– У меня? Нет. Кто будет бенефициаром?
– Вы, я вижу, не женаты. Молодой холостяк имеет право спросить себя, для чего ему столь обильная страховка. Причина проста. Вероятность. Я имею в виду вероятность того, что вы женитесь и станете любящим мужем и отцом. Контракт, заключенный в молодости, обходится много дешевле. Поверьте моим словам, когда-нибудь вам понадобятся мои услуги, мистер…
Пока Элвершем говорил о неизбежном, Барнаби попивал воду «Справедливых» и думал почему-то об Анжелике Халл. Его забавляла мысль послать этой женщине на Рождество еще один анонимный подарок. Она была сейчас с ним здесь, у «Справедливых», вместе с памятью о том бингемтонском мгновении. Страховка к Рождеству?
– Шон Шеймус Брайан – мое имя. Приятно познакомиться, мистер Элвершем.
– Мне тоже, мистер Брайан. Как я уже сказал, в ваши годы и, смею предположить, при вашем хорошем здоровье стоимость весьма обширного полиса будет минимальной. Планирование будущего – достаточно мудрый поступок, и, если позволите, я могу набросать условия договора. Что до бенефициара, то, кого бы вы сейчас ни избрали, это имя или имена можно легко переписать в соответствии с жизненными переменами. Таковым может стать кто-либо из родителей, брат или сестра, дядя, тетя, кузен, друг, благотворительная организация – кто угодно, чье имя прекрасно послужит вам до поры до времени. Если вы будете держать свой выбор в секрете, у этих людей не появится повода роптать на последующие изменения. А если вам предназначено, упаси бог, умереть, подумайте, какой вы оставите им подарок.
– Вы прекрасный торговец, – сказал Барнаби. – Я подумаю над вашими словами. Но сначала скажите, есть ли тут лестница?
– Полагаю, «Справедливая страховка» выиграет любое пари, какое бы мы с вами ни заключили, мистер Брайан. Я вижу, вы человек благоразумный и осторожный. Да, лестница имеется. Но если вы станете моим клиентом и решитесь вместо лестницы воспользоваться лифтом, ваша поездка на нем будет безмятежной. Я вам это обещаю.
Поставить на кон жизнь Огуречного Царя – слишком оригинальный подарок для чьего угодно рождественского чулка.
– Как насчет медицинского освидетельствования? А оформление сложное?
– Я видел, что внизу вы разговаривали с нашей мисс Элизабет. Как друг семьи «Справедливых», вы получите самую лучшую цену. Мы опустим медицинские формальности. Вполне достаточно вашего слова и подписи.
– Наша сделка должна быть конфиденциальной. По некоторым деликатным причинам я не хочу, чтобы о ней знала даже прелестная Элизабет.
– Понимаю. Никаких проблем. Я не намерен на вас давить или как-то влиять на ваше решение, мистер Брайан, но позвольте сказать, что ровно через пять минут вы окажетесь под надежной защитой. Мне только необходимо знать ваш возраст и ближайший день рождения…
Пока Оливер Элвершем складывал цифры, Барнаби Рак тоже занимался подсчетами. Подлог и риск немалыми деньгами в надежде, что Костомол Брайан не проживет больше года, – поступок вдохновенного безумца. Все то же в благодарность за катание по ковру – поступок, достойный лорда Байрона. Анонимная галантность поднимала Барнаби в собственных глазах до уровня последнего романтика. Как ни странно, страховка в пользу далекой дамы придавала вес его проходящему существованию. И между прочим, всегда есть шанс сочинить из всего этого для Зипмайстера чертовски занимательную историю.
– Когда я к вам пришел, мне было очень плохо, – сказал Барнаби. – Теперь я чувствую себя почти прекрасно.
– Со страховками всегда так, потому я и горжусь своей профессией, – сказал Элвершем.
– Есть от чего. Есть от чего, – согласился Барнаби.
Рождественский вечер, 1868 год
Зима упрятала собственную безысходность, да так ловко, что мысли о весне стали редки, как птичье пение. Снег покрыл долину Онондага. Под его обширным одеялом граждане Кардиффа, согретые шерстью и добрым пламенем, умиротворенные едой и питьем, с душами утихшими и убаюканными, не замечали, как свисают с крыш кинжалы сосулек, и отворачивались от гоблинов, выглядывавших из оконных узоров. Берта Ньюэлл, одна из немногих, узнавала эту серую орду, мешавшую ей смотреть на затверделую землю. Гоблины наблюдали за Бертой, Берта наблюдала за ними. Но рождественский вечер расслабил и околдовал даже ее.
Чурба Ньюэлл развел огонь, накормив перед тем повкуснее свою языческую живность. Даже Шерман, плативший за добро одними неприятностями, получил кость от ноги барашка, послужившей для Ньюэллов праздничным ужином. Изобилие пришло нежданно. Последний урожай уже принес все плоды, какие только мог. Пятьдесят долларов им прислал кузен Джордж, вложив в конверт открытку с волхвами.
