легонько толкнуть в направлении пульта сигнализации. Мечты, мечты… Положение наконец спас безымянный автоматчик.