Ел я в гордом одиночестве, да и то — все уже Давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.
После пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.
— Ну, помылся и поел?
— Твоими заботами, Федор.
— Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.
— Да я готов — пострижен и помыт.
Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.
— Эй, кто там?
В трапезную вбежал холоп.
— Одень боярина, как подобает, когда он к государю идет.
Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую — лазоревую, штаны немецкого сукна — коричневые, ферязь легкую, летнюю — зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок — новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.
— Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, — посоветовал холоп, знающий установленные правила.
Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но — представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги — мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было — дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…
Прошли годы, я постарался изменить внешность, сумел убедить князя сохранить наше общее прошлое в тайне. И вот я снова еду в Кремль… Вспомнит меня государь в прежнем качестве — плахи не миновать, несмотря ни на какие заслуги! И Федор окажется бессилен.
Мы оставили повозку под присмотром слуги и вошли через ворота в Кремль. Дальше дорога шла на подъем, и вскоре мы подошли ко дворцу государя, соединенному с церковью Благовещенья.
В государевых палатах прошли мимо стрельцов, во внутренних покоях уже везде стояли рынды из государевой охраны — в белых кафтанах и штанах с маленькими, блестящими серебром топориками на плечах. Все как на подбор — молоды, стройны и прекрасны лицами. Федор шел уверенно, оно и понятно — дорогу знал.
Мы зашли в небольшую, вытянутую по длине приемную палату. Здесь стояла глубокая тишина. У второго ее выхода рынды преградили дорогу.
— Занят пока государь, ждать велел.
Федор уселся в кресло, я — рядом на лавке.
Через полчаса из двери вышел боярин с бумагами в руке и пригласил нас.
В тронной палате, обитой красным материалом — вроде бархата, в углу стоял монарший трон из искусно выделанного дерева, на котором восседал Василий — повелитель земель русских. На стене висел образ. Перед венценосцем с правой стороны лежал колпак, с левой — посох.
Мы отвесили глубокий поклон.
Федор двинулся к государю, а я остался стоять на месте. Кучецкой тихо переговорил с государем, и тот махнул мне рукой:
— Подойди поближе, боярин.
Я приблизился, бросил беглый взгляд на государя. Зрелых лет — Василию не было и сорока. А вот какого он роста, сказать было нельзя — он сидел. Телосложения среднего, наружность благородная, одутловатое лицо с редкой бородой, умный проницательный взор темных глаз. С тех пор, как я видел Василия, он заметно постарел.
Я замер от страха, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Одна мысль сверлила меня: «Признает ли государь во мне того удалого дружинника князя Овчины-Телепнева?»
Меж тем всевластный правитель Руси мягко и даже ласково спросил:
— Наслышан я уже о тебе, боярин. Это ты убийцу боярина Голутвина сыскал?
— Я, государь, — от сердца отлегло: не признал, кажется — пронесло!
— И сейчас стряпчий мой о тебе прямо небылицы рассказывает. Зело полезен ты государю деяниями своими. Служи и дале также добросовестно и рьяно. А государь тебя не забудет.
Я отвесил поклон.
Федор одобрительно улыбнулся.
Государь продолжил: я — Проси награду, заслужил.
Я растерялся. Обычно начальство само решает, какой награды достоин подчиненный. И что принято просить?
— Не награды пришел я просить, государь. Твоим указом землицей одарен, благодарю покорно. А остальное на меч возьму.
Федор засмеялся, а Василий хлопнул ладонями по подлокотникам трона.
— Ты гляди, какой скромный! Бояре московские без особых заслуг все время чего-нибудь выпрашивают, а он — просить не хочет.
— Батюшка-государь, а ты удиви боярина, чтобы награда редкая была, — предложил ненавязчиво Федор.
— Да? Ну хорошо, размыслю. Так, князя дать? Так удел на княжение нужен, а новых земель нет. Землицей одарить? Так дарил уже! — загибал пальцы государь. Похоже, эта игра ему и самому нравилась.
— Оружие какое саморедкое подарить? Невелик подарок. А и хитер ты, Федор! В тупик государя поставил. Ну, тогда сам чего-нибудь присоветуй.