Александр Ньюэлл выстругивал корпус клипера «Катти Сарк» и лелеял мечту о море. Оно искушало мальчика, бурля в его голове с той самой ночи, когда Александр помогал взрослым закидывать землей перекрученного каменного человека, а после забрасывал его могилу семенами клевера. Александр снаряжал к далеким берегам просоленные экспедиции и возвращался из своих фантазий с мешками жестоких сувениров.
В Бингемтоне Саймон Халл сидел в своем любимом кресле и курил «Корону». Над сыновьями и невестками проплывали дымные кольца.
Лоретта играла на пианино «Господь наш, маленький Иисус», Бен с Анжеликой пели. В кармане у Бена лежал для Лоретты подарок – стеклянные подсвечники не больше зубочисток. Он представлял, как, увидев их, Лоретта заворкует от радости и, может, в знак признательности выкурит его лучшую сигару.
Праздник захватил даже Джорджа. Он сидел с закрытыми глазами и кошачьей улыбкой на губах. На самом деле он пребывал сейчас в странном месте, у замерзших яслей, где над вылупившимся святым птенцом парили темные глашатаи.
Халлы, объятые сладким дымом Саймона, являли собою мирное полотно.
В Акли, Айова, Саманта Бейл и преподобный мистер Генри Турк положили сухие цветы на могилу Герберта Черная Лапа. Они молились, чтобы индейский мальчик радостно встретил на небесах Рождество. Среди развлечений вечности праздники должны занимать особое место.
В «Нью-Йоркском горне» соприкоснулись бокалами Барнаби Рак и Джон Зипмайстер. Они пили за Спасителя, за Новый год, за американскую нацию. После работы Барнаби вернулся к себе на Гринвич-стрит и нашел там подарок – женщину-елку в естественном убранстве, с золотой звездой в волосах и запиской, свисавшей на красной ленте с запястья: «Поздравления от Шона Шеймуса Брайана. Ее зовут Мэри Перпл».
Генерал-с-Пальчик раздавал подарки пьяницам Бауэри: носки, перчатки, шарфы, бутылки и добрые пожелания. В нескольких кварталах отсюда, в отеле «Кларендон», распоряжался вечеринкой его суррогатный отец, достопочтенный Финеас Т. Барнум; английские гости говорили об удивительном бегемоте по имени Джамбо, который появился недавно в зоологическом саду, – двенадцать тонн толстой шкуры и семь футов шевелящегося туловища именовались лучшим утешением королевы Виктории.
В Дорчестере, районе Бостона, Аарон Бапкин спорил с дедушкой Исааком о значении слова «нефилим», которое в Новом Завете перевели как «исполины».
– Ни один гигант не проживет на бобах. – Исаак не особенно верил преподобному Генри Турку. – «Нефилим». Скорее мавины.[25] То же говорят хасиды о духовных евреях: «Смотрят сверху на небо».
– Может, так, а может, иначе, – проговорил Аарон. – Кое-что свидетельствует в пользу исполинов, которые исполины, а не философская концепция. Правду сказать, я бы не возражал, если бы вокруг потоптались настоящие исполины.
– Ты меня беспокоишь, Аарон, – сказал Исаак. – Поешь их песни, а теперь еще их исполины. Что я сделал не так?
В Чикаго Эдуард Залле давно забыл, как ваял исполина. Герхардт Буркхарт вспоминал их творение с отцовской гордостью. В зимнем сне оно являлось к нему домой в тесных ледерхозенах[26] и с невестой, называвшей Буркхарта папой.
Костомол Брайан досмотрел, как низвели до мульчи соперника, владевшего в Чайнатауне семью проститутками, и смыл его в дренаж хобокенского склада. Под громкое бульканье Костомол перекрестился и ухнул, а его люди отвернулись. Он не питал неприязни к этой мягкой массе в септическом контейнере. Одна шлюха, пусть две, но семь – это уже серьезно. Короля способен свергнуть даже отзвук измены.
В Бирмингеме вернувшаяся из церкви Анжелика Халл поднялась вслед за мужем наверх. Она собиралась рассказать ему сначала о неожиданном платье из магазина одежды «Стюарт», потом о странном письме, которое пришло из «Справедливой страховки». Однако Джордж был в ней раньше, чем она успела произнести: «Веселого Рождества!» Анжелика смотрела, как падают снежинки, и думала о Хамите, верном и далеком.
Земля сжимает. Тепло забрали. Жуки в спячке. Время обернулось льдом. Гора, чтобы заполнить топкую яму? Все бессмысленно. Между воплем и зевотой. Хоть муравьев разбудить.
