Эйвар тонко оскалился:
— Признаться, мне было бы любопытно посмотреть за его реакцией, когда это случится.
— Фто именно? — Не понял император. Разговор об Эмрисе Железном явно не стоил для Аерона того, чтобы перестать жевать.
— Когда он поймет, что вы отправили его, чтобы он помог леди Греймхау выкрасть в Патьедо долговые векселя знати из других Вольных Республик.
— Я?! — Картинно изумился Аерон. Настолько, что развел руками с зажатой в них едой. — Я бы в жизни не стал так рисковать драгоценной сестрицей! — С чувством оскорбленного достоинства возмутился император. — Ты сам знаешь, я отправил ее как можно выгоднее сторговать установленную нашим с Патьедо соглашением партию сукна!
Губы Дайрсгау тронула улыбка, в которой едва ли проглядывалось веселье. Поглядев на лицо советника, Аерон прекратил кривляться.
— Другой разговор, что из-за проклятых векселей, которые Патьедо стряс со всех прочих Республик, те находятся в положении бордельной искусницы, угодившей в казармы. И пока Патьедо давит им на горло наемниками и займами, торговать на наших условиях просто не выходит. Вот если бы Патьедо перестал скупать наше сукно за морем за бесценок просто потому, что никто другой не берет, если бы другие Республики могли составить ему конкуренцию, не опасаясь всяких расправ, если бы в Патьедо сменилась власть или он просто бы уступил свое место кому-то еще… — Аерон мечтательно закатил глаза, а потом и вовсе закрыл, будто ребенок, учуявший в доме запах свежих булок с сахаром.
Одернулся. Открыто посмотрел на советника. От прямого взгляда разномастных императорских глаз непривычных к этому людей продирал мороз. Но Эйвар смотрел в них уже не первый десяток лет.
— Как жаль, что людей, на которых вы можете полагаться, по сей день настолько немного.
Аерон глубоко вздохнул:
— И как жаль, что моя сестра достаточно умна, чтобы входить в их число.
«Действительно».
Эйвар сглотнул — чтобы не сказать это вслух. Потому что есть разговоры, которые лучше не начинать.
Однако, как Дайрсгау давно смотрел в лицо императора, так и Аерон вглядывался в Эйвара не первый год. Он давно научился подмечать изменения в нем, и сейчас прочел в обычно бесстрастно-ледяных глазах сожаление.
— Думаешь, насколько все было бы проще, будь Идель как все? Менее талантливой и менее умной?
Губы советника изогнулись в насмешке:
— Конечно, иногда мне хочется фантазировать, что в таком случае все было бы проще. Но я слишком немолод и опытен, чтобы быть мечтателем, государь. — Эйвар чуть развернул плечи, повинуясь желанию потянуться. — Будь леди Греймхау менее умной и изворотливой, мы по сей день тонули бы в гражданской войне.
— Ну, не нагнетай, Эйвар. Думаю, даже при таком раскладе, война бы уже закончилась. Идель была бы императрицей…
— При мужлане, который использовал бы ее принадлежность к правящему роду, чтобы взобраться на трон, и запер бы в загородной резиденции, чтобы она рожала ему по ребенку в год без права лезть в дела империи.
Аерон недвижно рассмотрел выражение в серых глазах собеседника. В самом деле, как ртуть: когда Эйвара распаляет негодование или волнение, они поблескивают, словно в них что-то перетекает и движется.
Император немного опустил голову, мотнул. Ладно, хватит неудобных разговоров с самого утра.
— Я же просил не нагнетать. Можно я побуду в хорошем настроении хотя бы до совета? Там и без тебя управятся с тем, чтобы изгадить мне день.
Эйвар хмыкнул:
— Так вы ухитряетесь быть в хорошем расположении духа даже с похмелья? Примите мою зависть, государь. Лет десять назад, в вашем возрасте, я тоже так мог.
Аерон повел головой, нарочито громко вздыхая:
— Создатель, сначала ты про Идель, теперь про возраст… Ты можешь выбрать какую-то тему, от которой мне не грозит несварение?
