— Ненавижу тебя, тварь, — рычал ей в шею, яростно насаживая на член. — Убью тебя…
— Не сможешь. Никогда не мог, — скалилась она, болезненно морщась. Мокрое тело скользило под пальцами, и я безжалостно выпустил когти. Ноздри забивало резким неприятным запахом мокрой псины и крови. — И теперь не сможешь, Киан!
Она смеялась, извиваясь подо мной, а я хладнокровно следил, как в груди скапливается ярость такой силы, которую не смогу сдержать. Удар зубов по вене был таким стремительным, что я опомнился лишь тогда, когда в пасть ударила теплая струя крови. Тело подо мной дернулось, пальцы заскребли по полу… и к ногам упала Лали с порванным горлом.
Я вскинулся на кровати с колотящимся сердцем, весь мокрый до кончиков волос. Машинальный взгляд на часы дал знать — раннее утро. Нервы дернуло — как там Лали? Только память подкинула ее лицо в крови и мертвый взгляд.
— Твою мать, — прорычал и вывалился в коридор.
Слух сразу же уловил движение в кухни. Девчонка обнаружилась за столом с чашкой кофе и каким-то журналом. На меня даже глаз не подняла, будто не заметила. Только волоски на голых руках встали дыбом. Я развернулся и побрел обратно в свою комнату — похоже, безнадежно все между нами. Все, чем я руководствовался вчера — звериными инстинктами. Присвоить и затащить в берлогу. Прекрасно. А дальше-то что? Легенда о ее долгах мне теперь потеряла всякую актуальность. На ее лице тоже не заметил следов чувства вины.
Горячий душ — настоящее благословение в это время в этом месте. Отсутствие боли казалось наваждением, временным облегчением, передышкой, напоминанием о той жизни, которую давно не заслуживаю…
В кухню я вернулся таким вымотанным, будто не спал вообще. Девчонка нашлась на месте. Такая маленькая, хрупкая, она ежилась на стуле, как снегирь на ветке. Наши взгляды встретились, и по телу расползлось осознание — ей не место здесь. Не место в моей жизни. Все мои проблемы — только мои. Я сам попался людям, я сам оставил на ней метку… и разгребать буду сам. Жил же как-то все это время… проживу как-нибудь и дальше. Так даже спокойнее. Правильней. Меня ждали новые вызовы ледяного мира, а ее — кто-то там…
При мысли, что это вполне может быть оборотень, оставивший на ней отголоски запаха, в груди похолодело и задрожало от звериного несогласия. Лали вжалась в спинку стула. Я прошел к крану и налил стакан воды — мне нечем было облегчить ее мысли. Не думал, что не смогу совладать с… ревностью? Черт…
— Кто он? — потребовал, не глядя на нее.
— Друг, — прозвучало тихо, но твердо.
— Просто друг?
— Просто снова разложишь на столе?
Я обернулся. Она встретила мой взгляд своим колючим исподлобья. И я усмехнулся — такая же волчица. Даром что человек. Вот и как ее отдать кому-то другому, если вся она моя?
— Не хочешь на столе — разложу, где скажешь.
— Сволочь, — процедила она.
— Мягко сказано, — брякнул стаканом.
— Еще бы. Хорошим быть трудно. А вот сволочью — легко.
— И с чего ты взяла, что я — сволочь? — направился к ней медленно.
— Пользуешь меня, как шлюху…
— Беру свою самку.
Я подтянул стул и уселся вплотную, уложив руки на спинку. Лали съежилась, но позиции не сдавала. И мне это нравилось.
— А ты только «брать самку» можешь? А любовью заниматься не пробовал?
— Не доводилось.
Доставляло удовольствие гнуть ее взглядом. Тем более что у меня плохо выходило.
— Мне тоже. Но я точно знаю, что так… — она указала небрежным жестом на стол, — это… дикость!
Щеки девчонки порозовели, а сама задышала чаще, вызывая сомнения в словах. Дикость ей, похоже, нравилась.
— Мне жаль, что так вышло.
Азарт загнать ее в угол и заставить меня спровоцировать прошел. Я ясно видел, что сил у нее на это не осталось — вся зажата, дрожит…
В душе шевельнулось нехорошее предчувствие, а ее запах затанцевал приторной горчинкой на языке. Я быстро вскинул руку и коснулся ее лба. Горячий.
— Ну и какого ж ты тут сидишь? — сдвинул я брови.
Незнакомый страх быстро покрыл все в душе коркой льда — она больна.
