— Ты думаешь, мы сможем?
— Попробуем.
Я начал стаскивать рубашку.
— Не будем тратить времени.
Бинпол не торопился. Он заставил меня лечь, подняв руки, и ощупал пальцами пуговицу и кожу вокруг нее. Я хотел, чтобы все поскорее кончилось, но был в его руках и понимал, что не должен проявлять нетерпения.
Наконец он сказал:
— Да, будет больно. Я постараюсь сделать это побыстрее, но тебе нужно что–нибудь закусить. А ты, Генри, держи его руки, чтобы он не мог вырваться.
Он дал мне кожаную лямку от своего мешка, чтобы я зажал ее в зубах; я ощутил на языке кислый резкий вкус. Нож был тот самый, что мы подобрали в большом городе. Его лезвие было покрыто чем–то вроде жира, и Бинпол немало времени провел, затачивая его. Но все же оно было, по–моему, недостаточно острое. По знаку Бинпола Генри зажал мне руки. Я лежал на левом боку лицом к земле. Прополз муравей и исчез в гуще стебельков травы. Потом Бинпол навалился на меня всем весом своего тела, левой рукой он еще раз ощупал пуговицу у меня под мышкой. Я как раз закусил ремень, когда он сделал первый надрез. Тело мое дернулось, я чуть не вырвал у Генри свои руки. Боль была мучительной.
Последовал еще один удар боли, и еще. Я старался крепче сжимать кожу, мне показалось, что я прокусил ее. Капли пота выступили у меня на лице; я видел, как они падали в пыль. Я хотел крикнуть ему, чтобы он прекратил, чтобы кончилась боль, и уже выпустил кожу, чтобы сказать об этом, как новый удар боли заставил снова прикусить ее вместе с языком. Горячий соленый вкус крови во рту и слезы на глазах. С огромного расстояния я услышал слова Бинпола:
— Отпусти его.
Руки мои были свободны. Боль была по–прежнему сильна, но все же легче, чем только что. Бинпол встал, и я начал подниматься вслед за ним на ноги.
— Как я и думал, — сказал Бинпол, — оно только на поверхности. Смотри.
Я выплюнул ремень и посмотрел на то, что он держал в руке. Пуговица была серебряно–серая, примерно полдюйма в диаметре, толще в центре и заострялась к краям. Она была цельной, но производила впечатление, будто внутри нее имеются сотни крошечных деталей. К ней были прикреплены окровавленные клочки моего тела, вырезанные Бинполом.
Бинпол потрогал пуговицу пальцем.
— Любопытно, — сказал он. — Я хотел бы изучить ее. Жаль, что мы должны ее оставить.
Во взгляде его отражался неподдельный интерес. У Генри, который тоже смотрел на пуговицу, позеленело лицо. И во мне при виде клочков мяса поднялась тошнота. Я отвернулся. Когда я пришел в себя, Бинпол все еще разглядывал пуговицу.
Тяжело дыша, я сказал:
— Выбрось ее. И нам лучше идти. Чем дальше мы отсюда уйдем, тем лучше.
Он неохотно кивнул и бросил ее на траву.
— Как твоя рука? Сильно болит?
— Не помешает идти час–другой.
— Тут есть трава, которая залечивает раны. Я поищу ее по пути.
У меня уже вытекло немало крови, и она продолжала течь. Я вытирал рубашкой, а потом скатал ее в сверток и сунул под мышку. Так я и шел. Мое предположение, что ходьба отвлечет меня от боли, оказалось неверным. Болело даже сильнее, чем раньше. Но я избавился от пуговицы треножника, и каждый шаг уводил меня все дальше.
Мы продолжали подъем по неровной, большей частью открытой местности. Солнце садилось справа от нас: по другую сторону длинные тени почти поравнялись с нами. Мы молчали. Я сжимал зубы от боли. Если бы мы были в состоянии оценить, вечер стоял прекрасный и мирный. Тихо и спокойно. Ни звука, кроме…
Мы остановились и прислушались. Сердце у меня сжалось, боль на мгновение отступила, сменившись страхом. Звук, слабый, но постепенно усиливавшийся, доносился сзади — отвратительное улюлюканье, которое мы слышали в каюте «Ориона», — охотничий крик треножника.
Секунду спустя он вышел из–за холма, несомненно, направляясь к нам. Он был на расстоянии нескольких миль, но приближался быстро, гораздо быстрее обычной своей походки.
— Кусты… — сказал Генри.
Больше говорить не потребовалось: мы уже бежали. Кусты представляли собой единственное убежище, куда мы успели бы добежать. Они доходили нам едва до плеча. Мы поползли, забираясь в центр поросли.
Я сказал:
— Не может быть, что он по–прежнему идет за мной.
— Пуговица, — объяснил Бинпол. — Мы вырезали ее и тем самым подняли тревогу. И он пошел за тобой, на этот раз охотясь.
— Как ты думаешь, он нас видит?
— Не знаю. Он далеко, а света мало.