Дайрсгау на мгновение задумался. А потом взглянул на Аерона с новым огоньком в глазах:
— Слышал, лорд-канцлер собирается сегодня представить вам проект постройки нового храма, а лорд-распорядитель намерился обсудить цветовую гамму занавесок и гобеленов в тронном зале. На его вкус текущее решение не в полной мере отражает смысл династического девиза или что-то в этом роде. Кажется, он собирается настоять, чтобы фиолетовый преобладал над серебром, потому что это символизирует…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Аерон закатил глаза. Громко вздохнул и демонстративно завалился щекой на стол. Право, зная о своей малочисленности и незаменимости, люди его ближайшего окружения только и делают, что нагло подтрунивают, издеваются или говорят о делах даже тогда, когда он больше всего мечтал бы послать все в пекло.
— Вы из ума выжили?! — Эмрис подскочил вне себя от бешенства. Стул из-под него отъехал на два шага. И все это одновременно с тем, как, наскочив на гребень волны, качнулось судно.
По лицу Идель мелькнула ироничная улыбка: забавно получилось. Однако Эмриса эта физиономия только пуще разозлила.
— Ну, знаете! — Он метнулся к выходу из каюты, но путь к отступлению перекрыл волосатый телохранитель эрцгерцогини. Ульдред, как сообщила Идель Эмрису, когда он только вошел сюда, ибо «леди желала поговорить».
Немолодой, косматый как медведь, Ульдред сложил руки на груди. В его обветренном лице Эмрис читал безмятежную готовность стоять тут, как скала, пока «леди не закончит». Железный рывком обернулся через плечо. Рейберт, Ульдред, Дарет — все три бойца, присутствующие здесь — ее. Ему, барону, не позволили взять на эту встречу даже Крейга, и уже на этом этапе Эмрис ощутил, как желание поговорить с эрцгерцогиней сменилось желанием вытрясти из нее душу. Что она о себе мнит?
А уж когда она заговорила о цели их визита в Патьедо…
— Барон, — благосклонно позвала Идель, словно никак не задетая его вспышкой, — искры из ваших глаз настолько яркие, что в каюте стало светлее. Еще немного, и она схватится пламенем вашего праведного гнева.
«Насмешка», — потемнев, распознал Эмрис. За маской благосклонности так и сочилась ядовитая насмешка, которую не приметил бы только глупец.
— А от ваших действий корабль уже ходуном ходит, — подначил Дарет — невысокий, сбитый, как колода для рубки дров, и при этом с физиономией, по которой облились слезами точно не меньше сотни девиц. — Того гляди, учините бурю на море!
Рейберт, хоть и хохотнул, ткнул товарища локтем в бок: помолчи уж.
— Я вам что ли тут шут ободранный? — Эмрис натурально почернел.
Увидев, как по-бычьи дернулись ноздри Железного, Идель испытала лишь большее желание улыбнуться. Потому сдержать ухмылку, раздражающую Эмриса, стоило леди усилий. Она мягким жестом указала на опустевшее место за небольшим грубо сколоченным столом, призывая мужчину вернуться к разговору.
— Ни в коем случае, — ответила Идель примирительно. — Просто вы немного драматизируете.
Черты Эмриса снова дернулись.
— Драматизирую? Неужели? Леди, я рискнул головой — своей и чужими, — чтобы получить Редвуд. Я потратил все деньги, какие имел. И ради чего? Чтобы в мое баронство отправили вашего мужа, а меня отправили черт знает куда под лживыми предлогами?
— Не такие уж они и лжи…
— Император не говорил мне, что я должен устроить переворот! В городе, до которого мне нет дела! Он говорил только о сопровождении вас для торгов!
— Барон. — Интонации ее голоса сделались настойчивее. Как и взгляд. — Хватит. Сядьте и говорите внятно.
Внятно?
— ВНЯТНО?! Я скажу внятно! Вы требуете верить вам на слово и провернуть для вас грязное дельце в Патьедо, пока ваш муж прибирает к рукам мое баронство! Вам что, собственного герцогства не хватило? — Он взглянул на Идель брезгливо. — Или вас задевает, что ваш муж — без роду и племени, и вы решили дать ему хоть какой-то собственный титул таким образом?
Идель, выгнув, задрала брови:
— Вы сами себя слышите, барон?
— Гораздо лучше, чем меня слышите вы! — рявкнул Эмрис, и Идель чуть отвела глаза в сторону, потеребив при это мочку уха:
— Это вряд ли, — шепнула она под нос. Железный расслышал и только пуще разошелся.
