Управиться следовало в несколько секунд — я рассчитал, что Баку потребуются именно эти секунды, чтобы пробраться мимо стула и нашарить дверную ручку.
И оказался прав. Как раз когда я достиг двери кабинета, дверь спальни отлетела, и дом наполнился криками и топотом бегущих ног по не застланной ковром площадке. Из коридора снизу раздались ответные крики, но с вопросительной ноткой. Помощники были готовы помочь, но не знали как. Покидать посты без особого распоряжения им не хотелось, а криков Бака за топотом ног было не разобрать.
Очутившись в кабинете, я быстро запер за собой дверь, пока они не достигли взаимопонимания, и скакнул к окну. Ручка гремела. Неслись крики. Треснула от ударов панель, и затряслись на петлях двери.
И тут меня впервые в жизни охватила паника. Сокрушающий оголтелый страх, уничтоживший всякий разум, захлестнул меня волной; тот парализующий ужас, какой бывает только в кошмарных снах. И впрямь все походило на сон. Мне чудилось, будто я стою рядом с самим собой, глядя со стороны, как я сражаюсь израненными пальцами с окном, дергаю, а оно никак не поддается.
3
Критик в кресле, анализирующий ситуацию спокойно, не сделает, пожалуй, скидок на спешку и страх. Он рассуждает хладнокровно и отстраненно и видит совершенно точно, что следовало сделать и какими простыми средствами можно избежать катастрофы. Он бы вмиг расправился со всеми моими трудностями.
Всё было бы до смешного просто. Но я потерял голову, и на минутку перестал быть разумным существом. Лишь чистая удача спасла меня. Как раз в тот миг, когда сопротивлявшаяся дверь наконец поддалась напору, пальцы мои, скользнув, ткнулись в защелку, и я понял, почему никак не мог поднять окно.
Оттянув защелку, я рывком поднял раму. В комнату ворвался ледяной ветер со снегом. Я вскарабкался на подоконник, и треск позади подсказал, что дверь пала.
От слежавшегося снега на подоконнике колени у меня промокли, пока я выбирался наружу, готовясь к прыжку. В комнате раздался оглушительный взрыв, и что-то ожгло мне плечо, будто каленым железом. Вскрикнув от боли, я потерял равновесие и свалился вниз.
К счастью для меня, под окном рос лавровый куст, не то я расшибся бы. Упал я на него всем телом. Упади я на дерн, я переломал бы себе все кости. В мгновение ока я вскочил на ноги, поцарапанный и ошеломленный. Мысль о побеге, которая владела мной минутой раньше, затмевая все другие, исчезла бесследно. Боевой задор, переливался, можно сказать, через край. Помню, как я стоял там, и снег ледяными ручейками стекал у меня по лицу и шее, а я грозил кулаком в сторону окна. Двое преследователей свесились из него, третий суетился позади, точно коротышка, прыгающий за спинами толпы, чтобы разглядеть место действия. Вместо того чтобы благодарить за свое спасение, я только жалел, что не могу добраться до них.
Последовать быстрым, но тяжким маршрутом, который прельстил меня, они не пытались, будто дожидаясь чего-то. Очень скоро я понял, чего. От парадной двери послышались бегущие шаги.
Внезапно стихший шум подсказал мне, что человек миновал гравий и бежит по дерну. Я отступил шага на два, выжидая. Вокруг было черным-черно, и я не боялся, что меня увидят. Свет из окна до меня не доставал.
Остановился человек, чуть не добежав до меня. Последовал короткий разговор:
— Ты его видишь?
Спрашивал не Бак. А вот ответил Бак. Когда я понял, что тот, кто совсем рядом, на чью спину я вот-вот прыгну и чью шею, если будет угодно Провидению, сверну штопором, не кто иной, как мистер Бак МагГиннис собственной персоной, меня наполнила радость, которую трудно пережить молча.
Оглядываясь назад, я чувствую даже слабую жалость к МакГиннису. Хорошим человеком он не был. Безусловно, он заслужил всё, что на него надвигалось, а всё-таки ему не повезло, что он очутился именно там, именно в этот миг.
Боль в плече, царапины на лице и злость на то, что я вымок и замерз, ввергли меня в дикую ярость и решимость разделаться с любым, кто бы ни подвернулся под руку. В груди нормального, мирного человека такие желания возникают редко. Короче говоря, меня обуревала бешеная драчливость, и я смотрел на Бака как на дар небес. Он успел проговорить: — Нет, не могу… И тут я прыгнул на него.