— Кофе пью, — съежилась еще больше. И кашлянула. Нехорошо так, сухо и надтреснуто.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А ну в постель пошла! — прорычал. И, не дожидаясь действий, дернул со стула к себе в руки. Горела. — Там, внизу, есть аптечка…
— Разве? — удивленно вздохнула. — Думала, выгребли все.
— Видимо, быстро убегали, как и ты, — огрызнулся, толкая двери в ее спальню.
А тут все расцвело ее запахом. Если раньше его отголоски хранили только простыни, то теперь все просто благоухало девчонкой.
Я положил ее на кровать, придавив взглядом:
— Лежать. Все, что захочешь, принесу.
Она молча съежилась и обняла себя руками, а я направился в лабораторию. Много всего тут оставили. Я таскал Юджину то, на что не нашел описания, но наркоты там не осталось, само собой. Самое безобидное только: обезболивающие, антибиотики и прочая стандартная человеческая хрень, которой доверия не было. Вернувшись, я высыпал добычу на простынь:
— Знакомо что-то?
— Я врач, — тяжело села она и опустила взгляд на упаковки. — Да, все что нужно.
— Отлично.
И я присел перед ней на корточки. Ничего отличного не было. Как же я проморгал? Ей же вчера уже было плохо. Но я был занят собой.
— Принеси воды побольше, пожалуйста.
Лали выудила один пузырек, другой, высыпала из каждого таблетку и бросила в рот, морщась. Снова закашлялась.
— И что за диагноз у тебя, доктор? — не шевельнулся я.
— Пока что трахеит… А в перспективе — воспаление легких.
— Таблетки помогут? — пристально глядел на нее.
— Должны, — ее голос прозвучал неуверенно.
Я принес ей воды, потом вернулся на кухню и приготовил большую чашку клюквенного чая — все, что у меня было из того, что могло помочь. На чай она настороженно глянула, но с моим взглядом уже спорить не пыталась.
— Клюква. Мед, — констатировал раздраженно. — Я не собираюсь тебя травить.
— Это было бы странно…
— Ну так и не морщи нос.
Я снова улучил момент и коснулся лба. Таблетки сбили жар, лоб остыл.
— Не кутайся.
— Мне холодно, — съежилась она, когда стянул с нее одеяло.
— Ты же врач, — огрызнулся и завернул на нее край простыни. — Должна знать…
Я смотрел, как она прикрывает глаза, и чувствовал, как страх бьет по рукам. Я не могу дать ей пострадать, не говоря уже о том, чтобы позволить умереть тут.
— Я наружу. Вернусь через полдня.
Она только приоткрыла глаза, в которых ясно читалось — боится. Видимо, лекарств может оказаться недостаточно. Поэтому больше сидеть я тут не собирался. Если эта врач себе не поможет, придется ее лечить мне.
У нас не было человеческих лекарств в стае, но волки ни одной девчонке не позволили протянуть ноги — слишком дорожили каждой отвоеванной у человеческого мира душой. Женщины тоже часто простужались, а от страха иммунитет не справлялся, казалось, даже с самыми простыми хворями. И тогда ими занималась Нелхе — старая ведьма, шаманка стаи. Она всегда вызывала во мне желание перебить ей позвоночник. Но в то, что она делала, я предпочел вникнуть — мало ли придется бороться за собственную жизнь. Мы договорились, что я приношу ей редкую водоросль со дна океана, а она делится со мной рецептом.
Разия рычала тогда и щерилась на эти наши договоренности с шаманкой — боялась меня потерять. Не зря. Чувствовала, что чем старше, тем опаснее, сильней и хитрее я становился. И что все равно не сможет удержать, как ни старалась.
Волки сделали все, чтобы сбежать я не мог — рубили единственную полынью в округе, чтобы я мог нырнуть и вынырнуть только в одном месте. Но однажды это им не помогло…
***
Не было страха. Только какая-то тупая обреченность. И это было плохо. С одной стороны, все необходимое для лечения Киан мне достал… Но собственное состояние мне не нравилось. Нужны были внутривенные инъекции, но таких антибиотиков тут не осталось. Я послушно выпила чай, чувствуя, как сдается температура… но ненадолго. Не прошло и двух часов, а меня снова начало знобить. Я чувствовала, как дышится все тяжелей. Вскоре появились хрипы даже при простой попытке вдохнуть. Лекарства, конечно, помогут… Только если я не сдамся раньше…
