С тех пор пара носков стала для нас обещанием снова увидеть друг друга. Я отправился в колледж с парой его белых костюмных носков, а он пустился в плавание через Атлантику с моими толстыми вязаными.
И потому, раз у меня оказались его носки, мне придется увидеть его снова. Несмотря на то что он медвежонок, не облизанный своею матерью.
В полночь перед Рождеством я сумел выбраться на улицу, как и обещал. Закрыл глаза и замер, пытаясь вспомнить, как твои пальцы сжимали мне плечи, как твои волосы щекотали мне подбородок, как твое тело соотносилось по высоте с моим. Я уловил слабый запах цветов и тут же представил, что наши души и вправду каким-то образом преодолели расстояние, разделяющее нас.
Но вскоре цветочный аромат сменился дымом сигарет и хриплым смехом. Во двор ввалились Джонсон, Пэйт и Диггенс, и у каждого на руке висело по кокотке. У девиц юбки едва прикрывали колени, и от них на весь двор несло дешевым одеколоном. Пэйт уже успел засунуть руку под одну из этих юбок. «Attendre un moment, m’petites», — выговорил Диггенс с чудовищным акцентом и скрылся в общежитии — побежал то ли за «французскими конвертами», то ли по нужде, я не могу точно сказать. Может, ему понадобилось и то и другое. В любом случае для меня момент был испорчен.
Джонсон заметил меня и потребовал разъяснений, почему это моя «задница» болтается тут в одиночестве, вместо того чтобы присоединиться к ним. Я проигнорировал его (для чего потребовалась огромная выдержка!) и попытался отойти вглубь двора, но он прицепился ко мне и продолжал насмехаться. По какой-то причине ему казался противоестественным мой отказ пойти с ними в бордель. Уж не знаю, что во мне вызывает в нем такую ярость. Вот к Макги он, например, не пристает, хотя тот и типичная «задница».
Джонсон был пьян и решительно настроен затеять ссору. Он бросался оскорблениями, в основном касающимися моей сомнительной половой принадлежности и предполагаемой склонности к поиску любовников на скотном дворе. Со своей стороны я не смог изобрести ничего лучше, чем все тот же «медвежонок, что матерью своею не облизан» и «краснорожий усатый пьянчуга», хотя не думаю, что Уилл Ш. задумывал эти определения для подобной ситуации. Затем Джонсон швырнул в меня вербальную гранату (повторять ее я не стану), которая упала слишком близко к цели, и тогда я бросился на него. Думаю, драка вышла бы отменная, если бы вдруг не открылась дверь госпиталя. В прямоугольнике света застыла ночная сиделка. Я поспешил укрыться в здании. Когда же выглянул из окна, то Джонсон, Пэйт и девицы уже исчезли, а во дворе стояли ничего не понимающий Диггенс и отчитывающая его сиделка.
Поверь, ни драка, ни одиночество не входили в мои планы на нынешнее Рождество. Единственное, что его скрасило, — это то, что, возможно, наши с тобой руки соединились на мгновение сразу после полуночи.
Что ж, Сью, владелец кафе вытирает кружки и многозначительно посматривает на меня. Быстрый взгляд на мои новые наручные часы, и я понимаю, что пробыл здесь гораздо дольше, чем думал. Пока прощаюсь, но буду проверять почту каждый день в ожидании твоего следующего письма.
Люблю тебя,
Дэйви.
Эдинбург
7 января 1916 года
Дэйви!
Что же такое сказал Джонсон, что «упало слишком близко к цели»? Нельзя рассказывать захватывающую историю и опустить концовку!
Я получила письмо от махэр. Она наконец позволила Уилли записаться в армию. Он полтора года донимал ее уговорами. Финли на фронт уже не вернется, и махэр может быть уверена: хотя бы один ее сын выживет в этой войне.
Интересно, что она подумала, когда я исчезла? Я никому не сказала об отъезде. Кроме Уилли, конечно, но и он не знает куда и зачем. Мы с ним выскользнули из коттеджа, когда па проверял ловушки на омаров, а махэр собирала на берегу водоросли для сада. Я оставила короткую записку, в которой говорила, что у меня есть одно важное дело; вернусь не раньше чем через две недели, но обязательно напишу. Я знала, что они не сразу расшифруют мои каракули (как тебе это удается, Дэйви?), и почти не сомневалась, что им не придет в голову искать меня на пирсе, а я уже буду на полпути к Лондону, прежде чем они догадаются спросить обо мне у паромщика. Уилли обожает приключения, и я была уверена в том, что он не выдаст меня слишком рано, как бы ни рвался наружу его большой секрет. Из Эдинбурга направлюсь домой, и в поезде будет предостаточно времени, чтобы состряпать убедительную историю о том, что же заставило меня забыть все мои страхи и пересечь пролив. У тебя есть идеи?
