брал.
Я улыбнулся — открыто и спокойно, как это часто делал Димка.
— Расслабьтесь, товарищи родственники, — сказал я. — Для честного советского милиционера реагировать на выходки преступных элементов — это дурной тон. Расслабьтесь. Лёша Соколовский скоро одумается. Вот увидите.
Я демонстративно спрятал за спину кульки с конфетами и заявил, что иду к племяннице.
— Дима, ты её закормишь этими конфетами, — сказала Надя. — Первого сентября она в школьное платье не влезет.
Я улыбнулся и заверил:
— Влезет, не переживай. От пары конфет она не растолстеет. Да и вообще не растолстеет. Лиза в Вовкину маму пошла. Та всю жизнь была худой. Лиза и взрослая будет есть, сколько захочет. Не задумываясь о лишних килограммах. Точно вам говорю.
* * *
Лиза сидела за письменным столом. Работала над новым романом.
На столешнице рядом с ней возвышалась гора из конфетных фантиков.
— Димочка! — воскликнула она. — Как хорошо, что ты пришёл! Я почти дописала новую книгу. Я её ещё вчера вечером начала. И сегодня пораньше встала, чтобы написать побольше.
Она кончиком шариковой ручки указала на книжный шкаф, где на полке уже стояла книга Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».
Заявила:
— А это я не осилила. Прости.
Лиза вздохнула.
— Не смогла, — призналась она. — Пусть у меня будет на одного читателя меньше. Раз уж маме нравится такая тягомотина.
* * *
Надя просидела с нами во дворе за столом чуть больше часа — потом она ушла в дом. Мы с Вовкой остались под вишней. Обсуждали политику и криминальную обстановку в стране. Я заметил: при общении с Владимиром у меня ни разу не возникло ощущение, что я разговаривал сам с собой. Вовка со стороны выглядел менее знакомым мне человеком, чем та же Надя или Лиза. Изредка я улыбался, когда мой младший брат озвучивал свои взгляды на те или иные события. Чувствовал, что разговаривал с человеком значительно менее опытным, чем считал себя сейчас. Вовка будто не замечал мои снисходительные усмешки, как и положено младшему брату.
Лизино «почти дописала» вылилось в итоге в четыре часа. Я уже собирался уходить, когда племянница вынесла из дома свой новый «роман». Она торжественно вручила мне тетрадь, бросила горделивый взгляд на отца. Мне привиделась в Вовкином взгляде тень ревности. Я тут же признался сам себе, что эта тень там действительно была. Я «тогда» на самом деле немного ревновал свою дочь к Димке. Потому что понимал: из-за работы я уделял Лизе слишком мало внимания. Да не радовалась она при виде меня так бурно, как это делала при встрече с моим старшим братом. Я поцеловал племянницу в щёку. Попрощался с выглянувшей из дома Надей.
Пожал Вовке руку и напомнил:
— Вовчик, подрежь усы на клубнике. И полей огород. Пока здесь снова не собралась твоя банда.
— Я думал, ты с нами посидишь, — сказал Вовка.
Он развёл руками.
Я покачал головой.
— Не могу, Вовчик. Работаю сегодня вечером. У меня ненормированный рабочий график.
* * *
От Вовкиного дома я поехал едва ли не на другой конец города.
Всё в той же белой рубашке и в синих джинсах.
Жилет я сегодня с собой не взял, потому что оставил дома пистолет.
* * *
В прошлой жизни я в гости к Лёше Соколовскому не захаживал. Но его домашний адрес знал. Даже с полдюжины раз рассматривал Лёшин дом со стороны, когда проезжал мимо него (смотрел на его крышу поверх сложенного из кирпича высокого забора). Председатель Союза кооператоров Нижнерыбинска проживал в трёхэтажном особняке на улице, названной в честь Надежды Константиновны Крупской. Эта улица буквально прижималась к берегу реки. И состояла она из частных домов, в которых раньше обитала элита Нижнерыбинска (высшие городские чиновники, партийные работники, директора и заведующие предприятий).
Летом улица утопала в зелени из-за обилия садов. Рядом с домами тут росли не только плодовые деревья, но и голубые ели, и даже две пальмы (которыми их владельцы очень гордились). КПСС в городе ослабила свои позиции. Её представители освободили несколько домов. Теперь на улицу Крупской перебрались и «новые русские» — такие, как товарищ (пока ещё) Алексей Михайлович Соколовский. Впрочем, поправил я сам себя, термин «новый русский» пока ещё не вошёл в обиход. Впервые его озвучат примерно через год, седьмого сентября девяносто второго года в газете «Коммерсант» (я однажды поинтересовался этим вопросом).
Я помнил, что рядом с участком Соколовского река делала небольшой поворот. Улица там тоже изгибалась, будто её намеренно прокладывали подобно руслу реки. Пальмы около Лёшиного дома не росли. Но над забором возвышались три верхушки молодых елей. Это я не вспомнил — увидел, когда медленно ехал вдоль высокого и массивного каменного забора на своей «копейке». Заметил, что дорога на улице Крупской была не в пример прочим городским: ровная. На асфальте темнели заплатки — некоторые выглядели свежими, явно сделаны были уже в этом месяце. Трава на газонах не выгорела, казалась яркой и сочной.
Ворота в ограждавшем Лёшин участок заборе сверкали празднично-жёлтой окраской.
Я направил к ним автомобиль.
Через калитку тут же выглянул насупленный, будто рассерженный моим появлением мужчина лет двадцати пяти в синем адидасовском спортивном костюме. Он брезгливо посмотрел на мою «копейку».
— Рыков, — обронил я в приоткрытое окно. — Меня ждут.
Мужчина вздохнул (мне показалось: он расстроился). Вернулся во двор, шаркая подошвами кроссовок по земле. Примерно минуту я наблюдал за тем, как мужчина неторопливо отодвигал створки ворот.
Подумал: «Дом в три этажа. Голубые ели. Охрана. А ворота вручную открывают. Мелко плавает Лёша Соколовский».
Привратник махнул рукой, указал мне на дом. Он тут же опустил голову и побрёл к похожему на большую будку строению, что с внутренней стороны двора прижималось стеной к забору. Я чуть подал газу, медленно въехал во двор. Проехал мимо засаженных бархатцами клумб, мимо вазонов с анютиными глазками. Добрался до каменных ступеней, что вели к высоким двустворчатым дверям главного входа. Полюбовался на две украшенные свежим птичьим помётом скульптуры, изображавшие в полный рост древнегреческих (или древнеримских?) женщин — они стояли на зелёном газоне около дома, в окружении цветущих кустов роз.
Я заглушил двигатель, поставил «копейку» на ручной стояночный тормоз. Увидел, как из дома чинно вышел Рома Кислый. Спортивный костюм он после нашей прошлой встречи сменил… на другой спортивный костюм: синий с яркими красными вставками. Кислый сейчас выглядел учителем физкультуры (только свистка на