Федор нагнулся к уху монарха, пошептал. Государь оживился.
— Выбирай. Дьяком в Приказ тайных дел или в Вологде целовальником государевым.
— Прости, государь, то не по сердцу мне, — скромно ответил я, живо вспомнив Ржев — как тогда раскрыл измену государственного целовальника
Ивана Сироты, а также недавние встречи с сыскным дьяком Выродовым.
— Экий ты привередливый да несговорчивый. Должность целовальника на кормление даю, а он нос воротит! Кабы не верное служение твое, ей-богу — осерчал бы.
Федор сбоку от государя делал мне какие-то знаки, но я не понял, что он от меня хотел.
Государь разглядывал меня с интересом, как диковину заморскую. Похоже — прежде он не встречал среди бояр таких чудиков.
— Ладно, — изрек Василий. — Инда последнее мое слово. На время военных действий назначаю тебя воеводой сводного полка из ополчений малых.
Я поклонился:
— Спасибо, государь, за награду.
Поняв, что прием закончен, я попятился задом и вышел из тронной палаты. Не искушенный в тонкостях обычаев дворца, я не знал, можно ли по окончании аудиенции поворачиваться к государю спиной.
Я ждал в коридоре, пока выйдет Федор. Вскоре он вышел, хлопнул меня по плечу здоровой рукой. Мы пошли к выходу приемной палаты.
— Ну ты и дурень! — изумлялся по дороге Кучецкой. — Тебе на кормление целую волость давали! Ты что, на посту целовальника перетрудился бы? Знай — за виночерпиями следи да за налогами на хлебное вино. Воруй понемногу, но меру разумей — и все дела, — продолжал сокрушаться стряпчий. — Ладно, сказанного не воротишь.
— Федор, а что воевода делать должен, и где мой полк?
Федор остановился, внимательно на меня посмотрел и покрутил пальцем у виска.
— Ты не прикидываешься ли?
— Нет, я всерьез.
— Полк твой только на бумаге существует, а вот жалованье, как воевода, ты получать будешь. Случись война, полк твой в Коломне соберется. Это ополчение дворян местных с ратниками из небольших деревень и сел, в основном — государевы земли.
Федор прищурил глаз, припоминая:
— Если мне память не изменяет — тысячи полторы воинов, большинство пеших. Сила невеликая, но ведь и Москва не сразу строилась. Побудешь воеводой годика два, а ежели в боях себя проявишь — на повышение пойдешь. Приметил тебя государь — порадовал ты его.
Мы вышли из государева дворца и направились к площади за стеной Кремля, где нас ждала повозка.
Федор жестом пригласил меня сесть рядом.
— Поехали ко мне: по случаю моего возвращения пир небольшой будет, побратимов своих по братчине встретишь.
Доехали мы быстро — Федор имел хоромы недалеко от Кремля, почти в центре Москвы. Во Дворе уже толпились бояре, ожидаючи хозяина. Хоть и по приглашению явились, однако согласно этикету входить в дом в отсутствие хозяина — дурной тон.
Все радостно приветствовали Федора, обнимались со мной.
Сразу прошли в трапезную, столы в которой ломились от угощений.
Бояре скинули кафтаны да ферязи легкие, оставшись в портах да рубахах.
Снова вынесли братину, полную пива, и все по очереди испили для начала немного напитка. Зазвучали здравицы государю и Федору.
Когда все утолили голод и слегка захмелели, встал сам Кучецкой.
— Предлагаю заздравную побратиму нашему — вологодскому боярину Георгию Михайлову! Принимали мы его в братство наше недавно — полгода тому, однако же он успел сослужить службу государю, о которой говорить пока не могу — тайна сие, да жизнь мне спас умениями многими своими. Государь сам принимал его сегодня, жаловал воеводой сводного полка!
Все одобрительно зашумели, потянулись ко мне с чарками вина, норовили поцеловать, похлопать по плечам, пожать мне руку.
Выпили, закусили.
Федор поднялся снова.
— Государь за службу во благо государства наградил побратима нашего Георгия, а теперь я хочу его наградить. Не как Федор Кучецкой, а как стряпчий государев. Подарок мой — во дворе, а пока поднимем чаши, други, за братчину нашу!