Итак, Уилли поступает на военную службу и поедет в армию через Эдинбург. Я ожидала его прибытия сегодня утром, но, должно быть, поезд задержался. У меня будет несколько дней, чтобы показать ему город, перед тем как он официально станет военнослужащим и потеряет право наслаждаться жизнью. Хотя ты рисуешь несколько иную картину: ссоры, драки, прогулки с французскими шлюхами… Похоже, война куда веселее, чем я думала!
А ты радуешься жизни? Если забыть на время о серьезной и темной стороне войны, находишь ли ты повод быть счастливым? В своих письмах ты кажешься вполне довольным. Ленивые дни, заполненные чтением в парижских кафе и приправленные вспышками возбуждения и приключениями, которые ты так любишь; поездки сломя голову по ночным улицам и аллеям; женщина, забрасывающая тебя страстными письмами из далекой Шотландии…
Какие книги тебе прислать в следующий раз? Подумаем-ка… Я просматриваю библиотеку, которую успела собрать в своих путешествиях… Есть тонкий сборник стихов Йейтса (какая «бродяжья душа» устоит перед Йейтсом?), книга сочинений Джорджа Дарли; что же еще у меня есть, что тебя порадовало бы? Ага! Идеально: «Письма Абеляра и Элоизы». Только ты должен обещать мне, что наш роман не закончится столь же трагически. Монастырь определенно не для меня.
В Эдинбурге хорошо, но я начинаю тосковать по своему прекрасному острову. Я скучаю по дыму от торфа, по аромату болотного мирта, по теплому пахучему сену в коровнике.
Приехал Уилли. Я заканчиваю и пошлю письмо, когда мы с братом пойдем в город. Люблю тебя.
Э.
Париж, Франция
12 января 1916 года
Дорогая Сью!
Наконец-то, наконец-то на фронт! Парень по фамилии Куинн и я получили приказ. Нам еще не сказали, куда мы поедем, но нас приписали к знаменитой «Группе Один». Не знаю, в этой ли части сейчас служит Харри, но беру с собой его носки, чтобы вернуть их ему при случае.
Нет, Сью, пожалуйста, не спрашивай, что сказал Джонсон.
Во-первых, он употребил выражения, от которых покраснел бы и пират. К тому же сказанное им прозвучало обидно в большей степени потому, что было правдой. Но даже истина может показаться уродливой и искаженной, когда она исходит из уст таких людей, как Джонсон. Поверь мне.
Хм… есть ли у меня идеи насчет того, что тебе сказать родителям? Жгучее желание проверить, столь же кудрявы овцы на материке, как на Скае, или все же менее? Неутолимая потребность отведать английский пудинг? Срочная необходимость купить новую шляпку? Необъяснимое стремление навестить в гостиничных номерах незнакомых американцев?
Утром я уезжаю. Хотел успеть отправить тебе еще одно письмо до того, как покину Париж, так как не знаю, когда появится шанс добраться до почты потом.
Несмотря на то что я пересек океан именно ради этого, мне тревожно. Посмотрим, что принесет нам завтра!
Твой Дэйви
Остров Скай
22 января 1916 года
Мой дорогой Дэйви!
Ну вот я и вернулась на свой маленький остров. Крисси пришлось пересылать мне твое письмо, потому и отвечаю с задержкой.
Уилли теперь вместе со всеми вами, отправился на эту глупую войну. Видел бы ты, как он вышагивал в своей новой форме — вылитый петух. Похоже, дамы находят килт неотразимым, но для Уилли пока остается загадкой, как можно работать и сражаться в этом нелепом наряде.
За чаем он признался мне, что у него есть девушка. И ведь до сих пор не проронил ни слова! По какой-то неизвестной причине Уилли держит свой роман в тайне. Я намекнула ему, что у меня тоже есть секрет. Больше ничего не сказала, но Уилли, кажется, догадывается. Он говорит, что я улыбаюсь без остановки уже не один месяц. О Дэйви, я и не знала, насколько не готова отвечать на вопросы о нас с тобой! Я выпалила: «Мы не выбираем, кого любить». Он только ухмыльнулся и сказал, что я абсолютно права. Не видела его таким счастливым с тех пор, как началась война.
Мне странно снова оказаться на острове, и на это есть много причин. Коттедж моих родителей показался мне ужасно мрачным и дымным, ночи — куда более темными и тихими, чем те, к которым я привыкла, а люди — неопрятными. Хотя и в Лондоне, и в Эдинбурге грязи предостаточно (если в городе столько лошадей, он не может быть чистым), там все перекрывает эта урбанистическая утонченность.