Мне доводилось читать о прыжках ягуара, и я сам видел весьма впечатляющие полеты полузащитников на футбольном поле. Мой прыжок соединил лучшие качества и тех, и других. Я столкнулся с МакГиннисом где-то в области пояса, и вопль, какой он издал, когда мы с шумом свалились на землю, прозвучал музыкой для моих ушей.
Сколько истины в старой римской пословице «Surgit amari aliquid».[9] Всегда чего-то да недостает. В программе, какую я набросал, поражение МакГинниса было всего лишь второстепенным пунктом, так сказать, прелюдией. Несколько поступков я желал совершить, повергнув его, но этому не суждено было осуществиться. Потянувшись к его горлу, я заметил, что свет из окна потускнел. Плотная фигура выбралась на подоконник, как до того и я, что-то зацарапало по стене — он спускался, чтобы прыгнуть.
Наступает момент, когда самые приятные действия приходят к концу. Мне было тяжко отрываться от МакГинниса, как раз когда я начал показывать себя во всем блеске, но я покорился неизбежности. Еще минута, и его союзник опустится на нас, точно гомеровский бог, спускающийся из облака, а продолжать сражение против двоих я был не готов.
Я высвободился — МакГиннис был странно покорен — и очутился в темноте и безопасности в тот самый миг, как подкрепление коснулось земли. На этот раз дожидаться я не стал. Мою жажду битвы в какой-то степени утолил бой с Баком, и я с честью мог укрыться в безопасном месте.
Сделав большой крюк, я пересек подъездную дорогу и пролез через кусты в нескольких ярдах от автомобиля, наполнявшего ночь тихим урчанием мотора. Было интересно посмотреть, что предпримет враг дальше. Маловероятно, что они пустятся прочесывать сад. Я предположил, что они признают поражение и уберутся, откуда явились.
И оказался прав. Долго ждать мне не пришлось. Очень скоро в свете автомобильных фар появилась маленькая группка. Трое шли сами, а четвертого, ругавшегося с яростью и вдохновением, выдававшим настоящего знатока, они несли на руках, сплетенных наподобие носилок.
Водитель, деревянно восседавший за рулем, обернулся на шум.
— Захватили его? — спросил он.
— Никого мы не захватили, — угрюмо бросил один. — Нету там Золотца. А Сэма мы ловили, но он смылся, да еще Бака отдубасил.
Они уложили свой бесценный груз в машину, и Бак лежал там, повторяя свой репертуар ругательств. Двое залезли вслед за ним, а третий уселся рядом с водителем.
— У Бака нога сломана, — объявил он.
— Вот это да! — отозвался шофер.
Ни одного молодого актера, награжденного первыми аплодисментами, не пробирала такая пронзительная дрожь, какая пробрала меня при этих словах. В жизни случаются триумфы и благороднее сломанной ноги похитителя, но тогда я так не думал. Я едва сдержался, чтобы не издать победный клич.
— Заводи! — бросил бандит на переднем сиденье. Рокот перешел в рев. Машина развернулась и покатилась с нарастающей скоростью по подъездной дороге. Рокот мотора становился всё слабее и, наконец, совсем смолк. Я отряхнул снег с пиджака и направился к парадной двери.
Войдя в дом, я освободил Уайта. Тот лежал всё там же, где я его видел. Развязать узлы на запястьях и щиколотках ему не удавалось. Я пришел ему на помощь довольно тупым перочинным ножиком. Уайт поднялся и принялся молча растирать затекшие руки-ноги.
— Они уехали, — сообщил я. Он кивнул.
— Вас мешком стукнули? Он опять кивнул.
— Я сломал Баку ногу, — со скромной гордостью поведал я.
Уайт взглянул недоверчиво. Я пересказал ему как можно короче все свои приключения. Когда я дошел до того, как сделал Баку подсечку, мрачность на его лице сменилась веселой улыбкой. Увечье Бака всем остальным доставило массу радости. Уайт, например, выказывал неподдельный энтузиазм.
— Это обуздает его на время, — сказал он. — Думаю, недели две мы про него не услышим. Лучшего лекарства от головной боли мне в жизни не давали.
Он потер шишку, вскочившую у него на лбу, пониже волос. Я не удивлялся его радости. Кто бы ни треснул его мешком, работа была проделана классно, и у жертвы это вызывало самые жестокие, мстительные чувства.
Во время нашего разговора я смутно осознавал, что вдалеке перекатывается гул, похожий на отдаленный гром. Теперь я понял, что доносился он из классной комнаты Глоссопа, и били по панелям двери. Я вспомнил, что рыжеусый запер Глоссопа и его юных подопечных. Правильно сделал. И без их участия суматохи хватало.
Я направлялся в свой класс, когда заметил на лестнице Одри, и подошел к ней.
— Всё в порядке, — сообщил я. — Они ушли.