В сущности, солнце уже зашло; небо над нашим убежищем окрасилось золотом. Но все же было ужасно светло, гораздо светлее, чем когда я покидал замок. Я старался успокоить себя тем, что был тогда гораздо ближе к треножнику. Вой раздавался все ближе и громче. Должно быть, треножник уже миновал место, где Бинпол сделал операцию. А это значит…
Я почувствовал, как земля подо мной дрожит, снова и снова, и все сильней. Мимо мелькнула нога треножника, и я увидел полушарие, черное на фоне неба, и постарался втиснуться в землю. В этот момент улюлюканье прекратилось. В тишине послышался другой звук — что–то пронеслось по воздуху. Щупальце ухватило два–три куста, вырвало их с корнем и отбросило прочь.
За моей спиной Бинпол сказал:
— Он знает, что мы здесь. Он может вырвать все кусты, и мы будем видны.
— Или убьет нас, вырывая кусты, — добавил Генри. — Если эта штука ударит тебя…
Я сказал:
— Я покажусь.
— Бесполезно. Он знает, что нас трое.
— Можно разбежаться в разных направлениях, — предложил Генри. — Один из нас может уйти.
Я видел, как взлетают в воздух кусты. К страху невозможно привыкнуть: он охватывает все сильнее.
— Мы можем сразиться с ним, — сказал Бинпол. Он сказал это с безумным спокойствием, от которого я чуть не застонал.
— Чем? — спросил Генри. — Кулаками?
— Металлическими яйцами. — Бинпол уже открыл свой мешок и рылся в нем. Щупальце треножника снова опустилось. Оно систематизированно вырывало кусты. Еще немного — и оно будет рядом. — Может, именно для этого их использовали наши предки. Они ушли под землю, чтобы сражаться.
— И погибли, — сказал я. — Как ты думаешь?
Но он уже доставал яйца.
Генри сказал:
— Я их выбросил. Слишком тяжело.
Щупальце скользнуло вниз, и на этот раз вырванные кусты осыпали нас землей.
Бинпол сказал:
— Четыре яйца. — Он протянул по одному Генри и мне. — Я возьму остальные. Потянув за кольцо, считайте до трех. И бросайте. В ближайшую ногу. Полушарие слишком высоко.
На этот раз я увидел щупальце в непосредственной близости от себя.
— Давай! — крикнул Бинпол.
Он потянул за кольцо, Генри сделал то же самое. Я держал яйцо в левой руке и должен был переложить в правую.
Боль рванула мне руку, и я уронил яйцо. Я наклонился, отыскивая, когда Бинпол крикнул: «Кидай!» Они выскочили, а я подобрал яйцо, не обращая внимания на боль в руке, и тоже встал. И тут же выдернул кольцо.
Ближайшая нога треножника находилась на склоне, примерно в тридцати ярдах от нас. Бинпол бросил первым и промахнулся: яйцо на целых десять ярдов не долетело до цели. Его второй бросок и бросок Генри были ближе к цели. Одно яйцо со звоном ударило о металл. Почти тут же они взорвались. Послышалось три почти одновременных взрыва, и столбы земли и пыли взлетели в воздух.
Но они не могли скрыть очевидного факта — яйца не причинили никакого вреда треножнику. Он стоял прочно, как и раньше, и щупальце его снова опускалось, на этот раз прямо к нам. Мы побежали, вернее, в моем случае, приготовились бежать. Прежде чем я успел шевельнуться, щупальце ухватило меня за талию. Я отрывал его левой рукой, но это было все равно что пытаться сдвинуть скалу. Оно держало меня с удивительной точностью, прочно, но не больно, и поднимало так, как я мог бы поднять мышь. Но мышь может укусить, а я ничего не мог сделать державшей меня жесткой сверкающей поверхности. Меня поднимало… вверх, вверх. Земля внизу уменьшалась, я увидел маленькие фигурки Бинпола и Генри. Они убегали, как муравьи. Я посмотрел вверх и увидел отверстие в боку полушария. И вспомнил, что в правой руке у меня сжато железное яйцо.
Много ли времени прошло с тех пор, как я выдернул кольцо? В страхе и сомнении я забыл считать. Несколько секунд, оно сейчас взорвется. Щупальце теперь втягивало меня внутрь. Отверстие в сорока футах, тридцати пяти, тридцати. Я откинулся назад, борясь против сжимающей меня ленты. Руку мою снова пронзила боль, но я не обратил на это внимания. Изо всех сил я бросил яйцо. Вначале я промахнулся, но яйцо ударилось о край отверстия и отскочило внутрь. Щупальце продолжало нести меня вперед. Двадцать футов, пятнадцать, десять…
Хотя я находился близко, взрыв прозвучал не так громко, как остальные три, должно быть, потому, что произошел внутри полушария. Послышался глухой звук, похожий на звон. Меня снова охватило отчаяние — последняя возможность не удалась. Но в тот же момент я почувствовал, что металлические объятия разжимаются и я падаю.
